Пакт, изменивший ход истории

Поэтому вряд ли США могли всерьез рассчитывать на понимание в Москве их попыток повлиять на ход англо-франко-советских переговоров об организации совместного противодействия агрессии в Европе. Последнюю такую попытку они предприняли (как уже говорилось в предыдущей главе) 16 августа 1939 г. через нового посла Штейнгардта, передавшего В.М. Молотову «мысли» американского президента о сложившемся международном положении — мнение Ф. Рузвельта о том, что «удовлетворительное соглашение против агрессии» на тройственных переговорах в Москве «оказало бы стабилизирующее действие в интересах всеобщего мира…» ^{558}. К этому времени и Рузвельт, и государственный секретарь К. Хэлл, которые были в курсе закулисных советско-германских «разговоров» благодаря американскому информатору в посольстве Германии в Москве, уже знали, что Германия и СССР весьма близки к заключению двустороннего соглашения.

В.М. Молотов ограничился заявлением, что «мысли Рузвельта представляют для советского правительства живейший интерес и высокую ценность» ^{559}. Однако, как уже говорилось в главе шестой, сталинское руководство на уровне Политбюро ЦК за несколько дней до приема американского посла приняло решение о приоритете переговоров с Германией. Отвергнув путь продолжения поисков договоренностей с Англией и Францией, Советский Союз отверг тем самым и перспективу скорого сближения с США.

Это соответствовало стратегии Советского Союза в «эпоху войн и революций» (Сталин). Его руководители не уставали повторять, что во внешней политике СССР исходит только из собственных интересов, которые противопоставлялись интересам как агрессивных, так и неагрессивных стран. Еще раз сошлюсь на такое авторитетное свидетельство на этот счет, которое появилось накануне Мюнхена в знаменитом «Кратком курсе истории ВКП (б)» [47]. Как, наверное, помнит читатель из предыдущих глав, текущее международное положение (сентябрь-октябрь 1938 г.) характеризовалось в этой книге как начало давно предсказанной коммунистами «второй империалистической войны». При этом в сложившемся в мире положении обвинялись обе группировки держав: и фашистские государства, и «так называемые демократические государства» ^{560}. То есть не содержалось даже намека на то, какова может быть позиция Советского Союза с началом всеобщего европейского вооруженного конфликта.

Антикапиталистическая стратегия СССР многое объясняет в его подходе к проблеме коллективной безопасности в 1930-е годы. Сближение с Францией (по сталинской оценке 1930 г. — «самой агрессивной и милитаристской страной из всех агрессивных и милитаристских стран мира»), вступление в Лигу наций (1934 г.), породившее иллюзию, что отныне Советский Союз станет защитником международного статус-кво, договора с Францией и Чехословакией о взаимопомощи (1935 г.) отражали не столько серьезную, долговременную перемену в советской внешней политике, сколько смену тактических шагов в рамках ее неизменной международной стратегии. Как признавал в июле 1940 г. Сталин, принимая английского посла Р.С. Криппса, советским интересам больше отвечало сближение с Германией, с которой СССР объединяло стремление «изменить старое равновесие сил в Европе» ^{561}, установленное Версальским мирным договором 1919 г., чему, естественно, противились Англия с Францией.

Реакция в США на советско-германский пакт, покончивший с «неопределенностью советской позиции» (английский историк Поль Кеннеди), была весьма бурной. Влиятельные комментаторы пришли к общему мнению, что заключение пакта «разоблачило гитлеровский коричневый большевизм и сталинский красный фашизм как выражение одной и той же идеи тоталитаризма» ^{562}. Для большинства американцев, писал автор исследования «Американское общественное мнение о Советской России», коммунизм и фашизм были одним и тем же злом ^{563}. Двусторонние отношения были отброшены далеко назад, вступив в полосу кризиса, продолжавшегося вплоть до гитлеровского нападения на СССР 22 июня 1941 г.

Таким образом, дипломатические отношения между США и СССР, переступивших, как казалось вначале, через барьер взаимного политико-идеологического отчуждения, не стали, однако, стабилизирующим фактором международных отношений в критические для цивилизации 1930-е годы. Глубинные причины этого коренились в различиях внешнеполитической стратегии этих стран в условиях развязывания Второй мировой войны.

Глава 10.

Геополитический контекст советско-германского пакта 1939 года

Ставка советского руководства на Германию (в развитие агентурных связей большевиков с немцами, установленных В.И. Лениным в годы Первой мировой войны ^{564}) определилась рано, воплотившись в советско-германские договоры в Рапалло (1922 г.) и Берлине (1926 г.) и тайное военно-техническое сотрудничество в обход запретов Версальского мирного договора. Линия Рапалло — Берлина заложила в двусторонних отношениях традицию взаимодействия, которому суждено было сыграть зловещую роль в европейской и мировой истории.

Начало было положено на Генуэзской экономической конференции, созванной ведущими капиталистическими державами Запада с целью «экономического восстановления Центральной и Восточной Европы» ^{565}. 16 апреля 1922 г., в ходе конференции, главы советской и немецкой делегаций Г.В. Чичерин и В. Ратенау в предместье Генуи Рапалло подписали двусторонний договор, ставший неприятным сюрпризом для остальных участников конференции. Так была выполнена задача, поставленная из Кремля — «за кулисами переговоров возможно более рассорить буржуазные государства между собой» ^{566}. Современники за рубежом единодушно оценили советско-германский договор как сильнейший удар по конференции, которая прервалась, не добившись нужных результатов.

По условиям договора стороны взаимно отказывались от возмещения военных расходов и убытков, причиненных им во время мировой войны. Германия отказывалась от претензий (государственных и частных лиц) в связи с аннулированием старых долгов и национализацией иностранной собственности в Советской России при условии, что советское правительство откажется от удовлетворения аналогичных претензий других государств. Предусматривалось немедленное возобновление дипломатических и консульских отношений.

Рапалльский договор нарушил единство капиталистических стран в их требовании к Советской России о возвращении иностранной собственности и выплате долгов. Советский же отказ от своей доли репараций подрывал позиции стран — получателей репарационных платежей с Германии. Установление дипломатических отношений между Советской Россией и Германией, государствами, проигравшими Первую мировую войну, означал также прорыв их внешнеполитической изоляции.