История Парижской Коммуны 1871 года (ЛП)

Чтобы напугать радикалов больше ничего не было нужно. Организаторы съезда в Бордо хранили молчание. Лионцы же написали жалобное письмо в Версаль в том смысле, что они намеревались созвать всего лишь ассамблею известных лиц. Тьер, достигнув своей цели, не стал их преследовать. Он даже позволил делегатам из восемнадцати департаментов сформулировать их жалобы и заявить всерьез, что они «сочтут ту из конфликтующих сторон ответственной, которая отвергнет их условия». И все же радикалы могли гордиться. Их предводитель сделал еще меньше. Он укрылся в Испании, в Сан‑Себастьяне, и там безгласный, без тени сочувствия тем, которые жертвовали собой ради Республики. В своем циничном непротивлении он ждал исхода гражданской войны.

Так, буржуазия провинций упустила редкий шанс завоевать свободы, снова приобрести большую роль, как в 1792 году. Стало очевидным, насколько были истощены ее кровь и интеллект длительной политической зависимостью и полным отсутствием всякой муниципальной активности. С 19‑го марта по 5 апреля они пренебрегли рабочими, когда, удвоив усилия, они могли бы спасти и продолжить революцию. Когда, наконец, буржуа захотели заявить о себе, они оказались в одиночестве, игрушкой и посмешищем своих врагов. Такова их история со времени Робеспьера.

Таким образом, 10‑го мая Тьер полностью овладел ситуацией. Используя все оружие, коррупцию, как и патриотизм, рассылая лживые телеграммы, заставляя лгать свои газеты, напуская по очереди на себя в беседах с делегациями, то фамильярность, то надменность; выставляя вперед, то жандармов, то депутатов Левых, ему удалось подавить все попытки примирения. Он только что подписал мир во Франкфурте, и, освободившись с этой стороны, избавившись от провинций, остался один на один с Парижем.

Время пришло. Пять недель осады истощили терпение провинциалов, оживали подозрения первых дней. Они подозревали, что «мелкая буржуазия» тянет время с целью спасти Париж. “Union des Syndicats” опубликовала отчет о новой беседе, в которой Тьер, казалось, смягчился. Депутат правых рванулся к трибуне, обвиняя Тьера в желании отсрочить занятие Парижа. Тьер ответил кратко: — Прорыв нашей армией траншей всего лишь в шестистах метрах от Парижа не означает, что мы не хотим войти в город. — На следующий день, 12‑го мая, правые вернулись к своим обвинениям. Верно ли, что Тьер говорил мэру Бордо: — Если мятежники прекратят сопротивление, то ворота Парижа будут неделю широко открыты для выхода всех, кроме убийц генералов»? — Как может правительство выпускать парижан из когтей Ассамблеи? — Тьер огрызался и скулил: — Вы выбираете день, когда меня изгнали, когда разрушили мой дом. Это недостойно. Я вынужден приказывать выполнение ужасных операций, я делаю это. Мне нужен вотум доверия. — Наконец, потеряв терпение, он ответил рыком на рев провинциалов: — Я говорю вам, что среди вас много несдержанных людей, что вы спешите. Войскам надо дать еще восемь дней. По окончании этих восьми дней угрозы больше не будет, и задача будет соответствовать их храбрости и способности».

Восемь дней! Слышите, коммунары?

XXIV. Новый Комитет за работой

10 мая, когда приступил к работе новый Комитет, военная обстановка на линии от Сен‑Уана до Нейи, где противоборствующие стороны противостояли друг другу на одном уровне, не изменилась. Но она осложнялась от Ла Мюэт. Мощная батарея Монрету, батарея Медона, Мон—Валериана обстреляли Пасси и серьезно повредили брустверы. Траншеи версальцев протянулись от Булони до Сены. Их стрелки напирали на деревню Исси и заняли окопы между этим фортом и фортом Ванв, который они стремились отрезать от Монруж. По–прежнему мы пренебрегали обороной. Бастионы от Ла Мюэт до форта Ванв были плохо вооружены. Наши канонерки почти в одиночку обстреливали Медон, Кламар и Валь—Флери.

Первым действием нового Комитета стал приказ взорвать дом Тьера. Этот легкомысленный акт спровоцировал бомбардировку дворца, за что Ассамблея проголосовала через день. Затем Комитет выпустил свою прокламацию: «Измена проникла в…» и т. д.

Делеклюз выпустил свою прокламацию. Он, задыхаясь, тащился вперед и по праву мог сказать: «Если бы я рассчитывал только на свою силу, я бы отказался выполнять свои функции. Обстановка серьезная, но когда я думаю о грандиозном будущем, которое ожидает наших детей, и, хотя нам не придется пожать то, что посеяли, я все еще с энтузиазмом приветствую революцию 18‑го марта».

Войдя в министерство, он обнаружил, что ЦК тоже составляет прокламацию. «ЦК заявляет, что считает своим долгом не допустить, чтобы революция 18‑го марта, которая началась так успешно, погибла. Он беспощадно подавит всякое сопротивление. Он полон решимости прекратить ссоры, уничтожить вредителей, покончить с соперничеством, невежеством и неспособностью». Это была попытка выступить более авторитетно, чем Совет, и, кроме того, льстить себе странным способом.

В первую же ночь возникла необходимость устранить беду. Форт Ванв, на котором сконцентрировался обстрел, ведшийся раньше по Исси, стал почти беззащитным. Комендант форта решил оставить его. Узнав об этом, Вроблевски принял командование от заболевшего Ла Сесилии, и в ночь с 10‑го на 11‑е мая поспешил туда во главе 187‑го и 105‑го батальонов знаменитого 11‑го легиона, который вплоть до последнего дня не прекращал выделять людей для обороны. В 4 часа утра Вроблевски появился перед набережной, где размещались версальцы, атаковал их в штыки, обратил в бегство, взял в плен несколько солдат и освободил форт. Наши федералы снова показали, что способны на многое при умелом командовании.

В течение этого дня версальцы снова вели обстрелы. Они накрыли монастырь Дес Ойзо и всю деревню Исси, главную улицу которой превратили снарядами и гранатами, начиненными пикратом калия, в груду развалин. В ночь с 12‑го на 13‑е мая они захватили внезапным приступом лицей Ванва, а 13‑го атаковали семинарию Исси. В течение пяти дней Бруней отчаянно пытался наладить, хоть немного, порядок в обороне деревни. Россель послал за этим храбрым членом Совета, которого завистливые круги держали на расстоянии, и сказал ему: — Положение Исси почти безнадежно. Будете его защищать? — Бруней согласился, построил баррикады, запросил артиллерию (оставалось всего четыре орудия) и новые батальоны, чтобы выручили 2000 человек, которые держались сорок один день (172). Ему прислали только две, три сотни человек. Он попытался как–то использовать свои ресурсы, укрепил оборону семинарии, которую федералы не могли удерживать под градом снарядов. Бруней организовал вторую линию обороны в домах деревни и вечером отбыл в военное ведомство, где Делеклюз пригласил его на военный совет.

Это был первый и единственный совет в правление Коммуны. На нем присутствовали Домбровски, Вроблевски и Ла Сесилия. Весьма воодушевленный Домбровский говорил о мобилизации 100 000 человек. Более практичный Вроблевски предложил сконцентрировать все усилия, бесполезно растрачиваемые в Нейи, против траншей на юге. После долгих дебатов не пришли ни к какому решению. Когда прибыл Бруней, участники заседания уходили. Поэтому ему пришлось встретиться с Делеклюзом в ратуше, а затем он вновь отправился в Исси. У ворот на Версаль он увидел свои батальоны по другую сторону вала. Эти батальоны, не слушаясь своих командиров, бросили деревню и решили возвращаться в город. Бруней запретил опускать подъемный мост и попытался выйти через ворота на Ванв, где ему не дали пройти. Он вернулся в военное ведомство, объяснил обстановку, попросил людей, бродил всю ночь в поисках таковых, и в четыре часа утра отправился за город со 150 федералами, но обнаружил, что деревня полностью захвачена версальцами. Офицеров Исси судил военный трибунал. Бруней давал показания и горько сетовал на преступную безответственность, которая парализовала оборону. За такой ответ его арестовали.

Его речь была слишком правдивой. Беспорядок в военном ведомстве делал сопротивление невозможным. Делеклюз обладал только энтузиазмом. Несмотря на внешнюю суровость, он, из–за мягкого характера, был игрушкой в руках генштаба, руководимого Продомом, который, пережив всех своих начальников, умудрился добиться того, чтобы его считали незаменимым. ЦК, ободренный робостью Совета, вмешивался повсюду, публиковал указы, приказывал оплачивать расходы без ведома Военной комиссии. Члены комиссии, образованные люди но составлявшие меньшинство, пожаловались в Комитет общественной безопасности, который заменил их Романтиками. Споры продолжались все равно и усилились настолько, что среди легионов распространились слухи о разрыве между Советом и ЦК.