Вермахт против евреев. Война на уничтожение

В ином свете предстает деятельность немецких военных органов во Франции, где развернулось мощное движение Сопротивления. Представитель обвинения от Франции на Нюрнбергском процессе Е. Фор доказал, что законодательство военной администрации в этой стране было преднамеренно направлено на обострение социальных проблем евреев, на реализацию плана «эффективного отделения еврейской общины, подлежавшей уничтожению, от остальной части населения». Исследование роли вермахта в Холокосте в оккупированных странах Европы показывает, что большое значение для процесса уничтожения имели инициативы военных инстанций на местах, которые лишь позднее получали одобрение из Берлина.

Военное командование понимало, что в странах Западной Европы Гитлер не решится проводить такую же оккупационную политику, что и в Польше. Для Бельгии и Северной Франции после войны предусматривалась роль хотя и самостоятельных, но подчиненных государств. Нацистская Германия была прежде всего заинтересована в том, чтобы во Франции царили покой и безопасность, а рейх получал максимум промышленных и сельскохозяйственных поставок с минимальными военными, финансовыми и административными затратами. Генералы считали, что созданная по приказу Гитлера военная администрация сумеет ограничить деятельность НСДАП и будет использовать в качестве исполнительного органа воинские части или тайную полевую полицию, а не опергруппы СД. Это предполагало и неприкосновенность евреев в западноевропейских странах. Еще 22 февраля 1940 года были подписаны специальные постановления ОКХ для военной администрации в оккупированных областях Голландии и Бельгии: «Не следует допускать развертывания расового вопроса, потому что из этого можно сделать вывод о планах аннексии. Только на том основании, что тот или иной житель страны является евреем, против него не могут предприниматься особые меры… Особые этнические мероприятия запрещены».[351]

Военное командование в Бельгии и Северной Франции, размещенное в парижском отеле «Мажестик», состояло из командного штаба, который отдавал приказы войскам, и административного штаба, который контролировал французские органы управления. Глава этой структуры – командующий немецкими войсками во Франции – подчинялся непосредственно Гитлеру, но располагал незначительными военными силами, а его функции были сравнимы с обязанностями губернатора. До конца июня 1940 года военную администрацию возглавлял Бласковиц, с октября 1940 по февраль 1942 года – генерал пехоты Отто фон Штюльпнагель, а с февраля 1942 по июль 1944 года – его двоюродный брат генерал пехоты Карл Генрих фон Штюльпнагель, казненный за участие в антигитлеровском заговоре. Два северовосточных департамента Франции Нор и Па‑де‑Кале, а также Бельгия, за исключением областей Эйпен, Мальмеди и Морене, включенных в рейх, подчинялись командующему вермахта в Бельгии и Северной Франции генералу пехоты Александру фон Фалькенхаузену. Фалькенхаузен, считавший целью деятельности военной администрации «освобождение» Бельгии от евреев, 28 октября 1940 года издал распоряжение, которое дискриминировало их по сравнению с остальным населением. Первый президент бельгийского кассационного суда, генеральный прокурор и президент коллегии адвокатов указали командующему на несовместимость нового законодательства с международным правом. Официальный ответ просителям гласил: «Изменение принятых мер, которые соответствуют положению, невозможно». А на тексте бельгийского протеста появилась карандашная пометка, сделанная кем‑то из состава немецкой военной администрации: «Они не знают, что мы были еще слишком мягкими».[352]

Иначе подходил к расовому вопросу начальник штаба военного командующего во Франции генерал Ганс Шпейдель. Он был настроен консервативно и стремился набрать в свой штат специалистов среднего и старшего возраста, для которых были характерны национализм, осознание себя как немецкой социальной элиты и критическое отношение к Гитлеру и «партийцам». «Еврейский вопрос» для военной администрации во Франции не относился к числу главных, но в деле подготовки уничтожения вермахт активно сотрудничал с полицией и германским министерством иностранных дел. Представитель МИДа при начальнике военной администрации бригаденфюрер СС Отто Абец 17 августа 1940 года порекомендовал следующие мероприятия: немедленный запрет для евреев возвращаться в оккупированную область, высылку всех евреев, проверку возможностей экспроприации еврейской собственности в оккупированных областях. Но только 29 сентября, после того как Браухич стал настаивать на проведении антиеврейских мероприятий, особенно в экономической области, административный штаб издал «Первое распоряжение о евреях», которое в деталях соответствовало соглашению с Абецом. Оно было взято за образец в других оккупированных странах Западной и Северной Европы. Следующее распоряжение, изданное две недели спустя, предусматривало обязательную регистрацию всех еврейских предприятий. Так уже в первые месяцы оккупации евреи во Франции оказались в том же положении, что и в Германии летом 1938 года.[353]

По данным военной администрации, «ариизация» к 1 августа 1944 года затронула 42 739 еврейских предприятий, капиталовложений и земельных участков, 43 % которых было отчуждено или ликвидировано. Выручка от ограбления французских евреев, составившая 2,1 миллиарда франков, была переведена в Депозитную кассу. 895 миллионов франков получила еврейская принудительная организация для оплаты наложенного военным командующим на евреев штрафа в 1 миллиард франков (50 млн марок).[354]

Вторая фаза немецкого оккупационного господства во Франции была связана с нападением нацистской Германии на Советский Союз и характеризовалась двумя взаимосвязанными процессами: массовыми расстрелами заложников в качестве «возмездия» за покушения и превращением антисемитской политики из дискриминации в депортацию. После нападения на СССР в Париже и других местах прошли демонстрации, возросло число актов саботажа. 4 августа Штюльпнагель распорядился о назначении смертной казни за «коммунистические интриги» и в ответ на антигерманскую демонстрацию приказал французской полиции провести аресты. Было схвачено и отправлено в лагерь Дранси более 4000 евреев. Тем не менее в конце августа в Париже были совершены покушения на представителей оккупационной власти. В ставке фюрера они связывались с партизанской борьбой в СССР и Югославии, рассматривались как «массовое движение, управляемое из единого центра», и под давлением из Берлина военный командующий объявил о расстреле 100 заложников за каждое покушение.[355]

Активным противником расстрелов заложников стал административный штаб, который направил Штюльпнагелю докладную записку с аргументами против казней в порядке возмездия. В окружении Шпейделя считали, что «противник стремится не к нанесению материального ущерба германскому вермахту, а к политическому воздействию немецких репрессий». Репрессии затруднят управление страной и поставят под угрозу сами цели оккупации. Следовательно, применение репрессий «играет на руку врагу». Оккупационные власти рассматривали две возможности: наложение коллективной контрибуции и депортацию большего числа людей «на принудительные работы на Восток». Оба наказания должны были применяться против коммунистов, и прежде всего против евреев. Так как во Франции имели место антисемитские настроения, особенно обращенные против евреев из Восточной Европы, оказавшихся в стране после Первой мировой войны, военные власти не предполагали, что население проявит солидарность с жертвами репрессий. Поскольку среди покушавшихся были и евреи, то мероприятия подавления приобретали одновременно и политическую, и мировоззренческую мотивировку.[356]

С середины 1941 года с участием представителей военного командования, полиции, экономического отдела, МИДа и особого оперативного штаба Розенберга проводились специальные «заседания по вторникам» – совещания по «еврейскому вопросу», которые, как отмечал в одном из своих отчетов уполномоченный по «еврейским делам» во Франции гауптштурм‑фюрер СС Теодор Даннекер, «за редкими исключениями… приводили к осуществлению единой политики по еврейскому вопросу на оккупированных территориях».[357]