Вермахт против евреев. Война на уничтожение

Кристиан Штрайт пришел к выводу о том, что если многочисленные коменданты лагерей по собственной инициативе передавали еврейских военнопленных оперативным командам или создавали в лагерях команды селекции, то это следует объяснять тем, что коменданты делали свои собственные выводы из противоречивой политики командования сухопутных войск. А эти выводы сводились к тому, что айнзацкоманды, если уж им разрешили действовать в оперативной области, должны полностью выполнить работу по уничтожению, хотя некоторые офицеры были склонны считать евреев в целом «политически нетерпимыми и подозрительными элементами».[325]

По данным гестапо, число выявленных в результате прочесывания лагерей и уничтоженных евреев к декабрю 1941 года достигло 16 тысяч человек. На судебном процессе против бывшего командующего 11‑й германской армией Манштейна было выяснено, что только с декабря 1941 по август 1942 года эта армия передала СД 3281 пленного, которые были расстреляны. Исследователи считают, что в целом жертвами политических и расовых чисток военнопленных пало 140 тысяч пленных бойцов и командиров Красной Армии. Известно также, что из 120 тысяч погибших евреев‑военнослужащих РККА на поле боя пали только 35–40 тысяч, а остальные были уничтожены в плену.[326]

Одновременно вермахт продолжал вести антисемитскую пропаганду и в сражающихся частях Красной Армии. На пропуске перебежчика, отпечатанном на листовках 1941 года, говорилось: «Предъявитель этого пропуска не желает бессмысленной кровавой бани в интересах евреев и комиссаров. Он покидает разбитую Красную Армию и переходит на сторону германского вермахта».

По данным немецкого историка Йорга Фридриха, только в течение августа 1942 года в области боев 6‑й армии на позиции Красной Армии было выброшено 4 миллиона листовок антисемитского содержания. Красноармейцы живо интересовались немецкими посланиями и, хотя за их хранение грозила смертная казнь, носили их в карманах и даже торговали ими.

Между тем в одной из листовок вермахта периода весеннего наступления 1942 года можно было прочитать: «Сталин и его сообщники гонят вас на гибель в интересах евреев и международного капитализма». В другой листовке, распространявшейся пропагандистскими частями вермахта в советских войсках в конце марта 1942 года, бойцов и командиров призывали перейти «на освобожденную от большевизма территорию, где свергнуто жидовско‑большевистское иго, где упразднена колхозная система, где народ строит новую жизнь без большевиков, без жидов, без капиталистов и помещиков».

Вермахт, в лагерях которого зимой 1941/42 года умерли миллионы пленных красноармейцев, внушал советским солдатам, что хорошо обращается с военнопленными. Более того, «с перешедшими добровольно на нашу сторону по новому приказу Гитлера обращение еще лучше, они получают особое удостоверение, обеспечивающее им лучшее питание и ряд других льгот. Желающих работать мы устраиваем на работу по специальности».[327]

Таким образом, формами участия вооруженных сил в истреблении советских евреев стали лишение еврейского населения гражданских прав и человеческого достоинства, материально‑техническая помощь опергруппам и прямое руководство ими, передача нацистским органам военнопленных евреев, наконец, самостоятельные расстрелы, прежде всего в рамках «антипартизанских акций». Без сотрудничества военных инстанций всех уровней с карательными органами режима Холокост на советской территории был бы невозможен.

Глава 3

ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ВЕРМАХТА ЗА «ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ РЕШЕНИЕ» В СТРАНАХ ЕВРОПЫ (1941–1945 гг.)

3.1. «Евреев здесь больше нет»: Вермахт и холокост в Польше и Греции

Агрессия против Советского Союза ознаменовала начало уничтожения евреев в оккупированных странах Европы. В Польше, Греции, Дании вермахт выступал в качестве пассивного наблюдателя, а отчасти – и противника Холокоста по экономическим и иным причинам. В Северной Франции военные учреждения оказались инициатором депортации евреев, а в Сербии, где партизанская война приобрела наиболее широкий размах, военный командующий и его штаб стали вдохновителями и организаторами, а воинские части – исполнителями геноцида.

На Ванзейской конференции, проводившейся под руководством Рейнхарда Гейдриха 20 января 1942 года, было принято решение о физическом уничтожении 11 миллионов европейских евреев. Хотя на этом совещании представителей различных структур гитлеровского государства не было ни представителей ОКВ, ни представителей ОКХ, вермахт не мог оставаться в стороне от реализации программы массовых убийств. Командированный из генерал‑губернаторства в Берлин для участия в конференции Йозеф Бюлер высказал просьбу «как можно скорее решить еврейский вопрос на этой территории», что означало убийство 2,284 миллиона польских евреев. Он считал, что «евреев нужно как можно скорее удалить с территории генерал‑губернаторства, так как именно здесь еврей как носитель заразы представляет значительную опасность, и, с другой стороны, еврей ввиду продолжающейся спекуляции постоянно вносит беспорядок в экономическую структуру страны… Большинство к тому же нетрудоспособно». Ответственность за «решение еврейского вопроса» в генерал‑губернаторстве Бюлер предлагал возложить на начальника полиции безопасности и СД.[328]

К этому времени влияние военного командующего в генерал‑губернаторстве генерала Курта фон Гинанта значительно снизилось. Несмотря на это, он обладал некоторыми возможностями вмешательства в политику по отношению к евреям в генерал‑губернаторстве: Гинант мог сообщать в вышестоящие инстанции о бесчинствах и злоупотреблениях, объявлять евреев рабочими вермахта и тем самым ограничивать полномочия гражданской администрации и полиции, наконец, командующий вермахта в Польше мог запретить войскам участвовать в антисемитских мероприятиях.[329]

Учреждения вермахта следили за положением евреев в Польше, хотя никаких мер в их защиту не предпринимали. Войска не участвовали в создании Варшавского гетто в ноябре 1940 года, но военные инстанции хорошо знали о бедствиях его обитателей. 20 мая 1941 года комендант Варшавы генерал Вальтер фон Унру докладывал: «Положение в еврейском квартале катастрофическое. Останки людей, умерших от потери сил, лежат на улицах. Смертность, на 80 % от недоедания, утроилась. Единственное, что причитается евреям, – 11/2 фунта хлеба в неделю… Гетто превращается в культурный скандал, очаг болезней и рассадник самых худших недочеловеков. Обращение с евреями в трудовых лагерях, в которых их охраняют одни поляки, можно назвать только скотским».[330]

Многочисленные немецкие военнослужащие стали очевидцами бесчеловечных условий жизни в Варшавском гетто. Однако редко кто из них проявлял сочувствие к несчастным, считая подобное положение вещей справедливым. Один из солдат вермахта, написавший после войны объемистые воспоминания, посвятил гетто лишь пару строк «(В феврале 1942 года. – А Е.) несколько часов мы стояли в Варшаве. Многие проявили желание познакомиться с достопримечательностями польской столицы. Осмотрели гетто, вернее, то, что от него осталось».[331]

А вот как рассказывает об увиденном в конце августа 1941 года один из войсковых офицеров: «Варшава поразила меня… Вряд ли можно описать условия в гетто. Чтобы действительно в это поверить, нужно это увидеть. На улице движение, как на Лейпцигской ярмарке. Здесь еврей торгует друг с другом, громко крича на всю улицу. Утром, когда я ехал на автомобиле, я увидел несколько останков, среди них останки детей, едва прикрытые бумагой, прижатой камнями. Другие евреи, не обращая внимания, ходят мимо, пока не приедет примитивный катафалк и не заберет эти «остатки», с которыми больше нельзя провернуть никакого дельца. Это гетто огорожено стенами, заборами и т. д. У множества шлагбаумов стоят эсэсовцы, польские и еврейские охранники и осуществляют строгий контроль. Грязь, зловоние и шум – главные признаки этого гетто».[332]

В октябре Унру, видимо, опасаясь распространения эпидемий, запретил выход из Варшавского гетто «рабочих колонн», которые обслуживали подразделения вермахта. В ноябре он отказал администрации дистрикта в просьбе применять оружие против евреев, «незаконно пребывающих вне гетто», что одобрил и фон Гинант.