Техас-сити 47 года

- Им кто то позвонил из Филадельфии...

- Еще что?

- Потом, клуб давно в неприятных отношениях с господином Самохой с его белыми друзьями, у которых свой клуб, обширные связи со спортом и свои спортсмены. Эти два общества давно спорят друг с другом и это иногда переходит все границы.

- Но я не в клубе господина Самохи и тем более не хочу участвовать на ринге...

- Поэтому вам все время и будут подсылать всяких мальчиков, которые каждый раз будут представлять массу неприятностей. "Молодым львам" очень нужны опытные боксеры, они так просто вас из своих лап не выпустят.

- А если я уйду к их конкуренту, господину Самохе?

- Это другой вопрос, тогда борьба за приз восточного побережья будет решаться только на ринге. Не думаю, чтобы вы, после поступления в клуб, работали здесь, в порту.

- Ты только это хотел мне сообщить?

- Нет. Еще кое что. "Молодые львы" предлагают вам большую сумму денег, если вы перейдете к ним и хотели по этому поводу, переговорить с вами.

- Значит ты посредник от этого клуба?

- Да. Можно так сказать, даже не посредник, а парламентер.

- Нет, я не пойду в ваш клуб и к господину Самохе не пойду. Я хочу жить спокойно.

- Опомнись, Николя, тебе уже покоя не видать. Дельцы хороший товар из своих лап уже не выпустят. Тебе так и так придется решить какую сторону принять.

- Знаешь что, Эрио, катись-ка ты от сюда, пока цел.

Мой собеседник удрученно шмыгнул носом и открыл дверцу.

- Пока, Николя, зря ты так со мной... Ты же наверно слышал, что вчера в нашем квартале был погром?

- Мне об этом говорили.

- Мне кажется, это господин Самоха из-за тебя устроил резню.

- Может быть, но я господину Самохе ничего не говорил и не жаловался на вас. Поэтому меня винить не в чем.

- Я тоже так своим говорю, но вчера сожгли несколько домов и убили мирных жителей. Если это сделали из-за тебя, не слишком ли дорогая плата...

- Повторяю еще раз, не старайся меня в чем то обвинить. Я очень сожалею о случившемся.

- Но многие думают по другому...

- Слушай, ты мне надоел, - рассердился я, - убирайся-ка по добру, по здорову...

Дверь захлопнулась, по прежнему с наружи хлещет дождь.

Я как чувствовал, что Петр будет ждать меня в моей квартирке. На столе лежат свежие газеты и Самохин, при моем появлении, тычет пальцем в газетное фото.

- Это правда о чем здесь говориться?

- Я еще не читал. Не знаю, что там.

- Что ты чемпион Европы по боксу.

- Это было давно...

- В прошлом году, не так уж давно. Значит ты стал боксером и не мог мне об этом рассказать сразу же.

- Зачем, я бы хотел забыть о своем прошлом.

- Ну нет, о таком забывать не следует. Значит так, пока конкуренты не поломали тебе все ребра, пора заняться делом. Я беру тебя в наш клуб со средней зарплатой две тысячи долларов в месяц, не считая командировочных, призовых, массажистов, тренеров и прочих прилипал от спорта, которые бывают нужны...

- Но я не хочу...

- Кроме этого, - не замечает моего протеста Петр, - ты переедешь жить в хороший дом, оплату которого я беру на себя. Сейчас собирай шмотки и поедем туда.

- Я никуда не поеду.

- Не обижай меня.

- Петр, я тебе все объясню, почему не могу и не хочу. У меня психологический синдром. Понимаешь, на соревнованиях в Европе, я убил человека...

- Эка невидаль, да в Испании ты убил десятки, но чего то там не страдал и никакого синдрома не было.

- Да, тогда убивал, но я убивал врагов и к ним к меня сострадания не было, а в этот раз был не враг, а обычный неплохой парень, причем из нашего же клуба. Я не рассчитал малость и...

- Понятно. В общем отказываешься?

- Да, отказываюсь.

- Ну что же, - Самохин почесал оставшиеся волосы пальцем, - может ты и прав. Я еще посоветуюсь со спецами, как сломать этот... твой синдром. Ну а теперь, поговорим о другом. Как сегодня работалось? - вдруг перешел неожиданно он на другую тему.

- Нормально.

- Так и должно быть, мы этим желторотым вчера вправили мозги.

- Ты не перегнул палку, говорят, были жертвы.

- Николай, без жертв войны не бывает. Просто эти пуэрториканцы и мексиканцы обнаглели, теперь будут потише, поверь мне.

- Мне трудно поверить, они просто пока слабее тебя, но потом когда будут посильнее, припомнят все что ты с ними сделал.

- Чушь. Америка уважает силу и белые должны быть самой ведущей и сильной расой...

- Ты же русский и в России об этом даже не мыслил.

- Я отверженный русский, но я давно за границей и давно понял, как надо здесь бороться за свою судьбу...

- Хорошо... Борись, черт с тобой.

- А ты по-прежнему ни как не можешь оторваться от идеологии Маркса. Жаль, но я думаю, что время тебя все же исправит. Ну ладно, чего то засиделся у тебя, а у меня еще много дел.. Пока, Николай.

Он уже на пороге повернулся ко мне.

- Нам домой звонила Катя, просила, чтобы ты связался с ней.

- Хорошо.

Катя встретила меня ласково. Она обняла, нежно целовала и мы так долго стояли перед раскрытыми дверями.

- Сегодня останешься у меня? - спросила она.

- Останусь.

- Ты извини, знаешь, как неприятно быть все время одной. Наверно бог создал мужчину, чтобы сократить одиночество женщины.

- А я то думал, что бог нас создал для другого.

Она придавила пальцем мои губы.

- И для другого тоже.

Сегодня Эди как-то смотрит на меня совсем по другому.

- Русский, помнишь я у тебя брал деньги, возьми свои тридцать долларов, - говорит он, протягивая мне зелененькие.

- Что произошло, Эди?

- У тебя слишком сильные покровители, а я хочу жить.

- Причем здесь покровители?

- Бери, бери. Сегодня загружаем сухогруз "Кэри", ящики будем брать прямо из вагонов, состав стоит на седьмой ветке.

После этого обиженный начальник отваливает от меня. Кажется, в этом порту я совсем потерял друзей.

В мой погрузчик, не спрашивая моего разрешения, залезает знакомая фигура репортера, Джона Клинтона.

- Привет, Николай.

- Привет. Зачем пришел, не видишь, я работаю.

- Работай, я тебе мешать не буду, посижу только рядом и все.

Ковш погрузчика уже загрузили ящиками под завязку и машина натружено воя, тащит груз на пирс.

- Джон, зачем ты меня ославил в газете?

- Ты очень обиделся?

- Конечно.

- Ладно, я скажу. Это заказ. В городе все время идет открытая и закрытая борьба между кланами, группировками, дельцами. В ход идет все, от подлогов, убийств до компроматов. Мне приказали найти на тебя материал, я нашел.

- Но почему я?

- Господин Самохин слишком видная фигура в нашем городе и все то, что он делает, с кем водит дружбу, сразу попадает в поле зрения друзей и недругов. Вот ты и попался.

- Сейчас то ты зачем ко мне пришел?

Погрузчик встал перед группой докеров и они проворно стали стаскивать ящики с ковша.

- Видишь ли какое дело. В пуэрториканском квартале куклуксклановцы сожгли несколько домов, убили жителей. В нашей газете, как и в других, отделались небольшими заметками о несчастьях и жертвах возникших в результате пожаров. Заметь, о куклуксклановцах ни слова. Ходят слухи, что причиной нападения, явился ты...

- Это слухи.

- Но ты здесь дрался с пуэрториканцами?

- Дрался.

- И кто кого?

- Я пока отделался порезом.

- А они, несколькими перекалеченными, которые очутились в больнице. Неплохо, для человека схватившимся с двадцатью отпетыми бандитами. Но почему ты дрался с ними, можешь сказать?

- Ты берешь интервью для новой статьи или хочешь просто узнать?

- Просто узнать, напечатать это в газете нельзя, во первых, хозяин не разрешит, а потом быть распятым на горящем кресте совсем не хочу.

- Не уж то господин Самохин такой страшный?

- Страшный. Я так, например, боюсь.