Князь С Н Трубецкой (Воспоминания сестры)

Полицейскими мерами невозможно побороть отрицательное отношение умов. Только привлекая общество к практической работе над государственным и общественным делом, можно противодействовать современному направлению мысли и создать посредствующую между народом и властью среду, которая должна с одной стороны верно выражать мысль и волю народа, а с другой - служить проводником для действия власти на народ".

Этими, именно, мыслями руководился, по его собственному признанию, и составитель проекта тезисов, Д. Н. Шипов. {37} Затем в письме Ф. Д. Самарина говорилось: что "меры, предполагаемые в тезисах, составляют сущность так называемой "либеральной программы", хорошо известной правительству, и рекомендовать ее, - значило бы советовать правительству, чтобы оно свое нынешнее, одностороннее и ложное направление заменило другим, противоположным ему, но не менее ошибочным и односторонним".

В свою очередь и брат С. Н. отказался от участия в дальнейших обсуждениях намеченных тезисов, но по диаметрально противоположным мотивам: он видел в них славянофильскую закваску, от которой совершенно отступился за последние годы. Он пришел к ясному сознанию, что единственный путь спасения России - в организованности общественных сил и участия их в управлении страной.

"Он находил, - пишет Д. Н. Шипов, - мысль о восстановлении идейного самодержавия утопичной, не считал возможным устранить произвол властей без его ограничения, видел единственный выход из переживаемого страной тяжелого положения в решительной замене приказного строя строем конституционным и, исходя из этих положений, признавал подачу предполагавшейся записки бесцельным и бесполезным делом".

От славянофильства С. Н. отошел давно, с самого начала 90-х годов и уже в его статье о К. Леонтьеве (1892 г.) (См. прилож. 13) заключалось, как он говорил, его формальное отречение от славянофильства. С. Н. вообще чужд был догматической предвзятости и внутренний критерий его сознания опирался на внутренний жизненный опыт религиозного характера и им освещался и просвещался. Подход к разрешению каждого вопроса был для него непосредственно жизненный, а потому утопичность славянофильских воззрений не могла не вскрыться перед ним при свете {38} исторической критики и проверки их положений... (См. прилож. 14).

Сближение с В. С. Соловьевым, зима, проведенная им в Берлине, знакомство с Гарнаком и другими немецкими профессорами, более близкое ознакомление и изучение церковного вопроса, вскрыли перед ним недочеты славянофильского отношения к западным вероисповеданиям, голодный год и соприкосновение с русской действительностью дали ему жизненно осознать, что на самом деле самодержавия у нас нет и при современных государственных условиях и быть не может, что это какая-то фикция и самообман.

В своей статье "На Рубеже" С. Н. пишет:

"Существует самодержавие полицейских чинов, самодержавие земских начальников, губернаторов, столоначальников и министров. Единого царского самодержавия в собственном смысле не существует и не может существовать. Царь, который при современном положении государственной жизни и государственного хозяйства может знать о пользе и нуждах народа, о состоянии страны и различных отраслей государственного управления лишь то, что не считают нужным от него скрывать, или то, что считают нужным ему представить; царь, узнающий о стране лишь то, что может дойти до него через посредство сложной системы бюрократических фильтров, ограничен в своей державной власти более существенным образом, нежели монарх, осведомленный о пользе и нуждах страны непосредственно ее избранными представителями, как это сознавали еще в старину великие московские государи.

Царь, который не имеет возможности контролировать правительственную деятельность или направлять ее самостоятельно, согласно нуждам страны, ему неизвестным, ограничен в своих державных правах тою же бюрократией, которая сковывает его. Он не может быть признан {39} самодержавным государем: не он держит власть, его держит всевластная бюрократия, опутавшая его своими бесчисленными щупальцами. Он не может быть признан державным хозяином страны, которой он не может знать, и в которой каждый из его слуг хозяйничает безнаказанно, по-своему прикрываясь его самодержавием. И чем больше кричат они об его самодержавии, о чудесном, божественном учреждении, необходимом для России, тем теснее затягивают они мертвую петлю, связывающую царя и народ. Чем выше превозносят они царскую власть, которую они ложно и кощунственно обоготворяют, тем дальше удаляют они ее от народа и от государства...

А между тем народу нужен не истукан Навуходоносора, не мнимое мифологическое самодержавие, которое в действительности не существует, а действительно могущественная и живая царская власть, свободная, зиждущая, дающая порядок и право, гарантирующая законность и свободу, а не произвол и бесправие. Долг верноподданного состоит не в том, чтобы кадить истукану самодержавия, а в том, чтобы обличать ложь его мнимых жрецов, которые приносят ему в жертву и народ и живого царя" (Собрание сочинений т. I, стр. 466-468.).

Понятно, статья, заключавшая эти строки, не была допущена к печати по цензурным соображениям и та же участь постигла и статью С. Н. "Накануне Нового года", (31 декабря 1901 г.).

Эпиграфом к этой статье является четверостишие из "Мистерии" Козьмы Пруткова:

"Есть бестолковица,

Сон уж не тот,

Что-то готовится,

Кто-то идет".

{40} Четверостишие это, по мнению С. Н., как нельзя лучше характеризует состояние русского общества, просыпающегося после двадцатилетней спячки. Сначала под бдительной охраной сторожей сон был глубок и безмятежен, даже не снилось ничего. Потом с голодного года покой был нарушен, начался какой-то перелом. Усилившееся чувство общего недомогания стало тревожить нас всякого рода сонными мечтаниями, той возрастающий бестолковицей, которая обычно предшествует пробуждению. "Сон уж не тот!". Мы чувствуем, что так дальше нельзя. Пора вставать, давно пора. Перед обществом те же задачи, те же вопросы, что 20 лет тому назад, только бесконечно осложнившиеся и замутившиеся - вопросы жизни и смерти русского общества, просвещения и культуры. "Патриотизм истинный и глубокий необходим в наши дни более, чем когда-либо. Но для того, чтобы действительно служить престолу и отечеству, он должен быть нелицемерным и просвещенным, он должен выражаться не одними междометиями и холопскими речами, а правдивым и бесстрастным, разумным словом, он должен доказывать себя делом, а не озорством, сея мир, а не всеобщее озлобление. Он должен служить охранению и прогрессу, не насилию над совестью, не угашению мысли общественной, не разложению общественных элементов. Патриотична ли программа последовательной систематической дезорганизации русского общества? Патриотично ли реакционное стремление задушить, подавить, парализовать всякое самостоятельное проявление общественности? Очевидно, нет! А между тем в наши дни есть охранители, которые именно в этом полагают свой патриотизм, не сознавая, какую разрушительную проповедь они ведут, и с каким трудом придется будущим охранителям восстановлять те основы, которые они подрывают. Они не сознают, что для правильного разрешения общественных задач, также и для просветительных, {41} культурных и политических задач современного государства, необходима здоровая организация общества и живое развитие общественной мысли. Это первое, что требуется. Недуги общественные нельзя лечить путем последовательных ампутаций и нельзя держать общество под хлороформом. Не в этом во всяком случае должны заключаться программы действительного охранения" (Собрание сочинений т. I, стр. 452.).

"Аберации современного консерватизма" С. Н. объяснял себе недостатком искренности, просвещения и сознания государственных задач России, откуда растерянность одних и тупой фанатизм других, бестолковица нашей жизни, которая нарастает, становится мучительной и тревожной, отнимая всякое чувство уверенности в завтрашнем дне.