Поход Русов на Константинополь в 860 году и начало Руси

И по всей стене и по всему морю раздавался неистовый вопль и боевые кличи… А в заливе Золотой Рог хаган заполнил моноксилы славянами и другими свирепыми племенами, которые он привел с собой. Доведя число находившихся там варварских гоплитов до огромного множества, он приказал флоту налечь на весла и с громким криком двинулся против города. Сам он начал приступ, мечтая о том, что его воины на суше низвергнут стены города, а моряки проложат легкий путь к нему по заливу. Но повсюду Бог и Дева Владычеца сделали его надежды тщетными и пустыми. Такое множество убитых врагов пало на каждом участке стены и столько повсюду погибло неприятелей, что варвары не смогли даже собрать и предать огню павших» ^{15}.

Я.Е. Боровский, сравнивая погребальный обряд славян, участвовавших в данном походе на Константинополь с обрядом погребения русских воинов, погибших там же при осаде столицы империи русским князем Святославом, пришел к выводу, «что в осаде Константинополя в 629 г. большую силу составляли славяне лесной полосы Среднего Поднепровья, у которых в VI–VII вв. господствовал обряд трупосожжения, в то время как у южных (степных) племен практиковался преимущественно обряд трупоположения» ^{16}. Подобное предположение подтверждает и археологический материал. Византийские монеты VI–VII вв., а так же золотые и серебряные изделия того же времени обнаружены в Киеве и Среднем Поднепровье и на юге, там, где проходил торговый путь из Киева в Константинополь. «Сюда эти вещи могли попасть не только путем постоянного торгового обмена между русами и греками, но и в результате военных походов восточных славян против Византийской империи» ^{17}.

Основываясь на этих данных, Я.Е. Боровский видит в славянах, участвовавших в осаде Константинополя в 629 г., «выходцев из Среднего Поднепровья» ^{18}. Возможно, в этом походе участвовали анты, населявшие в то время отдельные регионы Северного Причерноморья.

Следующим из известных нам событий был набег «великой русской рати» во главе с «сильным князем Бравлином» на южнокрымские города, в том числе на Сутдею (Сурож, совр. Судак), случившийся вскоре после кончины епископа этого города св. Стефана (конец VIII в.), о чем повествует «Житие Стефана Сурожского»: «По смерти же святого пришла рать великая русская из Новгорода, князь Бравлин весьма силен и, попленив от Корсуни до Корчева, со многою силой пришел к Сурожу. Десять дней продолжалась злая битва, и через десять дней Бравлин, силою взломав железные ворота, вошел в город и, взяв меч свой, подошел к церкви святой Софии». В.В. Фомин обратил внимание на то, что имя князя Бравлина ассоциируется с битвой при Бравалле, где в 787 г., то есть незадолго до описываемых событий, даны и их союзники балтийские славяне дали бой шведам ^{19}. Не есть ли это указание на то, что князь Бравлин был выходцем с берегов Южной Балтики? Не исключено так же, что имя «Бравлин» искаженное имя князя Буривоя, отца небезызвестного Гостомысла, который, согласно Иоакимовской летописи, знакомой нам по трудам В.Н. Татищева, призвал на княжение Рюрика с Синеусом и Трувором. Если князь Буривой действительно существовал, то по времени своей жизни он мог напасть на Сугдею. Это может свидетельствовать о том, что балтийские славяне уже во время описываемых событий имели свои торговые поселения в Восточной Европе.

М.И. Артамонов считает, что это нападение вызвало серьезные политические решения в Византии и Хазарии: «Если учесть, что нападение Руси во главе с князем Бравлином на южное и восточное побережье Крыма, “от Корсуни до Корча”, произошло до построения Саркела, то одного этого было бы вполне достаточно, чтобы привлечь внимание и Византии, и Хазарии к новой грозной силе, появившийся в Восточной Европе. Это нападение охватило не только сравнительно ограниченные греческие владения в Крыму, но и области этого полуострова, находившиеся во власти хазар. Известно, что в Суроже (Сугдее) в это время сидел хазарский наместник Юрий Тархан. У хазар и Византии были все основания опасаться, что на этом роль Руси не кончится, и озаботиться организацией эффективной защиты от новых нападений этого врага» ^{20}. Необходимо отметить, что Хазария, как это будет видно из дальнейшего, столкнулась с русами много раньше Византии (по крайней мере, с середины VIII в.).

Б.А. Рыбаков предполагает, «что блокирование Византией устья Днепра и того побережья Черного моря, которое было необходимо русам для каботажного плаванья к Керченскому проливу или в Царьград, и послужило причиной русского похода на византийские владения в Крыму, отраженного в “Житии Стефана Сурожского”» ^{21}.

А.Н. Сахаров считает, что в результате этого нападения был заключен один из первых договоров с Византией. Русы «вернули все, что награбили, вывели рать из города, ничего не взяв с собой, и отпустили пленных. Перед нами характерные черты мирного соглашения времен не только “дорюриковой”, но и ''додоговорной” Руси». А.Н. Сахаров подчеркивает, что это было «типичное соглашение с местными византийскими властями, которое заключалось, возможно, в трудных для русов обстоятельствах. Важно отметить и факт участия в событиях архиепископа Филарета. В делах государственных, в том числе внешнеполитических, византийские церковные иерархии имели большое влияние». Поскольку архиепископ Филарет крестил князя Бравлина, А.Н. Сахаров не исключает, что он участвовал в переговорах с русами, «настояв на вышеупомянутых условиях соглашения, где на первом месте стояло возвращение церковных ценностей.

Обращает на себя внимание условие о возвращении пленных — одно из древнейших в дипломатической практике всех народов, в том числе и антов» ^{22}.

Необходимо отметить, что это нападение, судя по всему, не было обычным грабительским походом, а имело вполне ясные политические причины — все, что мешало развитию международной торговли, а это было основным занятием русов, по возможности, устранялось с помощью военной силы — об этом говорит вся дальнейшая история развития Древней Руси.

Об активизации русов в конце VIII — начале IX в. сообщается и в греческом тексте «Жития Георгия Амастридского», в частности, о нападении «народа Рос» на византийский город Амастриду (Черноморское побережье Малой Азии). Специалисты считают, что это нападение произошло до 843 года. «Было нашествие варваров, руси, народа, как все знают, в высшей степени дикого и грубого, не носящего в себе никаких следов человеколюбия. Зверскими нравами, бесчеловечными делами, обнаруживая свою кровожадность уже одним своим видом, ни в чем другом, что свойственно людям, не находя того удовольствия, как в смертоубийстве, они — этот губительный и наделе и по имени народ — начав разорение с Пропонтиды и посетив прочее побережье, достигли, наконец, и до отечества святого, посекая нещадно каждый пол и всякий возраст…» ^{23}

Здесь стоит обратить внимание, что автор Жития говорит о русах как о хорошо известном народе, в то время как патриарх Фотий называет их народом «безвестным». Возможно, на южном побережье Черного моря и в Крыму русы уже были хорошо известны местным жителям в отличие от Константинополя, куда известия о них не дошли.

А.Н. Сахаров, подчеркивая сходство двух походов, пишет: «Они были направлены вдоль Черноморского побережья: один — вдоль Малоазийского, другой — вдоль Крымского. Территориальные рамки походов четко очерчены: один — от Пропонтиды до Амастриды, другой — от Херсонеса до Керчи. В обоих военных предприятиях русы берут с бою провинциальные византийские города, не осмеливаясь нанести удар по столице империи. И в том и в другом случае объектом грабежа становятся городские храмы, куда стекались золотая и серебряная утварь, драгоценные камни и дорогие ткани и где стояли богато отделанные раки святых. Наконец, оба похода закончились мирными соглашениями, условия которых весьма схожи: прекращение военных действий, освобождение пленных, возвращение награбленного, “почтение к храмам”, вывод рати из города. Несмотря на некоторые различия в статьях, в этих соглашениях отразился весь комплекс тогдашних представлений о мирных договорах с противниками как русов, так и греков» ^{24}.