Жизнь неуёмная. Дмитрий Переяславский

Передние ордынцы уже на берегу завязали бой с пешими воинами. Ратники щитами огородились, копья выставили. Смотрит князь Даниил - почти весь тумен перебрался на левый берег. Положил московский князь руку на рукоять сабли, бросил коротко:

- Поднимите стяги! Пора!

И кони, ломая грудью перелесок, вынесли гридней на правое крыло татарского войска. А в тот же час на левое, рязанцев, обрушились переяславцы…

Зло рубились ордынцы, яростно крушили москвичи и переяславцы. Трещали копья, звенела сталь, храпели кони, крики и стоны разносились над Окой. Колыхнулись стяги русичей, нагнулись татарские хвостатые бунчуки. Долго без перевеса длилось сражение. Но вот попятились ордынцы, повернули конец к переправе, а их настигали, секли. Тех, кто в воде оказался, добивали стрелами. В том бою не одна тысяча ордынцев и рязанцев полегла в поле, утонула в реке. Немало московских и переяславских ратников осталось лежать на берегу…

Послал князь Даниил Александрович вдогонку за бежавшими боярина Стодола:

- Лишней крови не жажду, воевода, добудь князя Константина.

Переправившись на правобережье, воевода Стодол повел дружину вслед за уходящим от преследования рязанским князем.

Даниил Александрович наказывал боярину:

- Уйдет князь Константин в степь, к Ногаю, - явится сызнова с еще большим войском…

Пригнувшись к гриве, вырвался Олекса вперед. В бою он был в самой гуще, и, может, посекли бы его татары, да не раз спасала легкая сабля, успевал уворачиваться.

Со времен Александра Невского многие князья отказались от мечей и вооружили дружины татарскими саблями…

Сильный конь, хоть и подуставший, легко нес гридина. Под копытами мелькала земля. По ту и другую сторону редкие перелески, кустарники, овраги. Скоро начнется степь, и тогда уйдет рязанский князь. В степи и на ордынцев наскочить можно.

Торопит Стодол дружинников. А гридни и сами чуют - приустали кони: из этакой сечи да вдогонку…

Рязанцев увидели неожиданно. Они отдыхали, не ожидая преследования. Не успели коней взнуздать, как московская дружина налетела.

- Князь Константин! - закричал Стодол. - Не будем рубиться, не прольем кровь, аль мы не русичи? Князь наш хочет тебя на Москве видеть!

- В плен берешь, воевода?

- То как разумеешь, но жизнь тебе и гридням твоим обещаю…

Безлунная ночь. Тишина в Москве, лишь перекликается на стенах стража да лениво перебрехиваются на посаде псы.

Не спится Даниилу Александровичу, задумчиво идет он по Кремлю, и мысли его о рязанском князе, которого он вот уже месяц держит в темнице.

Вчера гонец привез из Твери письмо князя Михаила. Пишет тверской князь: «Доколе ты, Даниил Александрович, будешь таить Константина Романовича? Зачем глумишься? Коломной овладел, и ладно…»

Даниил, однако, опасается отпустить рязанского князя: освободит его, а он к Ногаю кинется, и тот его пригреет, своих воинов даст, - хватит ли тогда у Москвы сил отбиваться?

Сам того не замечая, князь оказался у темницы, бревенчатого сруба с дубовыми дверями, на которые навешен тяжелый замок.

Караульный узрел князя.

- Не уснул, страж? - спросил Даниил.

- Как можно, княже.

- Олекса, кажись?

- Я самый, князь.

- Доволен ли службой, гридин?

- Уж куда как.

- И добро, стереги пленного в оба.

- Аль отсюда побежишь?

Промолчал Даниил Александрович, ушел, оставив Олексу размышлять о предвзятостях судьбы. Вот хотя бы Константин Романович. Княжил в Рязани, владел городами и землями, а ныне в темнице томится. Видать, истину сказывал старый гусляр: «Жизнь, Олекса, ровно поле в оврагах и рытвинах, того и гляди, ногу сломаешь…»

Князь Даниил спросил, доволен ли Олекса княжеской службой. А что ответить? Олекса сыт, одет, по миру не скитается с сумой… А еще Дарью повстречал… Тепло сделалось на душе у гридина, и не будь он караульным, так бы и пустился в пляс…

А князь Даниил Александрович поднялся по ступеням крыльца, посмотрел на небо, затянутое тучами. Ни просвета, хоть бы где дыра открылась, звезда показалась.

В опочивальне, разоблачаясь, князь решил поутру призвать князя Константина, попытаться договориться с ним по-доброму.

Побив на Оке не одну сотню татар, Даниил Александрович понимал: за это придется нести ответ. Позовет его Тохта, и как оправдаться? Московский князь готов был и смерть принять, сыну Юрию наказы давал. Однако теплилась надежда, что те татарские воины были из орды злейшего врага Тохты - Ногая.

Близилась осень. Молчит Сарай. Может, хан не обратил внимания, что князь Даниил прирезал к своему княжеству Коломну?

Со временем улеглись страхи, и теперь уже Даниил Александрович поверил: Тохта не придал значения своеволию московского князя и не разорит его княжество.

Они сидели в трапезной друг против друга и, хоть стол был едой уставлен, к пище не прикасались.

Утром рязанскому князю истопили баню. Он попарился, грязь, какую собрал в темнице, смыл и сейчас настороженно слушал, о чем говорит его недруг Даниил:

- Ты, князь Константин, не гляди на меня волком. Я, может, для тебя и серый, но меня жизнь принудила. Коломна-то город земли Московской.

- Московской? - взбеленился рязанец. - С каких пор? Говори, Даниил, да не завирайся. Отколь Коломне в Московском княжестве быть?

- Аль отец мой, Александр Ярославич, не владел ею?

- Нет, не припомню такого!

- Не желаешь вспомнить, то твое право. А была, была!..

- Ты, князь Даниил, байки для других побереги.

- Ко всему, князь Константин Романович, Коломна у Москвы под боком. Ты же, поди, не забыл, как меня мальцом в Москве князем посадили. Княжество малое, нищее, и городов нет. Ты же землей Рязанской завладел, одних городов у тебя пять, не меньше. Ужели умалится княжество Рязанское, коли на нищету мою Коломну выделишь?

- Тебе, Даниил, Коломну, Андрею - Муром… Вы, братья, звери хищные, ненасытные. Не так ли вы и великого князя Дмитрия терзали? А он, как помнишь, на рязанские земли не зарился.

Даниил прикрыл глаза:

- Попусту злобствуешь, Константин Романович. Коломна была рязанской, ныне московская, а ты у меня в плену, и я волен в жизни твоей и смерти.

- Не стращай!

- Я не стращаю, сказываю, как есть.

- Чего хочешь?

- Ряду подпишем.

- О чем?

- Коломну за Москвой признай.

- С ножом ко мне, ровно тать!

- Не суди строго. Была бы твоя сила на Оке, ты бы с ордой Москву разорил.

- Орда, уходя, Пронск пожгла.

- Ты татар сам навел. Давай миром ряду подпишем, и отпущу тебя в Рязань.

- А ежели не подпишу?

- Ох, князь Константин, не пытай меня.

- Видит Бог, душегубствуешь.

- Суди как хочешь.

- Жизнь нас рассудит.

- Как знать. Так как, Константин Романович, станем писать ряду?

- Зови бояр. Сегодня быть по-твоему.

Мало прожил Олекса, да много повидал, иному и на две жизни достанет. С дедом-гусляром странствовал, гридином стал, копыта его коня топтали дороги от Москвы до Твери, до Переяславля, теперь в Рязань послал его князь Даниил - сопровождать рязанского князя.

С Олексой еще два гридина. Третий день в пути, обо всем переговорили. Князь Константин впереди едет, в седле скособочился, у него, видать, свои мысли.

Чудно Олексе: зачем московский князь рязанского в темнице держал? От боярина Стодола слышал, за Коломну князья спорили. А о чем говорить, ежели Москва Коломной овладела?

Гридин считает, жизнь княжеская слишком суетная. Неймется князьям, друг против друга злоумышляют, войны ведут, норовят у соседа землицы урвать, смерда пограбить. Ко всему, татар с собой приводят…