Морские были

Отец и сам никогда не видел моря, хотя, оставшись вдовцом, разоренный ловкими дельцами, иногда говаривал в раздумье, что, если бы не годы да не дети, ушел бы он на корабле куда-нибудь подальше от этих мест... Соседи о нем судачили: "Фантазер... мечтатель... совсем выживает из ума..."

Отец грустно качал головой.

- Темные люди! Скажи им, что земля - это шар, не поверят. Они ведь ничего не видели дальше горизонта...

Но в действительности он таки был немного фантазером. Где-то в Киеве случилось ему как-то познакомиться с проезжим капитаном, и уж сколько он об этом порассказал! Словно сам гостил и в Турции, и на греческих островах, и в земле арабов... Слушая эти рассказы, можно было подумать: вот уж бывалый моряк.

Впрочем, событиями на море увлекался не только он. Юрий и два его брата, Иван и Ананий, тоже слушали отца, затаив дыхание. Это было самое радостное время в семье, когда свободным вечером отец зажигал лампу и торжественно раскрывал на столе новый, долгожданный журнал...

Перед юношами словно открывались безбрежные морские просторы, - еще невиданные, таинственные и манящие...

Мечты о морской службе все больше овладевали Юрием Лисянским.

События того времени помогли осуществиться им.

Турки на юге и шведы в Прибалтике все более откровенно грозили России войной. Шведский король, тупой самодур Густав III, вздумал отнять у русского народа завоевания Петра и возродить "великую северную державу Карла XII".

Сам-то он, конечно, не решился бы бросить вызов России, но за его спиной стояли правители Англии и Франции, которые всячески подстрекали шведского короля и турок к нападению на "северного великана".

В том, что Россия вышла на Черное и Балтийское моря, англичане и французы видели серьезную опасность для своего морского владычества.

И на западных границах России не было спокойно. Хищная Пруссия тоже готовилась к захвату русских земель.

В России хорошо понимали, что на этот раз в отражении вражеского нашествия военно-морскому флоту предстояло играть выдающуюся роль.

Федор Лисянский был искренним патриотом - он хотел видеть своих сыновей на передовых позициях битвы за родину.

Прослышав, что шведы уже готовят огромный флот, а их король похваляется сжечь Кронштадт, высадить десант у Галерной гавани и снести памятник Петру, Федор Лисянский в ярости швырнул на землю шапку и приказал запрягать лошадей. Сыновьям он сказал строго:

- Собирайтесь поскорее - едем в Петербург...

В тот же день отправились в дорогу. В столице Лисянский выхлопотал письменное распоряжение адмирала, и Юрий был зачислен в кадеты Морского корпуса. Морской шляхетный корпус был основан еще в 1701 году указом Петра Первого. В 1783 году он был значительно расширен и стал серьезной школой морских офицеров. В то время, когда сюда поступил Юрий Лисянский, в корпусе воспитывалось около шестисот будущих моряков. Среди них был и Иван Крузенштерн, с которым в одном из учебных плаваний молодой Лисянский сдружился на долгие годы.

В свободные от вахты часы в маленькой, тесной каюте, где отчетливо слышался певучий звон волн, подолгу читали они описания морских путешествий, мечтали о странствиях по неизведанным океанам, строили планы дальних походов...

Но обоих друзей еще ожидало боевое крещение в морских сражениях со шведами, суровые испытания в штормах.

Назначенный на боевой корабль прямо со школьной скамьи, мичман Лисянский не раз отличался и выдержкой и отвагой. Сам командир корабля Гревенс крепко пожал руку молодому моряку и, ласково улыбаясь, сказал:

- Будет у тебя еще, Лисянский, время и вокруг света плавание совершить... Ведь это твоя мечта, не так ли?

- Так точно! - ответил Лисянский. - Надеюсь, Карл Ильич, это время придет...

В 1798 году лейтенант Лисянский, как исполнительный и знающий свое дело моряк, был зачислен в группу офицеров, отправляющуюся в Англию для прохождения дальнейшей морской службы. (Морская практика русских офицеров в английском флоте была заведена еще во времена Петра Первого). В письмах к брату Лисянский писал о своих английских впечатлениях:

"Коротко сказать - всякий шаг наш здесь стоит не менее шиллинга. Съехавши в Гулль, взяли с нас по гинее за несколько рубах и мундир, которые были в чемодане у каждого из нас, взяли за то, что мы - русские, за то, для чего едем в Лондон, и, по крайней мере, по гинее за то, отчего мы не говорим по-английски. На дороге же в Лондон всяк, кому токмо было время, драл с нас бессовестно..."

Из Лондона на английском фрегате "Луазо" Лисянский вскоре отбыл в Америку. В далекой Вест-Индии он увидел, как жестоко обращаются колонизаторы с порабощенным туземным населением.

"Я бы никогда не поверил, - писал он брату, - что англичане могут так жестоко обходиться с людьми, ежели бы не был сам тому свидетелем на острове Антиго*, где нередко случалось видеть несчастных арапов, употребляемых вместо лошадей".

______________ * Антигуа.

После дальнего перехода фрегат прибыл в Галифакс. А через несколько дней в порт вошел и второй английский фрегат - "Тетис", на котором служил Иван Крузенштерн. Крепко, по-русски обнялись два друга на набережной. Взволнованный встречей, Крузенштерн сказал:

- Ну вот и свершилось то, о чем мы мечтали... Сколько, брат, пройдено морей!

Лисянский кивнул на английский флаг, развевавшийся над кормой фрегата.

- Я хотел бы под нашим, под русским флагом идти.

- И это еще будет! - уверенно ответил Крузенштерн. - Погоди, Москва-то не сразу строилась...

Бермудские острова и Нью-Йорк, Филадельфию и Нью-Порт, Джорджтаун и Бостон и многие другие города Америки успел посетить за время плавания молодой офицер, везде осматривая верфи и лучшие корабли, музеи, исторические места, кварталы богачей и поселки рабочего люда.

В Нью-Йорке свирепствовала чума, и, пораженный размерами эпидемии, Лисянский записывает свое сочувствие этому "великому множеству новоприезжих людей нижнего класса, которые, не имея состояния жить порядочно, были вынуждены жаться вместе и, стесняясь в небольших хижинах, заразили атмосферу". Горькая судьба бесправных черных рабов навсегда омрачает его впечатления о "свободной республике".