Морские были

Не задерживаясь в Охотске, Резанов отбыл в Петербург. Прощаясь, он сказал Хвостову наедине:

- Помните: посол России был оскорблен и унижен. Действуйте решительно и быстро! Я помолюсь за вас...

Путь через штормовой океан не легко обошелся "Юноне". Осматривая корпус судна, корабельщики сумрачно качали головами.

- Куда же на такой дырявой посудине плавать, господин лейтенант? При первом шторме она пойдет ко дну!..

- А вспомните "Св. Елизавету", - посмеиваясь, говорил Хвостов.

- Все же то было летом, а сейчас осень и самые штормы...

- Если бы вы видели тендер "Авось", пожалуй, и совсем опустили бы руки! А Давыдов, я уверен, привел его на Сахалин.

Хвостов и сам отлично знал, что судно ненадежно. Не мог не видеть этого и Резанов. Все же он приказал не медлить. Что оставалось делать командиру? Он считал своим долгом исполнить приказ и долгом тем более радостным, что, возможно, шел на выручку своему другу. Тревога за Давыдова уже давно не давала ему покоя.

В огромном заливе Анива тендера "Авось" не оказалось. Все больше тревожась, Хвостов тщательно осматривал каждую бухту, каждый утес. Берег был дик и безлюден. Но в глубине залива, за темными глыбами скал дозорный матрос заметил какие-то строения.

- Сейчас мы познакомимся с незваными гостями, - сказал Хвостов матросам. - Спустить шлюпку!

На берегу замелькали человеческие фигурки. Японцы, как видно, ударили тревогу. В устье реки, на помосте причала, Хвостов увидел японского офицера с двумя обнаженными саблями в руках.

- Похоже, этот петух собирается драться! - удивленно воскликнул Хвостов и кивнул матросам. - Приготовьтесь, ребята! Но только действовать по команде.

Крича и грозя кулаками, на причал выбежало еще до дюжины японцев. У многих из них тоже были сабли и широкие, кривые ножи.

Словно не замечая суетливую эту компанию и не слыша угроз, Хвостов спокойно сошел на причал.

- Спроси-ка у этих разбойников, - сказал он матросу-переводчику, - кто разрешил им селиться на нашей земле?..

Крепыш-сибиряк грозным окриком заставил японцев притихнуть. Они, казалось, не поняли вопроса, и переводчик терпеливо его повторил.

Маленький скуластый офицер пронзительно взвизгнул, крутнулся на каблуке и, вскинув над головой сабли, шагнул к Хвостову. Командир отшвырнул его и, не оглядываясь, неторопливо зашагал к строениям.

За новыми просторными домами и складами он увидел с десяток черных, крытых камышом лачуг. У одной из этих нищенских хижин, будто пытаясь оградить собою сбившихся в кучу, притихших детей, тесной молчаливой толпой стояли оборванные, босые люди, с грязными язвами на ногах, с кровоподтеками и шрамами на лицах. Это были коренные жители острова - айны, о которых Хвостов уже слышал от моряков "Надежды".

Он хотел сказать этим людям, что отныне они свободны, что никто не давал захватчикам права заставлять их работать на японских купцов, что запасы этих складов теперь принадлежат им, айнам, потому что они - подданные России, а это русская земля...

Но айны не понимали ни единого его слова. Как будто обреченные на гибель, опустив головы, недвижно стояли они перед лейтенантом, и слезы текли по их впалым щекам...

Матрос-переводчик спросил по-японски:

- Кто у вас старший?.. Русский начальник пришел к вам, как друг...

Два молодых айна, прикрытые рваными тюленьими шкурами, тотчас заслонили дряхлого белобородого старика. Но старик вышел вперед, на секунду закрыл руками лицо, прикоснулся к груди и поклонился лейтенанту.

Хвостов взял его за руку и повел с собой в сторону складов.

Толпа айнов откликнулась глухим, заунывным стоном. В этом сдержанном стоне прорвался одинокий пронзительный женский крик, и матрос-переводчик, вздрогнув, остановился. Он понял какое-то слово.

- Послушайте, Николай Александрович... Что эта женщина кричит? Она провожает старика на смерть...

- Мне уже все понятно, - ответил Хвостов строго. - Это японцы внушили айнам, будто мы их враги. Но сейчас мы в прах развеем эту клевету. Ну-ка потребуйте, чтобы открыли склад.

Под навесом амбара, окруженный военными, стоял подбоченясь упитанный японский купец. Два черных дракона, вышитых на его дорогом шелковом халате, повидимому, олицетворяли власть. Еще издали он гневно крикнул:

- Не смейте сюда приближаться! Я вам приказываю, и вы должны подчиниться.

- Этот бродяга вздумал командовать в нашем собственном доме! - заметил переводчик и строго приказал: - Подавай-ка скорее ключи!

Украшенный драконами толстяк повелительно кивнул своим охранникам. Те схватились за рукоятки ножей.

- Я знаю, кто вы, - проговорил японец, полуобернувшись. - Вы прибыли из русской страны и хотите бесчинствовать здесь, на моем острове. Мне жаль вас, но я не могу поступить иначе. Я прикажу отрубить вам головы и бросить их в залив...

Выслушав переводчика, Хвостов сказал:

- Этак с ним долго придется любезничать! Кликните матросов. Купчину взять! Всех остальных обезоружить!

Матросы с нетерпением ждали этого приказа. Через несколько минут на широкой полоске рогожи, разостланной у амбара, выросла целая груда японских копий, ружей, сабель, ножей. Окруженные дюжими моряками, неузнаваемо смирные и вежливые, самураи с опаской поглядывали на Хвостова, а толстый купец, угодливо кланяясь и улыбаясь, говорил:

- Но ведь мы просто не поняли друг друга!.. Я считал этот остров своей собственностью. Я не знал, что он принадлежит русским... Какое печальное недоразумение! А во всем виноваты эти дикие айны, - они не сказали мне, чья это земля...

- Если бы они сказали тебе об этом, - заметил Хвостов, - ты приказал бы рубить им головы. Открывай-ка амбар!..

Изумленные айны попрежнему безмолвно толпились у своего ветхого жилища. Хвостов распахнул двери склада и указал старику на огромные штабеля сушеной рыбы:

- Скажи своим людям, что все это ваше. Вы добывали, - значит, вы и хозяева.

В заливе Анива корабль простоял почти неделю. За это время откуда-то из таежных дебрей острова прибыло еще несколько айнских семей. Добродушные и приветливые люди, айны, казалось, были готовы подарить морякам "Юноны" все свое скромное богатство. С утра и до вечера дежурили они на берегу, ожидая прибытия шлюпки, и матросам не так-то легко было уклониться от настойчивых, ласковых просьб принять на память еще и еще какой-нибудь подарок.