Северная война и шведское нашествие на Россию

Не только Гилленкрок, разыгрывающий в своих записках роль мудрого ментора, благоразумного советника и проницательного стратега, которого вовремя не послушались, но и другие, более достоверные и беспристрастные свидетели говорят нам, что, перейдя Днепр и еще не перейдя Сож, Карл XII несколько дней топтался на месте, не зная, что делать. Он уже и не скрывал от окружающих, что у него нет никакого определенного плана относительно дальнейшего. Если бы у Карла было хоть немного меньше несокрушимой веры в божественное происхождение шведской абсолютной монархической власти и надежды на озарения свыше, которые простым верноподданным попять не дано, то, может быть, ему было бы и неловко признаться перед своей армией, что, заведя их в эти труднопроходимые лесные дебри и бесконечные болота с вязкими илистыми берегами, он не знает сам, как дальше быть. Но Карл XII ни малейшей неловкости не чувствовал, он даже с нетерпением и раздражением объяснялся со своими смущенными и встревоженными генералами. Армия прямо на глазах, от остановки до остановки, уменьшалась. Русские узнавали направление движения шведского войска по трупам солдат, валявшихся по пути. Люди падали от голода и страшной усталости на этом литовском, а затем белорусском бездорожье. Но долго без плана оставаться было невозможно.

На военном совете было высказано два мнения. Так как оставаться на месте, поджидая Левенгаупта, было невозможно и даже приблизительно нельзя было определить, где он находится и с какой скоростью движется со своим колоссальным обозом в семь с лишком тысяч груженых телег, то приходилось искать пропитания в одном из двух направлений: либо отступив к Днепру и расположившись в безопасном от русских и более сытом Могилевском районе и там ждать Левенгаупта, либо, предоставив Левенгаупту догонять главную армию, двинуться к югу, к Новгороду-Северскому. Второй план был в высшей степени рискованным. Во-первых, идти немедленно к югу означало бросить Левенгаупта на произвол судьбы. У Левенгаупта могло и не хватить сил для одновременного решения двух задач: постоянной охраны колоссального обоза, двигающегося по узким и крайне плохим дорогам, охраны от русской конницы, от татар, от которых так жестоко страдал и совсем малый обоз главной армии Карла, и для всегда возможной большой боевой встречи с русскими. Во-вторых, Карл XII, уже имевший в виду давно начавшиеся сношения с Мазепой, сразу же уверовал в то, что украинцы будут ждать шведов как избавителей. Одна из губительных ошибок Карла здесь и сказалась в полном объеме: о народной войне, о том, что если Мазепа и перейдет на сторону шведов, то Украина за ним не пойдет, — обо всем этом Карл и не догадывался. А решив, что Украина, начиная с Северской стороны и продолжая всей «гетманщиной», встретит шведов как дорогих гостей и желанных союзников, Карл окончательно остановился на мысли идти не к Могилеву, не к Днепру, а на юг и юго-восток, не считаясь с опоздавшим Левенгауптом.

Так был решен внезапный поворот шведского нашествия на юг.

Вот некоторые подробности этого исторического совещания в селе Стариши, когда Карл XII впервые принял решение, круто менявшее не только план ближайших действий, но и все контуры, всю картину предстоявшего "московского похода". Этому решению предшествовали, как сказано, совещания короля с его приближенным генералитетом. Затруднительно называть, например, военным советом то, что происходило в эти дни в королевской ставке. Нордберг (присутствовавший там) дает несколько путаное и явно пристрастное и сильно укороченное изображение прений или, точнее, изложение двух мнений, между которыми должен был выбирать король. Первое мнение было высказано министром графом Пипером, которому Нордберг вполне сочувствовал. Второе мнение было высказано фельдмаршалом Реншильдом, которого Нордберг не любит, не одобряет, и не называет. Шведы не говорят о главном: о неожиданной для них силе русского сопротивления, встреченного ими от начала похода вплоть до вступления в Стариши, со стороны армии Шереметева. Это тоже оттягивало охоту идти на Смоленск.

Еще перед совещанием обнаружилось, что Карл, который до той поры не желал воспользоваться предложением, за год до того, в октябре 1707 г., сделанным ему и Станиславу гетманом Мазепой в его тайном послании, теперь вдруг переменил мнение и заговорил об Украине. Что было причиной этой перемены? Во-первых, по вечерам и в течение ночи не потухали далекие пожары, и шведский лагерь знал, что это горят склады, амбары, сено, овес, хлеба деревень Смоленщины: горел провиант, без которого дойти до Смоленска нельзя. Во-вторых, Левенгаупт не шел и не шел, и, где он находился, нельзя было в точности узнать, а без его обоза даже и к Смоленску не пройти, не говоря уж о Можайске и Москве. Это и заставило короля вспомнить о Мазепе, его письме к Станиславу Лещинскому и других тайных сношениях с гетманом.

Граф Пипер приступил к королю с убеждениями отказаться от мысли об Украине. Пипер говорил, что непременно нужно оставаться на месте и ждать и дождаться во что бы то ни стало Левенгаупта, а тогда идти к Смоленску, не смущаясь тем, что дорога опустошена русскими. Имея несметно большой обоз Левенгаупта, армия не будет нуждаться в провианте. А поход на Украину Пипер определенно называл гибелью армии. Прежде всего погибнет брошенный на произвол судьбы Левенгаупт, который, не найдя никого ни в Могилеве, ни в Старишах, должен будет догонять уже ушедшую к югу шведскую армию, и русские могут на этом долгом пути его перехватить и уничтожить. Но тогда, оставшись без всего, что везет в своем обозе Левенгаупт, и зайдя так далеко в чужую страну, шведы падут духом. "Никто не может гарантировать, — заявлял граф Пипер, — что шведский солдат, который до сих пор сражался с радостью, не разочаруется во всем, наконец, и что ему даже и жизнь надоест, когда он увидит, что его привели в страну, откуда выйти когда бы то ни было у него нет никакой надежды. Заключительное пророчество Пипера было таково: "Концом всего этого будет полная гибель столь цветущей армии, с которой король совершил такие блестящие деяния, и эта потеря будет невосстановимой как для самого короля, так и для шведского королевства". [224]

Но восторжествовало мнение противников Пипера, во главе которых стоял неназываемый Нордбергом фельдмаршал Реншильд. Оппоненты Пипера говорили королю, что их ждет на Украине Мазепа с 20 тыс. казаков, что эти люди, прекрасно знающие свою Украину, окажут ценную помощь шведскому вторжению. Казаков можно пустить в ход, чтобы помешать московитам истреблять припасы на Украине. А когда король выиграет там первое сражение, то "казаки покажут чудеса при преследовании неприятеля и истребят русских всех, целиком". Украина притом очень плодоносная страна, и "оттуда легко и проникнуть в Московию, и сообщаться с Польшей". Опровергали они и аргумент Пипера о возможной гибели Левенгаупта, которого отрежут от короля и разгромят на походе русские войска: Левепгаупт — генерал такой большой репутации, и у него такая прекрасная армия, что враги "подумают дважды перед тем, как осмелиться напасть на него".

Король решился. Армии велено было сняться с места и идти на Украину.

Чтобы покончить с вопросом о главном мотиве, побудившем Карла внезапно повернуть на Украину, приведем еще свидетельство Понятовского. Понятовский был во время похода на Россию представителем ("резидентом") короля Станислава Лещинского при шведской армии. Вот как он говорит о планах Карла. Выходя "из немецких стран" (т. е. из Саксонии), шведский король поставил себе целью идти на Москву, а исполнив это, он намеревался затем вернуться в Германию и оказать помощь Франции (очевидно, против Австрии). Но, идя в Московщину через Польшу и Литву, Карл узнал по дороге, что русские все сжигают и разоряют на своем пути, в том числе даже принадлежащий России Мозырский повет и Смоленщину. Тогда король решил, что невозможно идти "голодным и разоренным краем", и пошел на Украину, имея в виду соглашение с Мазепой и "казачий бунт". А уж из Украины он пошел бы в глубь Московского царства. [225]