Греческая история, том 2. Кончая Аристотелем и завоеванием Азии

Теперь Спарта со своими пелопоннесскими союзниками открыто перешла на сторону Фокиды, и издревле дружные с Фокидой Афины также заключили с нею союз. Правда, это был для Фокиды только нравственный успех, потому что оба государства были всецело поглощены другими предпри­ятиями. Напротив, локрийцы тотчас выступили в поход на защиту святилища, но перед Дельфами, у Фэдриадских скал, были наголову разбиты Фил омел ом. Этим моментом вос­пользовались Фивы, чтобы вмешаться; по их почину было созвано собрание амфиктионов, на котором, кроме самих беотийцев, были представлены, правда, только локрийцы, дорийцы и фессалийские племена, — и здесь было решено объявить войну Фокиде.

Чтобы приготовиться к борьбе с этой коалицией, Фило­мел был вынужден сделать заем из находившейся в его вла­сти храмовой казны. То же самое сделали афиняне во время Пелопоннесской войны, Дионисий Сиракузский — во время своей борьбы с карфагенянами; и так как Филомел считал Дельфы частью Фокиды, то с его точки зрения этот поступок являлся вполне законным. Но его противники, не признав­шие прав Фокиды на Дельфы, столь же справедливо видели в этом займе не что иное, как ограбление храма. Однако в Греции было достаточно людей, готовых, несмотря на про­клятие амфиктионов, продать свою шкуру тому, кто больше заплатит, и потому Филомелу удалось вскоре набрать очень значительное наемное войско. Затем фокейцы перешли в наступление; они вторглись в Локриду и в конном сражении наголову разбили локрийцев и их беотийских союзников. После этого Филомел одержал победу над фессалийцами, которые в числе 6 тыс. человек шли на помощь локрийцам. Только теперь беотийцы со всеми своими силами, 13000 че­ловек, вступили в Фокиду; близ Неона, у северного склона Парнаса, встретил их Филомел, но потерпел полное пораже­ние и сам пал в битве (354 г.). Однако Ономарху удалось снова собрать рассеявшееся войско, и беотийцы не решились идти к Дельфам через трудные горные проходы, так что в военном отношении их победа осталась бесплодной.

Тем не менее после этих событий в Фокиде снова взяла верх партия мира, и в Беотии также, по-видимому, рассчи­тывали на прекращение войны; по крайней мере беотийцы заключили теперь союз с сатрапом Фригии Артабазом, кото­рого афиняне только что бросили на произвол судьбы ввиду угроз персидского царя (выше, с.214). Вследствие этого в Азию было послано беотийское войско в 5000 человек под начальством Паммена, офицера эпаминондовой школы, ко­торый командовал в последнем походе против Фокиды (353 г.). Паммен добился значительных успехов; в двух больших сражениях он победил царских сатрапов, но затем своими переговорами с врагом навлек на себя подозрение Артабаза и был изменнически захвачен им и посажен в тем­ницу. Но, порвав с Фивами, Артабаз более не был в состоя­нии держаться против царских полководцев; его сатрапия была занята неприятелем, а он сам вынужден искать убежи­ща при дворе Филиппа II Македонского.

Но Ономарху удалось тем временем склонить своих со­граждан к энергичному продолжению войны. Он сам был утвержден в звании полномочного военачальника, а его брат Фаилл назначен его помощником. Затем в Фокиде наступил период террора; вожди мирной партии были изгнаны или казнены, их имущество конфисковано в пользу государства. После этого всякая оппозиция замолкла; Ономарх и его брат являлись неограниченными владыками страны, и они не стеснялись выражать это даже внешним образом, чеканя мо­неты от своего имени, чего греческие тираны этого времени обыкновенно избегали. Теперь Ономарх стал черпать из дельфийской храмовой казны уже без всяких стеснений; на эти средства было набрано огромное наемное войско, какого Греция еще не видала; союзники Ономарха также не были обижены — большие суммы были истрачены, особенно на подкуп наиболее влиятельных политических деятелей.

Как только Паммен удалился в Азию, Ономарх перешел к наступательным действиям. Дорида была опустошена, главный город западной Локриды, Амфисса, принужден к покорности, укрепленные места у Фермопил взяты и, таким образом, прервано сообщение между Беотией и Фессалией. После этих успехов Ономарх счел себя достаточно сильным, чтобы вторгнуться в самую Беотию; он взял Орхомен и об­ратно водворил в нем прежних жителей, сколько их уцелело при разрушении города фиванцами одиннадцать лет назад.

Не менее успешны были действия Ономарха в Фесса­лии. Там тираны Фер, Ликофрон и Пейфолай, в качестве со­юзников Фив, сначала воевали против Фокиды; теперь Оно­марху удалось посредством щедрых субсидий из дельфий­ской храмовой казны привлечь их на свою сторону и скло­нить к объявлению войны Фессалийскому союзу. Таким об­разом, фессалийцы имели теперь довольно хлопот у себя дома и уже не могли думать об участии в войне с Фокидою; мало того, вскоре положение их сделалось настолько крити­ческим, что им не оставалось ничего другого, как призвать на помощь Филиппа Македонского и вручить ему верховное начальство над союзным войском. Филипп только что завое­вал Метону, последний прибрежный город Македонии, ко­торый еще находился во власти афинян; этим он обеспечил себя против нападений с тыла и теперь охотно воспользо­вался случаем приступить к осуществлению замыслов своего брата Александра о покорении Фессалии. С этой целью он двинулся через Темпейский проход на юг, разбил наголову брата Ономарха Фаилла, который с 7 тыс. человек явился на помощь ферским тиранам, и взял важный приморский город Пагасы, гавань Фер; эскадра, отправленная афинянами на выручку осажденного города, по обыкновению, опоздала. После этого Ономарх принужден был со всеми своими си­лами идти в Фессалию, чтобы положить конец поступатель­ному движению Филиппа. Действительно, ему удалось в двух сражениях совершенно разбить Филиппа и принудить его к возвращению в Македонию. Затем он снова обратился в Беотию, взял путем измены Коронею и у Гермея вблизи города разбил прибывших на помощь последнему фиванцев.

Ономарх достиг теперь высшей точки своего могущест­ва. Чье войско могло помериться с его 20-тысячной, зака­ленной в боях наемной армией? Или какое государство рас­полагало такими огромными финансовыми средствами, ка­кие доставляла владыке Фокиды храмовая сокровищница Дельф? Фессалия лежала у его ног, Беотия была глубоко унижена, — казалось, что на развалинах фессалийского мо­гущества суждено возникнуть Фокейской державе. Мы зна­комимся с образом Ономарха по изображениям его врагов, а они видели в нем, разумеется, только святотатца-грабителя и тирана, который из личного честолюбия навлек на Элладу неизмеримые бедствия. Нам надлежит судить справедливее и не забывать, что только инстинкт самосохранения вложил оружие в руки фокейцев и самого Ономарха и что позднее самый ход событий должен был с роковой силой увлекать их вниз по наклонной плоскости. И как бы ни смотрели мы на дело, которому служил Ономарх, — великие успехи, достиг­нутые им, ясно свидетельствуют, что он был одарен замеча­тельными политическими и военными талантами. Но злой рок противопоставил ему еще более сильного человека — македонского царя.

В то время как восточные греческие державы — Спарта, Афины и Фивы — низошли, таким образом, одна за другой, на уровень государств средней величины, — рухнуло и грандиозное здание, воздвигнутое Дионисием в Сицилии. В минуту наибольшей опасности, когда независимости и, мо­жет быть, самому существованию сицилийских греков гро­зил смертельный удар, сиракузцы отказались от политиче­ской свободы и вручили высшую власть одному человеку. Эта жертва не оказалась бесплодной; тирания доставила Си­цилии полвека внутреннего мира и небывалое внешнее мо­гущество. Но в этот долгий период мира подросло поколе­ние, которому гроза карфагенских нашествий была знакома только по рассказам отцов и дедов и которое не понимало, чем, собственно, оправдывается существование военной мо­нархии, раз независимости Сицилии ни с какой стороны не грозит опасность.

Однако, пока жив был старый Дионисий, все оставалось спокойным; мало того — единовластие было уже настолько упрочено, что и смена на престоле совершилась без всякой помехи. Только раздор, вспыхнувший вскоре в недрах само­го царствующего дома, подал республиканской оппозиции новые надежды. Со времени изгнания Диона (выше, с. 127) все взоры были обращены на него как на человека, по своим талантам, высокому социальному положению и обширной популярности наиболее пригодного стать во главе револю­ционного движения. Сам Дион, вероятно, с первого же дня решил вернуться в отечество с оружием в руках, но был дос­таточно умен, чтобы не делать такой попытки до наступле­ния благоприятной минуты. Он поселился в Афинах, где, поддерживая близкие отношения со своим другом Платоном и остальными членами Академии, по-видимому, всецело от­давался философским занятиям; отсюда он завязывал сно­шения с политическими деятелями различных городов. На­конец Дионисий начал догадываться об его замыслах; он лишил Диона права пользоваться доходом с его огромных имений, которое до сих пор оставлял ему, велел своей сестре Арете развестись с Дионом и выдал ее за Тимократа, комен­данта Сиракузской крепости.