Римская диктатура последнего века Республики

Безусловно, под контролем Суллы продолжали выполнять свои обязанности квесторы и эдилы. Сведения источников по этому вопросу крайне скудны и имеют по большей части косвенный характер. Известно, что после провозглашения его диктатором Сулла отпраздновал триумф (Plut. Sulla, 34; Арр. В. С, I, 99), проводил в Риме массовые атлетические зрелища, общественные пиры и пр. Более чем вероятно, что при организации этих мероприятий он опирался на квесторов и эдилов.

Раннереспубликанским диктаторам могли вручаться и цензорские полномочия (Liv., XXIII, 22,10—11). Мы не согласны с встречающимся в исследовательской литературе суждением о том, что цензорские полномочия могли «перекрываться» диктаторскими ^{397}. В данном случае, на наш взгляд, возможны по крайней мере два контраргумента. Во-первых, данные, приведенные Ливием по поводу ограничения диктатором Мамерком Эмилием продолжительности цензорских полномочий полутора годами (Liv., IV, 24, 5), говорят не столько о нововведении диктатора, сколько о закреплении сложившейся практики; более того пятилетний срок цензуры сохранился. Сообщение Ливия о назначении в 216 г. диктатора для составления списка сената указывает не на взаимоотношения диктатора и цензоров, а на возможность введения диктатуры со специальными, цензорскими по существу полномочиями (Liv., XXIII, 22,10—11). Во-вторых, полномочия раннереспубликанского диктатора продолжались 6 месяцев, полномочия цензоров — полтора года. В силу этого цензоры имели возможность приостановить или вовсе изменить распоряжение диктатора. Lex Valeria предоставил Сулле широчайшие полномочия по восстановлению порядка в государстве. При этом диктатор сам определял, какие действия необходимы в сфере государственного управления, общественных отношений и даже морально-этической и религиозно-этической сферах. По существу Сулле были полностью переданы цензорские полномочия. Это положение закрепил lex Cornelia de potestate censoria, рассмотренный нами в гл. 2.1. Важнейшее значение имеет и тот факт, что при Сулле не были произведены выборы цензоров. Таким образом, не ликвидируя цензуру формально-юридически, он упразднил ее практически.

Важнейшей составляющей республиканской системы управления являлась власть народных трибунов. Поэтому при рассмотрении вопроса о правовой сущности сулланской диктатуры и полноте компетенции диктатора необходимо выяснить, как соотносились диктаторские полномочия и полномочия трибуната. По римской республиканской конституции на время назначения диктатора за народными трибунами сохранялись права неприкосновенности, законодательной инициативы, со второй половины IV в., возможно, и трибунской интерцессии ^{398}. По крайней мере, источники дают нам основание говорить об этом (Liv., VII, 3, 9; 21, 2; 22, 1). Причем интерцессия народных трибунов имела реальные юридические последствия — отказ диктаторов от должности, а не только моральные, как считают некоторые исследователи ^{399}. Сулла преодолел право трибунской интерцессии, во-первых, поставив решения трибунов под контроль сената; во-вторых, собственным правом окончательной ратификации решений народного собрания; в-третьих, наличием в комициях большого количества просуллански настроенных римских граждан, связанных с диктатором отношениями клиентелы, дружбы и т. п. Преодоление права провокации народных трибунов уничтожало для Суллы последние барьеры в осуществлении его собственной политики.

Таким образом, имеющиеся у нас данные позволяют говорить о типологическом отличии диктатуры Суллы от раннереспубликанской. Хотя Сулла формально и опирался на республиканскую традицию, позволявшую концентрировать власть в виде экстраординарной магистратуры диктатора, по существу он максимально ку-мулировал прерогативы римских магистратур и абсолютно контролировал сенат и народное собрание ^{400}. Сулланская диктатура имела лишь внешнее (и весьма отдаленное) сходство с раннереспубликанской. Ее сущность и конституционное положение диктатора были совершенно иными. Ослабив правовые механизмы действия республиканских органов власти, Сулла подчинил единой собственной воле и сенат, и народное собрание, и магистратуру. Опорой и гарантией его положения и, как мы показали в гл. 2.1, законодательства была не политическая традиция Римской республики, а чрезвычайная власть, выходившая за рамки республиканской конституции и опиравшаяся на реальную силу.

В современной исследовательской литературе проблема правовой сущности сулланской диктатуры решается весьма неоднозначно. Еще с XIX в. на основании характеристик Т. Моммзена ^{401} выработалось устойчивое представление о том, что диктатура Суллы была вполне легитимной и опиралась на республиканскую традицию концентрации власти в форме раннереспубликанской диктатуры, которую, однако, Сулла значительно деформировал и придал ей новый характер ^{402}. В рамках этой единой парадигмы в зависимости от того, как исследователи оценивали социальную направленность сулланской диктатуры, оформилось несколько теорий. Исследователи, которые вслед за Т. Моммзеном видели в Сулле сторонника и последовательного защитника сенатской Республики, рассматривали сулланскии режим как консервативно-реставраторский, а в организационно-правовом аспекте — повторявший либо архаичную царскую власть ^{403}, либо децемвират 451—450 гг. ^{404} Своеобразным развитием парадигмы Т. Моммзена стала концепция У. Вилькена о постепенной эволюции раннереспубликанской диктатуры, в свете которой диктатура Суллы представлялась автору как новый элемент римской политической жизни, но при максимальном сохранении черт старой раннереспубликанской диктатуры ^{405}. Крайним выражением этой точки зрения можно считать теорию А. Кивени, который рассматривает диктаторские полномочия Суллы как специфическую форму раннереспубликанской диктатуры, а самого Суллу как последнего республиканца ^{406}.

Не отрицая формальной легитимности диктатуры Суллы, Ж. Каркопино рассматривал ее как полностью суверенный и всевластный режим, что по существу сближало ее с режимом абсолютной монархии ^{407}. О монархическом положении Суллы говорили Н. А. Машкин и С. Л. Утченко ^{408}. Крайним выражением этой концепции можно считать суждения о том, что диктатура Суллы была «легальной тиранией» ^{409} или что она не имела опоры в традиции и заложила основы монархии. ^{410}

С.И. Ковалев при оценке диктатуры Суллы главное внимание сконцентрировал на реальных основах его власти и пришел к выводу, что, хотя юридически сулланская диктатура и соответствовала римской конституции, она и по форме, и по существу отличалась от раннереспубликанской диктатуры и представляла режим военной диктатуры, а сам Сулла стал «первым императором в новом, а не в республиканском значении этого слова» ^{411}. Позднее созвучные идеи были высказаны как в отечественной, так и в западноевропейской историографии ^{412}. [41]