Корона Ордынской империи, или Татарского ига не было

Не следует забывать и того, что арабы и персы и представители других «легитимных» религиозных течений в исламских государствах не считали мусульманами тех, кто ограничивался в исповедании Ислама лишь признанием того, что «Ислам основан на ряде идей, которые представляют непреходящую ценность и выше отдельных направлений мусульманства» (6, 187). И особенно если это совмещалось с изучением Корана и чтением молитв на своем языке, а не на «официальном мусульманском» — арабском.

Поэтому выгодно было и христианскому, и мусульманскому миру признавать татар Чынгыз хана в своих «публикациях» именно «язычниками». Поэтому до нас и не дошли ни Йазу (Яса, Язу) в подлиннике, ни даже в полном и точном списке, ни Алтын Дафтер, вообще никаких «татарских книг и бумаг с татарскими письменами». И почти никаких достоверных сведений о вероисповедании татар вообще — до Чынгыз хана и при нем, (кроме несторианства), не было оставлено.

Несториане также не считались официальной церковью за христиан. Но тот факт, что несторианство было именно христианством, его «ответвлением», пришлось признать «законным» пасторам, попам и муллам, так как несторианство было основательно развито и распространено в мире, и имело древнюю историю уже к XII в.

Основные признаки митраизма-бона, по причине которых он «не ладил с буддизмом, но дал спокойно поглотить себя христианству и исламу» — то есть основные признаки веры части татаро-монголов, к которым относился и Чынгыз хан, как объясняет Л. Н. Гумилев — это то, что «митраизм — жизнеутверждающая система» (30, 255).

«Митраисты предписывают борьбу за правду и справедливость, то есть, военные подвиги, а во время войны отшельники рассматриваются как дезертиры». И буддистская «проповедь борьбы с жизнью, утверждение, что прекрасный мир, окружающий нас, — майя (иллюзия), что полное безделие — самое подходящее занятие для талантливого человека и что лучшее средство для торжества добра — это непротивление злу, — все это представлялось митраистам-бонцам чудовищной ложью, а с ложью надо было бороться. Так предписывал их закон. Вот почему буддизм встретил такое яростное сопротивление в Тибете и Монголии», а победил он в Центральной Азии лишь после заката «эпохи монголо-татарской империи», в XV–XVI вв.

Понятно, что мировоззрение монголов не имело ничего общего с буддизмом.

Посмотрим далее, какие мы имеем сведения о других вероисповеданиях татаро-монголов.

Во-первых, исповедывали татары Единобожие (как и несториане): «Определенно о монотеистическом богопочитании говорит Рашид ад-Дин. У него приведен ряд высказываний Чынгыз хана по этому вопросу. …Чынгыз хан сказал про себя, что «дело его, словно новый месяц возрастает со дня на день; от Неба силою всевышнего Господа нисходит божья помощь, а на земле помощью Его явилось благоденствие» (30, 245).

Также «сохранился текст молитвы Чынгыз хана, когда он молился на вершине холма, повесив на шею пояс, развязав завязки плаща и пав на колени: «О предвечный Господь, ты знаешь и ведаешь, что Алтан хан начал вражду… Я есмь ищущий за кровь возмездия и мщения. Если знаешь, что это возмездие мое правое, ниспошли свыше мне силу и победоносность и повели, чтобы мне помогали ангелы, люди, пери и дивы». Эти слова могли бы показаться традиционными мусульманскими обращениями к Аллаху, но имя Аллаха нигде не упоминается, а везде стоит персидское слово «Худа», то есть «Бог» (там же).

Отмечу, что татары-мусульмане и ныне, когда они поминают Бога, предпочитают зачастую использовать именно слово Ходай, арабским словом Аллах пользуются, когда читают молитву (например, намаз), то есть когда «отправляют культ» — и, как и положено в официальном Исламе, по-арабски. Кто знает, читает полностью по-арабски, а кто нет, то только часть — Всевышний, как обоснованно полагают многие и многие татары, поймет обращение к Нему на любом языке и даже мысленное обращение.

Стоит, полагаю, дополнить приведенный выше из работы Л. Н. Гумилева пример того, что молитва Чынгыз хана была подобна «традиционным мусульманским обращениям к Аллаху», следующим — по мнению западных исследователей (например, Алена Франка), в татарском историческом сборнике «Дафтар-и Чынгыз наме» Чынгыз хан воспринимается именно как мусульманин (21, 32). То есть, для автора указанного сборника, несомненно, использовавшего более древние, не дошедшие до нас источники, и возможно, «Алтын Дафтер» монголо-татар, принадлежность Чынгыз хана к мусульманскому вероисповеданию, и именно к тому его «течению», приверженцем которого были и сами авторы-летописцы, было само собой разумеющимся.

Иначе, будучи сам мусульманином, автор непременно бы отметил, подобно арабам или персам — мол, не был Чынгыз хан мусульманином, а был, увы, «язычником», ибо это был принципиальный вопрос для почитавшего нормы Корана автора — вероисповедание главного Героя летописи, и погрешить против истины в данном вопросе он никак не мог себе позволить. И немаловажно то, что Чынгыз хана авторы татарской летописи, татары-мусульмане, считали единоверцем, по мнению исследователей, изучивших подлинные экземпляры «Дафтар-и Чынгыз-наме» (21), имеющиеся в научных библиотеках Великобритании, Франции и Германии (105, 102).

«На основании сказанного как будто бы следует признать у монголов наличие культа единого, всемогущего и активного Бога» — делает вывод Л. Н. Гумилев. И мы с ним согласимся.

Конечно, имеются примеры дуализма (двоебожия) у монголо-татар, поскольку многие татары, по свидетельству автора «Сокровенного сказания», а также согласно сведениям Плано Карпини и Марко Поло, почитали Небо и Землю, и вроде бы даже пользовались фетишами (фигурками людей из войлока и т. п.) как предметами культа (30, 246):

«Итак, достовернейший материал вошел в противоречие с со столь же достоверным. Как примирить принцип монотеизма, провозглашенный Мунке ханом (об этом чуть ниже. — Г.Е.), с принципом дуализма, зафиксированным в «Сокровенном сказании» и Марко Поло? Кажется, здесь неразрешимая путаница» — «ставит проблему» великий Евразиец.

Никакой путаницы — дуализм и элементы фетишизма-язычества объясняются просто — это пережитки верований прошедших веков, сохранившиеся в простонародье, как, например, у русских, немцев и многих других, исповедующих официально провозглашенное Единобожие народов (74, 21–22). И откуда элементы дуализма, нам пояснил Л. Н. Гумилев: «В VII и VIII вв. Азия стала полем распространения прозелитских религий. На западе бурно развивался ислам, на востоке — буддизм, а на севере обрели приют несторианское христианство и манихейство. Местная тюркская религия — культ Голубого Неба — отца и Бурой Земли — матери (выделено мной. — Г.Е.) — уходила в прошлое вместе с осколками разгромленных племен и идеологией войны и победы. В VIII в. никто из степняков уже не хотел воевать иначе, как ради защиты своих юрт и кочевий от соседей» (34, 121).

Именно пережитки древнего культа Тенгри (Неба) и Матери-земли перешли в обычаи средневекового татарского народа вместе с вошедшими в состав татарского народа некоторыми «осколками тюркских племен». И эти единичные факты пережитков и суеверий выдавались иностранцами — и христианами, и мусульманами — в своих донесениях и публикациях за «язычество» поголовно всех татар.

Но есть и другие известия: «1. Они (татары. — Г.Е.) веруют в единого Бога, которого признают Творцом всего видимого и невидимого, а также и признают его творцом как блаженства в этом мире, так и мучений, однако они не чтут его молитвами или похвалами, или каким-либо обрядом» (68, глава 3, § 1).

Гайтон, армянский историк средневековья: «Татары знают единого, вечного Бога и призывают его имя, но это все. Они не молятся и не удерживаются от грехов ради страха Божьего» (30, 244).

В приведенных высказываниях ясно видно — именно официально принятое Единобожие было распространенной религией татар, но, следует заметить — будем объективны — в рассматриваемое время, как и позднее, основная часть татар особой набожностью и догматизмом, как видим, вовсе не отличалась [127].