Маршал Рокоссовский

Когда взорвался бак, горящий поток бензина ворвался через сорванную дверь в кабину летчиков. Пламя взвилось стеной между сиденьями. Все вокруг скрывалось в густом дыме и огне.

— Лейтенант! Сухих! — крикнул капитан Гаврилов помощнику и протянул руку: кресло было пустым.

Тогда он стал работать штурвалом регулировки стабилизатора в надежде посадить самолет на аэродром. Но самолет не подчинился. Он продолжал терять высоту, все более кренясь на левое крыло.

Прыгать! Немедленно прыгать! Летчик встал на сиденье, с трудом подтянулся к левому борту. Несмотря на встречный вихрь, пламя бушевало. Оно обжигало лицо, шею, руки. На капитане горел реглан, даже сапоги охватило пламя.

Закрыв глаза, он перевалился через борт. Подсознательно правая рука дернулась к левому плечу, к кольцу. Он схватил его, потянул, однако рука не могла выдернуть его из брезентового кармашка. Тогда он ударил левой рукой по правой. И тотчас услышал шелест, а потом и тугой хлопок.

Первым к летчику подбежал капитан Десятников.

— Кто это? — вгляделся в распухшее незнакомое лицо. Кожа висела лоскутами, поблескивали выступившие капли жидкости, губы обгорели. — Серафим? Жив? А остальные?..

— Не знаю, — прохрипел летчик.

— Да ты же горишь! — Реглан и в самом деле тлел, источая едкий запах.

— Дай-ка, я ножом…

Стащив с летчика лямки, Десятников вспорол реглан.

Гаврилову стало легче, однако боль не утихла.

Подбежал старшина Соловьев и с ним три или четыре десантника.

— К самолетам! — приказал капитан Десятников. — Соловьев, не теряй времени!

Старшина и десантники бросились к самолетам.

— Гульник, твой крайний слева! — командовал он. — Щербаков, твои рядом два! Павленко, — бери правей!

Теперь пулеметы, что вели огонь по самолетам, простреливали поле аэродрома. Однако, боясь поразить «мессершмитты», пулеметчики не стреляли в сторону стоянки.

А тем временем Десятников намечал путь отхода. Вначале им предстояло выйти к Новым Садам, которые находились юго-восточнее аэродрома, а уж оттуда — в горы. Вести их должны были проводники.

— Терещенко! Суханов! — позвал их Десятников.

Никто не отозвался. Он еще раз окликнул.

— Что кричать-то? Там они остались… — голос не объяснил, где это «там». Но и без того было понятно.

Путь к Новым Садам проходил через стоянку самолетов. Там уже полыхал десяток костров. Языки огня колебались, словно живые, и в свете пожарища мелькали фигуры десантников…

Прошло двадцать минут с тех пор, как первый десантник покинул самолет, а бой на аэродроме кипел вовсю. Прожектора погасли. Видимо, режим работы вынудил выключить их на время. Однако и без них было светло. Горели «мессера», полыхал склад, догорал упавший на аэродром бомбардировщик.

Зенитные пушки перестали стучать, но вовсю продолжалась оглушительная пальба пулеметов и автоматов. Бегущими пунктирами метались над землей трассы очередей. Крякали мины, сея вокруг осколки. Глухо рвались гранаты.

Проводников не было. Находившийся рядом с Соловьевым Гульник сказал, что они из бомбардировщика не выпрыгнули, остались в нем. Старшина понял, что теперь ему придется вести группу незнакомым путем к далекому селению Хамишки, где десантников должны встретить.

— Товарищ старшина, автомобили! — послышался из темноты голос.

На дороге, пересекающей путь отхода, засветили автомобильные фары: целая колонна! Из близлежащих гарнизонов спешило подкрепление. И слышался шум моторов справа, от железнодорожной станции.

Старшина достал ракетницу. В небо взлетела ракета, рассыпалась на зеленые звездочки. Вслед за ней понеслась вторая, тоже зеленая.

— Отходить! Всем отходить!

В группе Муравьева находились Фрумин и Перепелица. Распаленные боем, они отклонились в сторону и после сигнала спешили догнать товарищей. Отходили под огнем невидимого противника. Над ними то и дело слышался короткий посвист пролетавших пуль.

— Не отставай! — Муравьев забежал за длинный сарай. Неподалеку виднелись редкие строения, и Василий надеялся там оторваться от врагов. Последним отходил Перепелица.

Едва миновали крайний дом, как на пути вырос высокий, густо сплетенный колючей проволокой забор.

— Подрывай гранатой! — распорядился Муравьев.

— Дай-ка, попробую ножом! — вырвал из чехла нож Перепелица.

— Не мудри! — остановил Фру мин. — Там на щите лопаты. Попробуем ими…

Он бросился к дому и возвратился с двумя лопатами. Одной перебили нижнюю нитку изгороди. Второй приподняли колючую нить.

А по ним снова начали стрелять.

— Ползите! Я прикрою! — Перепелица отбежал от прохода, лег, вскинул автомат.

Вслед за Муравьевым пополз Фру мин. Позади застучал автомат Перепелицы.

— Отходи, Василий! — крикнул ему Муравьев.

— Уходи… — послышался в ответ оборванный, утонувший в стуке автоматной очереди крик.

В группе, где находился летчик Гаврилов — единственный из экипажа оставшийся в живых, девять десантников. Выбравшись из аэродрома, они натолкнулись на пулеметчика. Гитлеровец заставил их залечь. Освещенные пожарами десантники распластались на земле, потом открыли ответный огонь. Кто-то метнул гранату, но она взорвалась, не долетев до огневой точки.

Лежавший слева сержант Типер, оценив обстановку, отполз в тень. Оттуда перебежал к канаве. Двигаясь по ней, обошел пулеметчика. Приблизившись, достал гранату, выбрал «лимонку», ту, что дает больше осколков, дождался, когда пулемет заработает. И едва тот начал очередь, как Михаил приподнялся и метнул в него гранату.

Иван Касьянов и Александр Щербаков отходили каждый в одиночку. Касьянову удалось перейти линию фронта и добраться до своих. Александру не повезло.

Обожженный и раненный на аэродроме, он на рассвете набрел на дом и постучал в него. Силы совсем оставили его, болью отзывалась каждая клетка. Идти дальше не позволяла раненая нога.

— Кто там? — послышался из-за двери женский голос.

— Раненый я, — ответил десантник, теряя сознание.

Не раздумывая, женщина втащила его в дом. Поплотней завесив окна, зажгла свечу и ужаснулась: вместо лица у незнакомца черная маска; обгорели веки, ноздри. Комбинезон и тельняшка в крови. Кровь хлюпала в сапоге.

С печи испуганно глядели двое ребятишек. Женщина не стала спрашивать, кто он: сама догадалась. Обмыла раны теплой водой, перевязала, лицо, руки, шею смазала жиром. Уложила в дальней комнате. И тут вдруг в дверь забарабанили.

— Марья, открывай! Слышь, стерва!

Женщина испуганно смотрела на десантника. Он стоял с автоматом. С улицы продолжали колотить.

— Не выдашь красного, хату спалим!

Десантник рывком открыл дверь, ударила очередь.

Он сражался до последнего патрона…

11 ноября 1942 года вечерняя оперативная сводка Совинформбюро сообщила о нападении десантников на вражеский аэродром. «В результате операции, — говорилось в сводке, — сожжено 13 и серьезно повреждено 10 немецких самолетов. Отважные десантники пробрались через линию фронта и вышли в расположение своих войск».

Все сорок участников десанта были награждены орденами Боевого Красного Знамени. Пятнадцать из них — посмертно.

Мне пришлось встретиться с участниками дерзкой операции на том самом аэродроме, где они жгли немецкие «мессеры».

Поседевшие и постаревшие, они всматривались в плоское, как стол, поле со взлетной полосой, в стоянку, где теснились бело-голубые самолеты с аэрофлотовским фланком на киле, вглядывались в дальнюю дорогу, по которой уходили в горы. Вспоминая о той ночи, они думали о своих товарищах, отдавших жизнь во имя победы, и о великом благе мирной жизни, за которое нужно бороться и дорожить им до конца.

ТАЙНА ИСЧЕЗНУВШЕЙ АРМИИ

У войсковых формирований — независимо, полк ли это, дивизия или армия — судьба как у людей: своя, неповторимая. У одних она напоминает уверенную парадную поступь под шелест алых стягов. У других же совсем иная участь: крутая, жестокая, невыносимо трудная.