Маршал Рокоссовский

Отработанным ударом ладони Сотников замкнул на пулемете диск, дослал в ствол патрон.

— Бей по «мессерам»! — предложил Гурома. Лежа, они развернули оружие в сторону стоянки. В свете пожарищ и прожектора на фюзеляжах самолетов отчетливо виднелся в светлом кругу крест. Кресты казались мишенями, и Сотников вгонял в них пулеметные очереди. Бил по дальним самолетам, чтобы не мешать орудовавшим вблизи десантникам. Один из самолетов вспыхнул.

— Горит! — закричал Гурома. — Бей по второму!

У самолетов, тем временем, уже во всю орудовали сержант Чмыга и Вовк. Хватив топориком по плоскости, сержант пробил ее.

— Закладывай бомбу!

Вовк уложил на прорубленное место термитную бомбочку, дернул за кольцо. Бомба вспыхнула голубым огнем, зашипела. Разгораясь, огонь плавил металл, проникая вглубь, к баку с бензином.

Подбежал Капустин.

— У меня тоже бомба!

— Закладывай в следующий «мессер»! — Чмыга уже бежал к стоявшему в капонире самолету.

Муравьев и круглый, подвижный, как ртуть, молдованин Яков Фрумин были неподалеку от аэродромного строения, когда ударила очередь. Оба разом упали. Муравьев достал гранату и метнул в стрелявшего. Прогремел взрыв, очередь оборвалась.

И тут они услышали тяжелый гул бомбардировщика, того самого, на котором находилась вторая группа.

Он летел, освещенный лучами прожектора. Все, что до сих пор стреляло по десантникам, теперь перенеслось к самолету. К нему тянулись десятки огненных струй и каждая, казалось, его пронизывала…

Еще на подходе к цели капитан Гаврилов увидел три огромных пожара. Языки пламени высоко взвивались в черноту ночи и полыхали, высвечивая далеко вокруг строения города. Он знал, что горели железнодорожная станция и мебельная фабрика, подожженные с вечера скоростными бомбардировщиками. Об этом ему сообщили перед вылетом. Проложенный штурманом Косолаповым курс как раз пролегал между двумя пожарами и шел прямо на третий, на аэродром, где вспыхнул склад с горючим.

Два с половиной часа полета от Бабушер — пригорода Сухуми — до Майкопа были позади. Оставались последние минуты, самые ответственные и трудные, после которых самолет развернется и ляжет на обратный курс.

Стрелка альтиметра показывала две тысячи метров. Пора, решил Гаврилов и выключил моторы.

Натужно грохотавшие весь путь четыре двигателя притихли, работая на малых оборотах, и самолет перешел в планирование. Он медленно снижался, и летчик не спускал глаз с прибора высоты в расчете выйти к аэродрому на предельно низкой для десантирования высоте — в четыреста метров.

Правее Гаврилова сидел второй летчик лейтенант Сухих. В отражающем от приборов свете капитан видел его профиль: по-мальчишески вздернутый нос, мягкий округлый подбородок, на месте глаз — темные провалы.

Стрелки на циферблате часов показывали 23.30. Самолет Малиновского уже у аэродрома. Гаврилов видел его. Закончив выброску парашютистов, он удалялся в лучах прожекторов.

Старший лейтенант Косолапов — штурман корабля — напряженно смотрел в наведенный на аэродром прицел.

— На подходе! — доложил он командиру.

— Приготовиться! — подал тот знак в ответ. — Дать команду в салон!

Штурман поспешно поднялся, направился к двери.

— А парашют где? — крикнул командир вдогонку. — Где парашют? Одевай немедленно! Но штурман уже вышел.

— Бесшумно подойти не удастся, — отметил летчик и включил двигатели на полную силу. Стрелка альтиметра показывала высоту полкилометра. Один из лучей прожектора метнулся к самолету: стало до слепоты светло. И второй луч тоже осветил машину.

Началось! Гаврилов закрыл глаза, прожекторы ослепили его.

Впереди возникли разрывы. Они густо вспыхивали, образуя заслон на пути самолета. И позади, догоняя самолет, тоже рвались снаряды орудий.

Удар… Самолет содрогнулся. Потом еще один… И еще… Капитан понял, что снаряды угодили-таки в самолет, куда-то в хвост. Но самолет оставался управляемым. Он продолжал лететь, и теперь уже аэродром совсем рядом. Только бы успеть долететь до цели и сбросить десантников!

Это уж дело штурмана Сергея Косолапова и летевшего в самолете капитана Десятникова. Его же задача — вести самолет.

Сашу Десятникова Гаврилов знал давно. Являясь заместителем командира роты, Десятников отвечал за парашютно-десантную подготовку.

Теперь Десятников должен сбросить с самолета парней и возвратиться с экипажем назад, в Бабушеры.

Пересиливая грохот двигателей, из центрального отсека загремели пулеметы. Это били из спаренных крупнокалиберных шкасов башенные стрелки, недавно зачисленные в экипаж сержанты. Они целили в прожекторы, посылая в них одну очередь за другой.

Свет врывался в самолет через открытые люки, возле которых столпились десантники, ожидая команды. Чуть поодаль стоял штурман. В руках он держал кусок картона, на котором крупно написано: «Приготовиться!» Этот картон Косолапов заготовил накануне. На обороте картона была выведена команда «Прыгай!»

И опять удар в самолет!.. Скрежет разрываемого металла слился со взрывом. Дверцу в отсек, где находились башенные стрелки, сорвало. Пулеметы разом замолкли.

И еще один взрыв прогремел у бомболюков, где находились шесть десантников. Двое упали у самых люков, через которые предстояло прыгать.

— Освобождай люки! — кричал Десятников. — Освобождай!

— Быстрей! Быстрей! — торопил их штурман.

Мальцев и Нащокин с трудом оттянули от люка товарища. Это был Василий Типко. Осколок угодил ему в шею, и из-за ворота куртки с меховым воротником лилась кровь.

Вторым был Пасюк, Алеша Пасюк, спокойный рыжеватый парень, большой трудяга, любивший при возможности поспать да послушать байки. Ему осколок попал в бок, и он еще был жив. Он хрипел, что-то шептал, но из-за гула ничего нельзя было понять.

Все, кто находился в самолете, готовы были броситься прочь из этой летящей цели, по которой со всех сторон били с земли. Вокруг самолета и сам самолет секли очереди зенитных пулеметов и осколки снарядов. Но людей удерживала выдержка и привычка подчиняться командам. Едва люки освободили, как штурман рванулся с места. Держа над головой картон с командой «Прыгай!», он толкал десантников и кричал, повторяя команду:

— Прыгай! Прыгай!

А сам так и оставался без парашюта. Он оставил его на земле.

Люки неширокие, приходилось садиться на край и только потом соскальзывать вниз.

Уже ушли вниз три смены, когда снова прогремело. На этот раз снаряд угодил прямо в левый бак, куда вмещалось две тонны бензина. Взрыв потряс корпус, оглушил всех, кто находился в самолете. Из вспоротой обшивки левой плоскости выплеснулось косматое пламя. Горели пол и стены фюзеляжа, шпангоуты и переборки. Горели люди.

Штурмана корабля Косолапова отшвырнуло куда-то. Лежали без сознания бортовой техник Гогин и его помощник Гонтарев.

Десантники бросились к люкам. Объятые огнем, они живыми факелами вываливались из самолета. Весь в огне выпрыгнул Володя Гульник. За ним бросился Мальцев. Не сбив с себя пламя, он раньше времени раскрыл парашют. И тот вспыхнул…

Капитан Десятников стоял среди огня, руководя выброской. Самолет наклонился влево, в сторону развороченного крыла. И капитан с трудом удерживался на ногах. На нем горела пола крутки, меховой воротник.

— Прыгай же, — толкнул в люк он очередного, последнего. И только тогда прыгнул сам.

Он летел, не раскрывая парашюта больше половины расстояния, отделявшего самолет от земли. Прыгать с задержкой раскрытия парашюта он умел. Сейчас к этому вынуждала обстановка: в свободном падении — он рассчитывал — воздух собьет пламя, а кроме того, он может в воздухе уцелеть.

Первое, что он увидел, раскрыв парашют, самолет. Сильно накренившись на левое крыло, никем не управляемый, бомбардировщик летел, объятый пламенем. Потом он перешел в крутое пикирование и врезался в землю. В месте падения взметнулся огненный шар.

Неподалеку от него спускался на квадратном куполе кто-то из экипажа самолета. Это был капитан Гаврилов.