Повседневная жизнь российских жандармов

Сначала, естественно, было слово, а потом уже по нему фабриковали дело… Магическая, жуткая фраза: Слово и дело! Достав i палея в наследство от прежних времен, она произносилась на Руси — и при Петре, и после него — часто, пожалуй, даже слишком часто. Предназначалась эта сыскная практика отнюдь не для «высокородных господ» и произносились роковые слова не в княжеских и графских дворцах и гостиных, а в основном в шинках, кабаках и на грязных улицах простыми людьми, и адресовались такому же «подлому» уху. Для государственных преступников из числа сановных лиц существовали иные правила обращения при аресте и задержании. К ним приходили неожиданно, без всякого предупреждения, давали время на то, чтобы одеться, и уводили в Тайную канцелярию.

Какое государственное преступление мог совершить крестьянин, солдат, мелкий чиновник? Да никакого, кроме словесного. Вот за произнесение «предерзостных» слов в адрес царствующей особы в основном и заводили дела. Настоящих, серьезных заговоров против Петра практически не было: вздыбленная Россия безропотно принимала реформы царя и своими костьми укладывала путь к российским победам и «парадизам». Настоящее «зловредство» могли учинить люди грамотные и знатные.

Лишь самое крупное из производившихся при Петре дел — дело царевича Алексея — может рассматриваться как государственный заговор. Следствием по делу опального царевича было вполне доказано, что он вынашивал изменнические планы и желал гибели всем начинаниям своего отца. Петр I лично допрашивал своего сына. В ходе следствия применялись и пытки: сохранились документы, свидетельствующие о том, что 19 июня 1718 года в Петропавловской крепости Алексею было дано 26 ударов кнутом. Отец уклонился от вынесения прямого решения по делу сына, поручив эту тягостную, но совершенно ясную для него процедуру высшим чинам своей гражданской администрации, генералитету и духовенству. 24 июня 1718 года послушный царю «синклит мудрецов» вынес царевичу смертный приговор, который так и не был официально приведен в исполнение. По одной версии, не выдержав допросов и пыток, царевич скончался в Петропавловской крепости, по другой — был задушен в ней по приказу отца. Алексей был тайно погребен под колокольней в крепости, без надгробия. Организатор его побега Алексей Кикин был колесован (то есть подвергся отсечению головы, а затем переламыванию членов трупа, которые выставлялись на колесе).

Как отмечает историк Е. В. Анисимов, первый опыт участия в допросах и пытках царь получил в 1689 году, когда допрашивал Федора Шакловитого, и в 1697 году, лично ликвидируя заговор Цыклера. Он также принимал активное участие в стрелецком розыске 1698 года, продиктовав «Вопросные статьи», которые легли в основу всего следствия. Помазанник Божий часто бывал на пытках и приглашал своих гостей в застенок, где пытали женщин, приближенных к царевнам Софье и Марфе.

С 1700 по 1705 год царь рассмотрел в Преображенском приказе и вынес резолюции по 50 делам. Источники свидетельствуют, что сыскным делом царь занимался непрерывно и даже в походы брал с собой арестованных и допрашивал их в перерывах между баталиями. Жестокость и кровожадность его были на уровне своего века, верным сыном которого он оставался всю жизнь. Известны, по крайней мере, два случая, когда он приказал запытать до смерти упорствующих в своей «ереси» старообрядцев.

Впечатляет история о том, как Петр I, слепо доверявший гетману Мазепе, выдавал ему доносивших на него людей, которых тот и казнил. Так были уничтожены уже накануне перехода Мазепы к шведам доносчики на него Кочубей и Искра, на что Петр I якобы реагировал знаменитой сентенцией: «Снявши голову, по волосам не плачут» [1]. Суров и беспощаден был Петр I и в решении своих семейных проблем. По его приказу был посажен на кол офицер Степан Глебов, охранявший в монастыре его первую жену Евдокию Лопухину, которая в 1700 году была им насильно разведена и пострижена в монахини, и дерзнувший вступить с ней в любовную связь. Усердные занятия Петра I в пыточных делах и застенках воспринимались большинством его подданных как позорное, не царское дело. Многих несчастных, публично осуждавших царя-кровопийцу, ждали казнь, кнут и ссылка в Сибирь. Не простила народная молва Петру I и его личное участие в допросах и пытках сына Алексея, заклеймив его позорным званием «сыноубийцы».

По утверждению Е. В. Анисимова, известны и другие раскрытые заговоры, которые можно интерпретировать как подготовительные действия к покушению на Петра I, однако при внимательном их рассмотрении оказывается, что в большинстве случаев все эти заговоры сводились к пустой болтовне. Так, в 1703 году в Черкасске арестовали 18 казаков, которых обвинили в намерении захватить царя, когда он появится на Дону. 27 июня 1721 года во время празднования в Петербурге очередной даты Полтавского сражения, когда Петр I как полковник стоял в строю Преображенского полка, к нему трижды подходил пьяный крестьянин Максим Антонов. Когда фурьер Емельян Аракчеев попытался арестовать Антонова, тот начал яростно сопротивляться. В завязавшейся драке на поясе у Антонова вдруг обнаружился нож. В итоге было признано, что его попытки подойти к государю поближе не были случайны, и Антонова без всякого расследования сослали «в вечную работу» в Сибирь. По словам же самого потерпевшего, он всего лишь захотел засвидетельствовать «царю-батюшке» свое почтение. Нетрезвый вид мужичка к обстоятельствам, смягчающим вину, не причислялся.

Пункт 43 главы IV петровского Воинского артикула гласил: «Когда кто пьян напьется и во пьянстве своем что злаго учинит, тогда то не токмо чтоб в том извиненьем прощение получил, но по вине вящею жестокостью наказан быть имеет… Ибо в таком случае пьянство никого не извиняет, понеже он во пьянстве уже непристойное дело учинил».

Яркой иллюстрацией этого положения является следующий случай.

16 ноября 1722 года в шинке малороссийского города Конотопа повстречались гетманский мужик Данило Белоконник и гренадер Спицын.

— Дядя, — молвил солдат, — пойдем-ка в шинок да выпьем винца.

Белоконник согласился — он только что продал воз дров, и в кармане у него звенело несколько грошиков. Впрочем, первым стал угощать Спицын, и скоро пирушка закипела. Спицын предложил выпить за здоровье императора.

— На х… пошел твой император! — крикнул захмелевший Белоконник. — Таких императоров много, а я знаю токмо праведного государя, за кем я хлеб и соль ем!

— Слово и дело! — вскричал Спицын и побежал к своему поручику с доносом. Белоконника взяли, составили рапорт и препроводили к командиру полка, «высокородному господину и высокопочтенному полковнику». Высокородный господин отослал Спицына и Белоконника в Малороссийскую тайную коллегию, оттуда Спицына с Белоконником повезли в Петербург в Тайную коллегию…

Пытать гетманского мужичка не пришлось — он сам чистосердечно признался, что никогда не слышал, чтобы русский православный царь-государь прозывался императором. Сам П. А. Толстой, занимавшийся делом Белоконника, признал это свидетельство за истинное, но записал, что «…без наказания вину Белоконника отпустить невозможно, для того, что никакой персоны такими непотребными словами бранить не надлежит».

Данило Белоконник отделался батогами и был отпущен домой.

…В келье Даниловской обители, что в городе Переяславле, в ночь с 30 на 31 декабря 1721 года собрались отцы Даниил, Ираклий, Ефрем, Иоасаф, Евстафий и Маркел. Дали псаломщику Никите три алтына и послали за вином. Провожали старый год шумно и весело, как принято у русских людей. Наконец угомонились, задули свечу к легли спать. Отцу Иоакиму не спалось, и ему пришла в голову удачная мысль спеть многолетие.

— Благочестивейшему, тишайшему, самодержавнейшему государю нашему, Петру Алексеевичу — многая лета-а-а! — загремел в тишине его голос.

Многолетие неожиданно подхватил отец Ираклий:

— И Святейшему Правительствующему синоду — многая лета!

— А ну его, — сказал первый.