Я был адютантом генерала Андерса

Выполнение этого приказа выглядело так: все, что было способно двигаться, объединялось в походную колонну, которая с небольшим интервалом следовала бы по шоссе за частями, имевшими задачу осуществить удар по Миньску. Около 22-х часов мы тронулись все вместе, это значит: два легковых автомобиля, один военный вездеход, одна грузовая автомашина и приблизительно около ста всадников. Чуть дальше за нами, сзади, следовало тридцать конных повозок бригады. Общее направление двигаться за группой Андерса.

Поход на Миньск Мазовецки полностью провалился.

Мы вынуждены отступать на Люблин. Хаос на дорогах царил невероятный. Темная ночь еще более затрудняла какое бы то ни было передвижение. Колонны походили на сплетенные тела огромных ужей, конвульсивно вздрагивающих и не могущих двинуться в какую-либо сторону. Транспортные же средства забили не только шоссе, но и обочины. Путь отступления был отмечен опрокинутыми машинами, телегами, изломанными колесами. Колонны шли в разных направлениях, но никто не знал, куда и зачем. Часто было неизвестно, где конец одной, а где начало другой. Командиров нигде не было видно. Воинских частей также. Только машины и повозки всевозможных видов и назначений. Извивающаяся бесконечная лента. Казалось, что этому нет конца. О каком-то организованном продвижении не могло быть и речи. Приказы опять не приходили.

В такой обстановке я потерял остатки группы и с трудом, часто сворачивая в поле, наконец добрался до Гарволина, который выглядел как огромный фейерверк. На фоне темной ночи, в свете пожаров, виднелись сотни двигающихся мужчин, женщин, стариков, детей, телег, лошадей, коров, овец. Все это двигалось в различных направлениях, шумело, поднимая невообразимый гомон. Выли и лаяли собаки, мычали коровы, блеяли овцы, ржали лошади. Люди бегали, как безумные, с красными от огня лицами.

О проезде через Гарволин не могло быть и речи. Я отъехал на машине несколько километров от города в поле и остановился около шоссе на стерне в ожидании, пока это смешение людей и средств транспорта удалится в одну или другую сторону. Так и дождался утра. Утром на шоссе стало немного свободнее, а главное — виднее. В воздухе носился дым и запах горелого. Пожар уже утих, поглотив все, что могло гореть.

Я приехал в Гарволин и увидел страшную картину. Города попросту не существовало. Скелеты домов, руины и еще дымящиеся развалины. Ни души. Проехал в казармы за городом.

Застал там нескольких офицеров и два-три десятка солдат. От них я узнал, что все должны следовать на Люблин, так как там должна быть сформирована новая ударная армия генерала Домб-Бернацкого.

О группе Андерса ничего не слышали. Некоторые говорили, что кавалерия получила приказ двигаться по направлению на Парчев. Я поехал в сторону Люблина. Вся дорога Гарволин — Люблин была забита людьми. Шли гражданские со своим имуществом, молодые добровольцы и мобилизованные. Двигались небольшие группки военных, пробиравшихся вперед пешком, на телегах, иногда на автомобилях или верхом. Время от времени встречались отдельные пушки и даже целые батареи. Около шоссе валялось множество убитых лошадей, разбитых телег и перевернутых автомашин.

Вдруг появился один немецкий самолет. Начал пикировать и обстреливать шоссе из пулемета. Какие-то обезумевшие лошади в разъяренном галопе понесли одинокую пушку серединой дороги. Эта пушка зацепила боком за мой автомобиль и мгновенно опрокинула его в ров. Вместе с шофером кое-как выкарабкались из-под машины, подняли нашу «декавку» и поставили вновь на шоссе. Оказалось, что мотор не был поврежден, вырваны лишь дверцы и погнуты крылья. Таким образом могли следовать дальше. Я стал вглядываться, пытаясь увидеть, что произошло с пушкой. Невдалеке, метрах в ста от нас, на шоссе столпотворение. Видимо, раненые кони упали, другие не могли освободиться от упряжи, тем более, что их всей своей тяжестью придавила пушка. Прохожие стали обрубать постромки и освобождать бедных животных. Не задерживаясь, поехал дальше. В этот же день под вечер добрался до Люблина.

Движение здесь было необыкновенное. Войсками забиты улицы, казармы, город и окрестности. Найти кого-либо было делом трудным. Учреждения уже не действовали, и никаких властей я не мог разыскать. Пришлось дожидаться утра.

Утром в казармах, от каких-то офицеров узнал, что Люблин должен быть эвакуирован, и все войска покинут город. Гражданские и военные власти это уже сделали.

Это было 14 сентября 1939 года.

Об ударной группе Домб-Бернацкого, которая должна была формироваться в Люблине, никто ничего не знал, а его самого в Люблине не было.

Масса солдат блуждала без командиров и не знала, что делать. Общее направление эвакуации проходило в сторону юга, к румынской и венгерской границам, где якобы будет происходить сосредоточение войск. Однако ничего более подробного узнать было нельзя. Почти все указывали мне на Хелм-Влодаву как на ближайший ориентировочный пункт. Когда спрашивал о кавалерии и о группе Андерса, обычно слышал тот же самый ответ — направление Влодава. Мне не оставалось ничего иного, как направиться в эту Влодаву, новую Мекку, куда сейчас все устремлялись.

Положение на дорогах было такое же, как под Лодзью, Варшавой или Люблином. Масса кочующих была прямо-таки замечательной целью для «Дорнье» и «Мессершмиттов», которые, используя обстановку, сеяли вокруг смерть и опустошение, а прежде всего дезорганизацию.

15 сентября в 16 часов добрался до Влодавы.

Военных здесь было, как муравьев, а хаос и беспорядок царил еще больший, чем где-нибудь в другом месте. Никто не командовал, не издавал приказов, не знал обстановки. Никто не знал, что делать дальше, а главное, что было самым тяжким, никто не старался овладеть положением на месте. Единственно, что мне удалось узнать, что группа Андерса находится в ближайших лесах, а Восточная бригада, которой командовал полковник Гробицкий, совсем близко в какой-то деревне, в нескольких километрах от Хелма. Мне даже указывали предполагаемое название местности.

Такие сведения удавалось получать от знакомых и случайных офицеров, которые в поисках своих частей при случае узнавали о других и таким образом приблизительно ориентировались, кто где находится.

Осмотревшись в городе, я решил, чтобы не возвращаться в бригаду с пустыми руками, собрать немного солдат. Мне ведь было известно, что бригада фактически не существует, а тут солдат всюду полно. С этой целью поехал по направлению на Люблин под Хелм. Тут начал задерживать небольшие группки и отдельных уланов, потерявших свои подразделения. Через несколько часов уже набрал около сотни человек. Разделил их на взводы, приказал расседлать лошадей, приготовить обед в случайно приобретенной полевой кухне и дать коням корм. Видя организованную часть, к нам все больше стало приставать солдат. Стоило кому-нибудь предложить присоединиться к нам, как это предложение с радостью принималось.

Таким образом, я обзавелся двумя противотанковыми пушечками, двумя крупнокалиберными пулеметами и походной кухней.

В течение немногих часов я уже имел часть, состоящую из ста двадцати сабель, восьмидесяти самокатчиков, а также пулеметы и пушки. Всего около трехсот человек.

На следующий день на рассвете тронулся в путь, чтобы отыскать группу Андерса и бригаду. Через несколько километров марша, проезжая через одну из деревень, я наткнулся на Гробицкого.

Полковник Гробицкий вместе с поручиком Янке сидел в саду в одном из домишек. Увидев меня, очень обрадовался, выбежал на дорогу, приветствуя издалека и крича. Он думал, что немцы взяли меня в плен под Гарволином. Я доложил, что веду солдат в бригаду для ее усиления. В потухших глазах полковника я заметил блеск. Слегка сгорбившаяся фигура выпрямилась. Он снова почувствовал себя командиром, ведь теперь он имел солдат.

Как позже выяснилось, штаб бригады в тот момент состоял из трех офицеров: полковника Гробицкого, ротмистра Скорупки и поручика Янки, а также нескольких уланов, одного автомобиля и пяти повозок. Следовательно, приведенный отряд являл собой в этих условиях силу, какой не было вокруг, — непостижимую мечту командира бригады.