Чужеземные тропы, незнакомые моря

Дадим волю нашей фантазии. Если мы правильно решили загадку Офира, то морские волки из Сидона и Тира знали побережье Восточной Африки по крайней мере до 20° южной широты, а Западной Африки — до Канарских островов. Таким образом, они понимали, что путешествие вокруг Африки продлится не один год. Но в таком случае на борт пришлось бы взять слишком много продовольствия, и вряд ли суда смогли бы вместить его. Оставалось несколько раз пополнять запасы в пути. Как же это сделать, если такой возможности не представится, если встречные берега будут негостеприимны или жители окажут недружелюбный прием? Нельзя же доверить исход экспедиции случайностям. Поэтому, кроме обычного провианта, на борт взяли запасы лучших семян, а так как финикийские мореходы понимали в сельском хозяйстве не больше нынешних моряков, то они захватили с собой и нескольких египетских крестьян, в совершенстве владеющих искусством приготовления хлеба из земли, воды и семян. Оснащенные таким образом суда в 596 году до н. э. вышли из Красного моря в Индийский океан и взяли курс на юг. После того как маленькая флотилия прошла треть пути и достигла примерно широты Мадагаскара, пустые бункера заставили моряков бросить якорь в защищенной бухте. Теперь дело за крестьянами. Пришлось использовать всех свободных людей, чтобы поскорее посеять зерно во влажную от дождей почву. Затем начался ремонт судов… Одним словом, во время вынужденной остановки командам бездельничать не пришлось. В плодородном климате Южной Африки урожай быстро созрел. А теперь снова слово Геродоту:

По возвращении, которое произошло, если судить по Геродоту, примерно в 594 году до н. э., моряков чествовали как героев в Мемфисе, столице Египта. Благодаря осмотрительности, смелости и решительности они с успехом завершили, казалось бы, невозможное для своего времени предприятие и привезли новые ценные сведения о нашей планете. Однако фараон, который к тому времени умер, не удостоился заслуженной славы. Первое путешествие вокруг Африки еще в древности чаще ставилось под сомнение, чем принималось на веру. Любопытно, что поводом для этого как раз было то место у Геродота, которое сейчас представляется самым верным доказательством истинности его рассказа, а именно: что морякам, когда они огибали Африку, солнце светило с правой стороны. У самого Геродота, почти современника этого события, проскальзывает явное сомнение — стоит ли записывать столь очевидную чепуху? Будучи добросовестным историком, он попросту не мог обойти вниманием этот странный факт, но как писатель — он писал прежде всего для своих современников — считал необходимым (чтобы не быть осмеянным!) высказать свое отношение к этому факту. Будучи опять же осторожным человеком, он, однако, добавляет: «…я не верю, а другой кто-нибудь, может быть, и поверит». Действительно, кто мог предвидеть, какие еще сюрпризы преподнесет земля человеческому роду?

Нам кажется сейчас вполне естественным то, что древним географам казалось просто непостижимым, тем более что их величайший представитель — Птолемей впал в роковое заблуждение, полагая, будто восточное побережье Африки изгибается на восток таким образом, что Индийский океан является внутренним морем. А мы именно в замечании Геродота усматриваем вернейшее доказательство того, что экспедиция Нехо выполнила свое трудное задание. Идя на юг, она пересекла экватор и должна была дойти по меньшей мере до устья Замбези, чтобы обнаружить, что здесь солнце светит с правой стороны — то есть с севера. А уж если они добрались сюда, обратного пути назад не было. Морякам, не знающим местных условий, не удалось бы преодолеть сильного течения Мозамбикского пролива и повернуть назад.

Однако те возражения, которые приводились еще современниками, не верившими в возможность подобной экспедиции, показывают, что еще не созрели условия, в которых эта экспедиция оказала бы должное влияние на эпоху и повлекла бы за собой дальнейшие путешествия подобного рода. Еще не было экономических предпосылок включать найденные земли в жизненный и культурный круг античного мира. Горизонт научных представлений людей того времени был ограничен. Им трудно было понять и сопоставить факты, противоречившие их научным представлениям. Поэтому новые берега исчезали из поля зрения человечества и открывались вновь лишь спустя две тысячи лет, в туманном рассвете нового времени. Государство финикийцев пришло в упадок, и путешествие вокруг Африки явилось их последним открытием. За восемьдесят лет до этого, после кровавого сражения, пал Сидон — он стал провинцией Ассирии. А через восемь лет после знаменитой экспедиции асоирийцы осадили Тир [40], и, хотя они не смогли покорить эту мощную крепость (им не удалось перерезать ее основной жизненный нерв: сообщение морем), судьба финикийской метрополии была решена. После тринадцатилетней осады город пал.

Коммерческие традиции финикийцев, стремление завязывать новые торговые отношения, исследовать неизвестные моря продолжили их колонии. Основанный финикийцами в 814 году до н. э. Карфаген [41] занимает место Тира. Правда, теперь уже в западной части Средиземного моря. Не без помощи других финикийских колоний — таких, как Гадес [42] и Малага [43], — около 530 года до н. э. карфагеняне вторгаются в Южную Испанию и блокируют Гибралтарский пролив, в результате чего вплоть до завоевания Южной Испании римлянами в 206 году до н. э. для всех остальных средиземноморских народов доступ в Атлантику оказался закрытым. Этот «ход ладьей» обеспечил карфагенским торговцам монополию на некоторые очень важные по тем временам сырьевые и стратегические материалы.

До этого момента город Тартесс [44], расположенный неподалеку от современного Кадиса, близ Гибралтарского пролива, занимал господствующее положение в торговле оловом, которое добывалось главным образом на полуострове Корнуэлле в Британии. После завоевания города пунийцами [45] (карфагенянами) слава богатого Тартесса пришла к концу. Хотя на этот счет нет никаких исторических свидетельств, можно предположить, что пунийцы уничтожили процветающий конкурировавший с ними торговый город, чтобы полностью взять в свои руки торговлю оловом, столь необходимым для изготовления бронзы.

Дабы вновь завязать разорванные нити торговых связей, карфагеняне после этого бесславного подвига спешно посылают своего адмирала Гимилькона [46] в Британию. Его сообщение, переданное нам жившим 900 годами позже римским географом и поэтом Авие-ном [47], весьма скудно в отношении географических деталей, зато фантазия адмирала разыгрывается вовсю при описании бесчисленных трудностей, с которыми якобы связано было его путешествие ко восточной Атлантике: