Густав Маннергейм за 90 минут

В течение дня противник стремился захватить центральную позицию — там ему противостояли гвардейские уланы — и отсечь мой левый фланг, но этого австрийцам не удалось.

К вечеру прибыл пехотный полк, которому предстояло заменить мои подразделения. В ходе этой замены австрийцы начали в беспорядке отступать; наши войска взяли в плен несколько сотен вражеских солдат — основную часть двух пехотных полков, участвовавших в наступлении».

Маннергейм действовал решительно и расчетливо, за что и был отмечен Георгиевским оружием.

Буквально через 10 дней Маннергейм вновь отличился. Ему было поручено разведать силы противника в районе села Ополе. Предполагалось, что именно там австрийцы собираются форсировать речку Ходель (приток Вислы), чтобы прорваться к железнодорожной ветке Люблин — Иван-город. Эта ветка имела важнейшее стратегическое значение, поскольку по ней осуществлялись основные переброски и перевозки войск.

Маннергейм со своим войском переправился на южный берег Ходеля и попытался обойти с флангов готовившуюся к наступлению дивизию австрийцев, но противник, в свою очередь, предпринял маневр, чтобы окружить войска Маннергейма, и ему пришлось спешно ретироваться обратно на северный берег. Теперь у австрийцев было четыре плацдарма на северном берегу для форсирования реки основными силами.

29 августа Маннергейм получает приказ любой ценой взять эти предмостные укрепления. Оценив обстановку, генерал решил атаковать переправы в лоб и одновременно незаметно переправиться ниже по течению и ударить с тыла на западной переправе. План удался, и в течение дня все четыре переправы были отбиты.

На следующий день на помощь генералу прибыл 91-й полк 23-й пехотной дивизии, которым командовал Эрнст Лефстрем, мучивший Маннергейма своим опекунством еще в кадетском корпусе в Финляндии. Задачей Лефстрема было оборонять переправы. Разведка доложила, что австрийцы готовят наступление. Не получив никаких конкретных приказов для своей бригады, Маннергейм решает контратаковать. Он сообщает Лефстрему, что собирается обойти австрийцев с левого фланга и ударить им в спину — по недавно опробованному рецепту.

Передовой отряд Маннергейма форсировал реку справа, не встретив никакого сопротивления. В это же время на переправе началось наступление австрийцев силами шести полков. Полк Лефстрема дрогнул и стал отступать на север. Маннергейм продолжил свой рейд в тыл врага. Полдня кавалергарды пробирались непроезжими лесными тропами, затем форсировали болото и наконец вышли к селу Ополе. Австрийцы, увлеченные успехом, устремились на север и не заметили, что в тылу у них появилась русская кавалерия. Маннергейм открыл артиллерийский огонь. Эффект неожиданности сработал. Австрийцы, обнаружив русских у себя в тылу, впали в панику и побежали. Полк Лефстрема перешел в наступление и захватил оставленные рубежи, взяв при этом более тысячи пленных.

Маннергейм очень ревниво относился к славе, которую принесла Лефстрему победа в этом бою, считая, что в этом полностью его заслуга. Описывая сражение в Ополе, он специально расставляет акценты так, чтобы было понятно, что победа Лефстрема стала возможна только благодаря опасной и дерзкой операции, безупречно им проведенной.

Галиция и Румыния

В начале 1915 года русская армия разрабатывала план захвата Карпат. С этой целью бригаду Маннергейма перебросили в Галицию и включили в состав 8-й армии, которой командовал генерал Брусилов. Маннергейм был знаком с генералом, еще когда тот занимал должность начальника кавалерийского училища.

Брусилов выехал верхом навстречу бригаде, которая прошла перед ним торжественным маршем. Но уже вечером Маннергейму предложили занять место командира 12-й кавалерийской дивизии. Прежний командир — генерал Каледин — был ранен. Посоветовавшись с Брусиловым, Маннергейм принял предложение и немедленно отбыл в расположение дивизии.

12-я кавалерийская дивизия состояла из Ахтырского гусарского, Белгородского уланского, Стародубского драгунского, Оренбургского казачьего полков и артиллерийской части. Наряду с «дикой дивизией» она входила в состав 2-го кавалерийского корпуса, командование которым осуществлял хан Нахичеванский.

Осмотрев свое новое соединение, Маннергейм нашел его абсолютно подготовленным к военным действиям.

Всю зиму дивизия Маннергейма сдерживала противника на линии между Прутом и Днестром. Весной началось наступление, и Маннергейм форсировал Днестр. Вблизи городка Заболотова его дивизия попала под сильный артиллерийский обстрел и понесла огромные потери. Маннергейм все чаще и чаще стал отмечать несогласованность действий командования русской армии и слабый моральный дух солдат. Вот что он пишет в своих мемуарах:

«Июньские бои наглядно продемонстрировали, насколько развалившейся была армия: за все это время у меня в подчинении перебывало 11 батальонов, причем боеспособность их раз от разу снижалась, и большая часть солдат не имела винтовок. Мне передавали в подчинение и артиллерийские батареи, но всегда с напоминанием, чтобы я не вводил их в действие одновременно. Снаряды надо было беречь!»

Но если во время пребывания на фронте генералу было некогда задумываться о причинах такого бедственного положения в армии, то, попав на лечение в Одессу, куда его в конце августа 1915 года просто выпроводил дивизионный врач, диагностировав острое обострение ревматизма, Маннергейм получил возможность с другой стороны взглянуть на военную и политическую ситуацию в стране. Беседуя с другими офицерами, проходящими лечение на теплых источниках, Маннергейм стал понимать, что Николай II, будучи нерешительным и нетребовательным, заняв пост главнокомандующего в столь неподходящее время, поставил под угрозу само существование царской династии.

С такими невеселыми мыслями Маннергейм вернулся на фронт. Всю зиму и весну активные боевые действия на Юго-Западном фронте не велись. Дивизия Маннергейма заняла плацдарм вблизи города Луцка, где были сконцентрированы войска для весеннего наступления. Генерал активно занимался работой по повышению боеспособности своего войска. Кроме этого, необходимо было пополнить личный состав и резерв боеприпасов. В апреле 1916 года командующим Юго-Западным фронтом стал генерал Брусилов.

Маннергейм пишет, что с назначением нового командующего увеличились поставки оружия и боеприпасов. Положение несколько улучшилось, и все же материальное превосходство противника, особенно в артиллерии, было бесспорным.

Во время летнего наступления, организованного генералом Брусиловым, дивизию Маннергейма перебрасывали с одного плацдарма на другой, прикрывая кавалеристами те участки, где противник брал верх, или где, наоборот, намечался прорыв.

В результате удачно проведенных операций под Луцком и на других плацдармах русской армии удалось потеснить австрийцев в среднем на 50 километров. Было захвачено много пленных и большое количество снаряжения. И все же общее наступление не дало ожидаемого результата: австрийская армия не понесла решающего поражения.

В конце августа, когда русские войска захватили Буковину, Румыния решила выступить в союзе с Антантой и запросила военной помощи у России.

Поздней осенью 1916 года дивизия Маннергейма совершила 700-километровый переход, чтобы присоединиться ко 2-й Румынской армии под командованием генерала Авереску. Маннергейм очень гордился, что во время этого труднейшего марша, когда всю дорогу приходилось двигаться практически по бездорожью, его кавалеристы не потеряли ни одной лошади.

Не прошло и суток после перехода, как Маннергейм получил приказ седлать лошадей и выступить против немцев, прорвавшихся к реке Путна и атаковавших железнодорожную станцию с таким же названием. Державшая оборону станции румынская бригада под командованием полковника Струдзы оказалась в затруднительном положении. Прибывшая на помощь 12-я кавалерийская дивизия и бригада полковника Струдзы, перешедшая в подчинение Маннергейма, образовали новое соединение под названием «группа Вранца». Группа целый месяц сдерживала натиск превосходящих сил противника, хотя и несла большие потери. Маннергейм с особой горечью пишет о героически погибшем подполковнике Богальди из Ахтырского гусарского полка. Это едва ли не единственный случай, когда генерал открыто пожалел о потере своего подчиненного, до этого он сокрушался лишь о гибели своих лошадей.