Густав Маннергейм за 90 минут

Но сам Густав не разделял мнения родни о своем мрачном будущем. Наоборот, в отличие от многих других кадетов, не утруждающих себя размышлениями о карьерных махинациях, он всерьез задумался о своем месте в войске Великого княжества Финляндского и пришел к выводу, что в качестве выпускника кадетского корпуса Фредриксхамна ему действительно мало что светит. Выход напрашивался один — поступить в русское военное училище, чтобы в дальнейшем сделать карьеру в России. Густав нацелился на Пажеский корпус в Санкт-Петербурге. Но на пути к реализации этого замысла возникло два препятствия. Во-первых, у него не было оценки «отлично» по поведению, во-вторых, не было средств. И тут отчаянный хулиган и дебошир проявил чудеса работоспособности и самодисциплины. Он упорно занимался по всем предметам и вел деловую переписку, стараясь привлечь к своей судьбе внимание влиятельных родственников и знакомых. В конце концов ему удалось подняться на третье место по успеваемости в классе и получить по поведению «хорошо». Директор кадетского корпуса пообещал дать рекомендации, а родственники по отцу заверили, что походатайствуют за него в Санкт-Петербурге. Густав уже собирал чемоданы, но директор кадетского корпуса не сдержал своего обещания, не дал рекомендаций и не поставил по поведению «отлично». К тому же родственники по линии матери решили: раз Маннергеймы хлопочут за Густава в Петербурге, то пусть они и платят за его обучение и проживание. Семейные дрязги протянулись вплоть до весны 1886 года, когда Густаву исполнилось 19 лет, и поступать в Пажеский корпус было уже поздно. Оставалось одно — заканчивать учебу во Фредриксхамне и выбирать между службой в Финской гвардии в Гельсингфорсе, либо в драгунском полку в Вилльманстранде, либо в одном из стрелковых батальонов, имевшихся в каждом ляне, на чем, собственно, и настаивало большинство из его родственников.

Обида обуяла юношу, и он, сознательно или нет, отомстил за сотворенную по отношению к нему несправедливость.

24 апреля 1886 года кадет Густав Маннергейм, самовольно покинув казарму, отправился на постоялый двор, взял там лошадей и уехал за город. Чтобы скрыть свое отсутствие, Густав попросил одного из кадетов подложить после отбоя в его постель «куклу», сооруженную из шинели и подушки. Возможно, фокус и удался бы, вернись Густав до подъема, но его не было. Дежурный офицер, обнаруживший муляж, доложил о незаконном отсутствии. Директор корпуса — генерал Карл Энкелль, принял решение незамедлительно исключить кадета Маннергейма. Специально или нет Густав не вернулся в казарму — неизвестно. Поговаривали, что он так напился, что был не в состоянии идти. По другой версии, он задержался у женщины. Поскольку точных свидетельств о местопребывании Маннергейма не обнаружилось, многие склонялись, что имели место оба варианта.

Как бы то ни было, Густаву следовало подумать о своей дальнейшей судьбе. Родственники уговаривали его попробовать себя на гражданском поприще. Но Маннергейм решил не отступать от намеченной линии и стал стучаться в русские военные училища. Прозондировав возможные варианты, Густав остановился на Николаевском кавалерийском училище, где было двухгодичное обучение и после сдачи экзаменов можно было рассчитывать на хорошее место в армии.

В июне 1886 года Маннергейм в сопровождении дяди Юнне фон Юлина отплыл в Санкт-Петербург. Однако в столице Российской империи Густава ждали новые препятствия. Для начала ему просто необходимо было выучить русский язык. С этой целью юношу определили в армейский Чугуевский лагерь неподалеку от Харькова. Проведя в походных условиях две недели, Маннергейм написал своему дядюшке Альберту в Гельсингфорс, что русская армия потеряла в его глазах всякий блеск. И главной причиной разочарования молодого Маннергейма была финансовая сторона дела. В Чугуевском лагере корнет драгунского полка получал на руки 200 рублей в год. Из них ему приходилось вносить свою долю на офицерские вечеринки, представительские расходы, в офицерскую кассу. На эти же 200 рублей корнет должен был покупать обмундирование и лошадь, да еще и содержать их в надлежащем виде. Прикинув всю эту нехитрую математику, Густав понял, что без дополнительных доходов ему офицерская должность не по карману. А родственники раскошеливаться упорно не хотели. Пришлось Густаву смириться с судьбой и на время отказаться от карьеры военного. Вернувшись в Гельсингфорс, он вновь поступил в лицей, откуда его когда-то исключили. Но теперь это был уже другой человек — трудолюбивый, дисциплинированный и настойчивый. Вот где сказалось закаливающее воспитание Хелен. Даже переболев тифом, Густав сумел сдать выпускные экзамены с хорошими отметками.

И снова он стал подумывать о поступлении в Николаевское кавалерийское училище, ведь теперь о своем неудачном обучении в кадетском корпусе можно было и не вспоминать. На сей раз дело выгорело. Хотя и не обошлось без протекции, но Маннергейм все же стал курсантом Николаевского училища и 16 сентября 1887 года принес присягу на знамени.

Карьера начинается

Учился Маннергейм на удивление прилежно, все тяготы казарменного положения переносил стойко. Он с ожесточенным упорством боролся за хорошие отметки и по верховой езде, и по черчению карт, а по поведению у него было всегда только «отлично». Густав метил высоко, он рассчитывал после окончания училища попасть в гвардейский полк, а туда зачисляли только по оценкам. Но одного усердия для настоящей карьеры в русской армии было недостаточно — это Маннергейм усвоил быстро. Нужны были связи. Поэтому Густав мечтал попасть не просто в гвардейский полк, а в кавалергарды. Почетным командиром этого единственного придворного полка была императрица, которая знала всех офицеров по именам. Большие надежды возлагал Маннергейм и на свой рост — 1 метр 94 сантиметра. Почетный караул при дворе всегда набирали из самых рослых офицеров-кавалергардов. Кроме этого, его часто будут командировать на придворные рауты, где Густав и собирался приобрести известность.

Но сразу попасть в кавалергарды Маннергейму не удалось, и вместо придворных раутов, пышных столичных празднеств и бдений возле покоев императрицы он в мае 1889 года отправился на западные задворки Российской империи — в Польшу, в провинциальный городишко Калиш, где стоял Александровский драгунский полк.

Прибыв к месту службы, корнет Маннергейм начал с критических замечаний. Все у него вызывало презрение: командир полка — полное ничтожество, офицеры — сквернословы й стукачи, офицерские жены — низкого происхождения и с плохой репутацией. Сделав вывод, что возможности для общения равны нулю, Маннергейм занялся перепродажей лошадей. Правда, это была вынужденная мера, так как сумма всех расходов молодого офицера составляла около 130 рублей ежемесячно, а жалование выплачивали в размере 35–40 рублей.

Не забывал Маннергейм и о своей карьере, регулярно писал родственникам, напоминая о себе и своих нуждах. И не ошибся — за устройство его судьбы взялись родственники Маннергеймов, Скалоны. У них были хорошие отношения с императрицей. Баронесса Альфильд Скалон — крестная мать Маннергейма — поговорила с императрицей, и все устроилось.

В начале 1891 года Густав получил перевод в кавалергарды.

Блестящий кавалергард, его семья и его лошади

Кавалергардов называли «паркетными воинами», потому что в их обязанности входило развлекать дам высшего света, ездить по балам и посещать театры. А еще их именовали похоронных дел мастерами, так как они обслуживали погребение великих князей и генералов. Маннергейм идеально подходил для такой службы. Выправка, невозмутимость, чувство долга и рвение быстро привлекли внимание в высшем свете к его персоне. Маннергейма считали благонамеренным, но ограниченным, что и способствовало занятию хорошего положения в обществе.

Следующим шагом в его продвижении по карьерной лестнице должен был стать выгодный и с социальной, и с экономической точки зрения брак. И опять за дело взялась крестная Маннергейма — блистательная баронесса Скалон.