Четверый (СИ)

Мария Темрюкова, вторая жена Четвертого, умирает в период, насыщенный событиями как внутренней, так и внешней политики: очередная крымско-турецкая интервенция на юге России (Девлет Гирей), возникновение сильнейшего военно-политического блока на западе (Польша, Литва и Швеция), заговор с целью присоединения к этому блоку Новгорода и Пскова, двоюродный брат Четвертого обвинен в покушении на жизнь царя.

Третья жена, Марфа Собакина, умирает через две недели после свадьбы в 1571 году (в 1571 году Девлет Гиреем сожжена Москва, сожжена вследствие предательства бояр, число убитых огромно).

Единственный уцелевший из сыновей Четвертого — Федор. Уцелел он, принимая участие — отроком — в первом Ливонском походе, уцелел и после отказа развестись с бездетной Ириной Годуновой. И хотя по тем временам такой отказ — нонсенс, отец-самодур даже скандала не учинил.

Смерть же Ивана-царевича многие летописцы увязали с ключевым моментом российско-польско-литовской войны — с обороной Пскова, только вот увязали тенденциозно.

Сама эта тенденциозность должна бы вызвать естественный скепсис; ведь странно ведут себя и многочисленные жертвы Четвертого: зная о потоках крови, они постоянно лезут к царю с критикой жестокости и постоянно пополняют таким образом число жертв. А торговые англичане, то есть политически не ангажированные, пишут совсем перпендикулярно: «Иоанн затмил своих предков и могуществом и добродетелью, имеет многих врагов и смиряет их… В отношении к подданным (Литва и пр.) он удивительно снисходителен, приветлив, любит разговаривать с ними, часто дает им обеды во дворце…»; «Одним словом, нет народа в Европе более россиян преданного своему государю…»

А ведь и восходил Четвертый на русский престол как игумен России. И, как помазанник Божий, восходил первым из отечественных правителей. Номинально правителем России он был с трех лет, после смерти отца. На правах регентши пытается самостоятельно править вдова; она даже проводит денежную реформу, интегрирующую отдельные княжества, но никому из национальной элиты ее самостоятельность не нужна, и через пять лет Елена Глинская умирает: предположительно — отравлена (значительное превышение ртути в костной ткани). Восьмилетний Великий князь остается круглым сиротой. А Шуйские, Глинские, Мстиславские, Юрьевы и остальное боярство в это время ведут жуткие клановые войны и делят страну. Следствием передела были три пожара Москвы и народное восстание. (Во время одного такого пожара в 1547 году погибло 1700 человек и выгорел Благовещенский собор с иконостасом Андрея Рублева.)

Четвертому приписываются смертные приговоры, вынесенные уже в отрочестве. Хотя совершенно очевидно, что распоясавшееся боярство решало свои вопросы, цинично ссылаясь на волю юного правителя.

«Рано Бог лишил меня отца и матери, а вельможи не радели обо мне, хотели быть самовластными. Моим именем похитили саны и чести, богатели неправдою, теснили народ, и никто не претил им. В жалком детстве своем я казался глухим и немым, не внимал стенаниям бедных, и не было обличения в устах моих. Вы, вы делали что хотели, злые крамольники, судии неправедные. Какой ответ дадите нам ныне, сколько слез, сколько крови от вас пролилося. Я чист от сия крови, а вы ждите Суда Небесного».

В своей тронной речи, как бы прощая боярству прежние злоупотребления, Четвертый призывает начать все с чистого листа. Насмотревшись сцен властного беспредела, отныне он намерен править по уму Божьему, для чего и прибегает к таинству миропомазания — как форме государственного воцерковления. Делая, возможно, тем самым упор на христианскую компоненту в общественном сознании. И прежде всего — в сознании бояр.

Если в XIV веке сословие бояр являло собою оплот государственности, то к XVI веку картинка меняется — класс амбициозных олигархов ощущает себя основным вершителем не только внутренней, но уже и внешней политики. Мыслит боярство при этом предельно прагматично, отбросив патриотические предрассудки. Четвертому за 15–20 лет правления удалось в некотором роде погасить клановые войны: национальная элита сплотилась в виде устойчивой оппозиции. Общим знаменателем для такой консолидации является требование соблюдать законность на местах, а еще и с предоставлением отчетности. Так что среди трех сотен фамилий к 1565 году, к моменту создания опричнины, патриотически настроенных бояр как-то не наблюдалось: все смотрели на католический запад.

Но опричнина не была «антибоярским проектом»; в указе об учреждении нового института государственного регулирования царь четко дает понять, что измена — понятие внесословное.

И тут надо хотя бы вскользь обозначить антироссийскую активность — того же товарища Курбского, — неприличную даже для пострадавшего диссидента (кстати, польское слово). Вступив же в альянс с Сигизмундом, А. М. Курбский проявляет изобретательность и повышенную инициативу на грани назойливости: рекомендует не жалеть денег для раскачки хана, который в конечном счете выступает на Москву с шестидесятью тысячами крымских голов, а сам Курбский с литовско-польско-немецко-венгерской армией в 70 тысяч голов вступает в Рязанскую область. Все происходит на фоне подготовленного (но раскрытого) внутреннего вооруженного мятежа.

Четвертый объявляет референдум. Выехав из Москвы, присылает гонца. У гонца две грамоты: одна с обращением к митрополиту, другая — к народу. В первой царь описывает измены, мятежи и другие штучки бояр, четко давая понять, что с коллаборационистами кашу варить не станет, но если в данной ситуации власть олигархов кому-то кажется предпочтительнее, то царь готов передать свои полномочия. Из второй грамоты, зачитанной на площади, следовало, что к купечеству и простому люду у царя вопросов нет, но он должен знать, желает ли народ в экстремальной ситуации видеть его, помазанника, во главе государства. Потому что в условиях войны подчинение должно быть жестким, и подчинение не за страх, а за совесть.

Сначала народ притих, соображая, что от него требуется, а потом взорвался: только намекни, царь, да мы за тебя порвем всю эту мразь жирующую.

Но рвать никого не надо. Надо создать ополчение из преданных людей, эдакий полк специального назначения службы безопасности, в котором сословия не важны, важна неподкупность да способность в огонь и в воду. И хотя слово «опричнина» было в ходу еще до Четвертого — это, так сказать, форма национализации земли, форма пенсии для воинских вдов и сирот, — именно такое российское know how стало историческим клише и приобрело пугающе-отвратительный шлейф. Да, преданность и неподкупность всегда подозрительны, а проекты в интересах государства должны вызывать смутный страх.

Число опричников составило 570 человек.

Опричники выполняют не только функции госбезопасности, но и военные: впоследствии, когда число опричников возросло на порядок, именно полки опричников сыграли решающую роль в отражении нашествия Девлет Гирея в 1572 году; тогда русская армия в 60000 человек уничтожила крымско-турецкую в 120000.

После победы над Девлет Гиреем опричнина упразднена; проект действовал семь лет.

Среди бесчисленных жертв опричнины было и три сотни опричников — несмотря на обязательное монашество, все-таки и в их числе оказались искушаемые властными полномочиями, так сказать, оборотни в рясах.

А каково, кстати, число бесчисленных жертв? Ни один историк не называет более пяти тысяч. Летописи говорят о трех тысячах казненных: воры, душегубы (то есть убийцы) и клятвопреступники. Среди этих трех тысяч политических было всего несколько десятков человек — в основном, конечно, бояре, — которых до этого царь неоднократно прощал под крестоцеловальную клятву. Три тысячи за 37 лет царствования. В Англии за такой же срок во время царствования Генриха VIII было казнено 72000 «больших и малых воров». Только одна французская (Варфоломеевская) ночь в десять раз перекрывает все российские ужасы. За те же пять лет, окрашенных ужасами опричнины, в самой прогрессивной стране той эпохи — в Нидерландах — генеральным прокурором приговорено к смерти 18000 человек, включая пару графов. Все в том же XVI веке при подавлении крестьянского восстания в Венгрии было убито 50 тысяч, тело лидера — Дьёрдя Дожи — скормили сподвижникам. При подавлении крестьянского движения в Германии было убито более 100 тысяч.