Все тайны Третьего Рейха

Я попытался осторожно отвлечь Гиммлера от неудачной идеи защитить немецкую политику в еврейском вопросе, разговаривая с евреем, так как эта попытка защиты вынудила бы его говорить одну неправду за другой. Но это было ни к чему. Казалось, он испытывал потребность умышленно произнести эту защитительную речь перед евреем, так как он, конечно, чувствовал, что дни его жизни или, по крайней мере, его свободы сочтены.

Он продолжал: „Для борьбы с эпидемиями мы были вынуждены построить крематории, где сжигали трупы множества людей, ставших жертвами этих болезней. И за это нам теперь грозят казнью!“ С его стороны это была самая отвратительная попытка искажения истины. Я был так потрясён подобным объяснением появления пресловутых фабрик трупов, что не мог вымолвить ни слова.

„Война на Востоке была невероятно жестокой, — сказал после этого Гиммлер. — Мы не хотели войны с Россией. Но вдруг мы обнаружили, что Россия имеет 20 000 танков, и мы были вынуждены действовать. Речь шла о том, чтобы победить или погибнуть. Война на Восточном фронте стала для наших солдат тяжелейшим испытанием. Негостеприимная природа, жестокие морозы, бесконечные просторы, враждебное население и повсюду партизаны в тылу. Немецкий солдат мог выстоять, только проявляя жестокость. Если в какой-нибудь деревне раздавался хоть один выстрел, приходилось сжигать всю эту деревню. Русские — не обычные противники, мы так и не смогли понять их менталитет. Они отказывались капитулировать даже в самом безнадёжном положении. Если еврейский народ пострадал из-за жестокости этой борьбы, то нельзя забывать, что и немецкий народ тоже не щадили“.

Разговор перешел на другую тему — тему концентрационных лагерей. „Свою дурную славу эти лагеря заслужили из-за неудачно выбранного названия, — так начал Гиммлер свое объяснение. — Их надо было назвать лагерями перевоспитания. В них сидели не только евреи и политические заключенные, но и уголовники, которых после отбытия ими их срока не отпускали на свободу. В результате Германия в военном 1941 году имела самый низкий уровень преступности за много десятилетий. Труд заключенных был тяжел, но эти тяготы переживал и весь немецкий народ. Обращение с заключенными в лагерях было строгим, но справедливым“. Я перебил его: „Но ведь нельзя отрицать, что в лагерях совершались тяжелые преступления?“ Он ответил: „Я могу допустить, что нечто подобное происходило, но я наказал виновных“.

Хотя я — исключительно с учетом моей задачи добиться освобождения еврейских и прочих заключенных, — вынужден был продолжать беседу, в тот момент, когда он заговорил о „справедливом обращении“ в концлагерях, я не смог сдержать свое возмущение. Мне доставляло удовольствие от имени страдающего еврейского народа сказать ему в лицо хотя бы о некоторых преступлениях, творившихся в этих лагерях. В этот момент я, как рупор поруганного, но не уничтоженного права, чувствовал себя сильнейшим из нас двоих. И я думаю, Гиммлер осознавал слабость своей позиции.

Я попытался еще раз отвлечь его от этих попыток самозащиты.

„Произошло многое, что невозможно исправить или возместить, — начал я. — Но если в будущем еще можно будет навести мосты между нашими народами, то как минимум все евреи, которые сегодня еще живут на подвластных Германии территориях, должны остаться в живых. Поэтому мы требуем освободить всех евреев из лагерей, находящихся вблизи от Скандинавии или Швейцарии, чтобы их можно было эвакуировать в Швецию или Швейцарию, а что касается остальных лагерей, то пусть заключенные остаются там, где находятся, пусть с ними обращаются хорошо, обеспечат их достаточным количеством еды, и пусть эти лагеря будут без сопротивления переданы союзникам, когда фронт приблизится к ним. Кроме того, мы просим выполнить пожелания, содержащиеся в ряде писем шведского Министерства иностранных дел и касающиеся освобождения ряда арестованных шведов, французов, голландцев и евреев, а также взятых в заложники евреев“. Керстен энергично поддержал мои пожелания.

Я попросил Гиммлера назвать число еще остающихся в концлагерях евреев, и он привел следующие цифры: Терезиенштадт — 25 000, Равенсбрюк — 20 000, Маутхаузен — 20–30 000 и еще немного в ряде других лагерей. Он утверждал также, что в Освенциме было 150 000 евреев, когда этот лагерь попал в руки русских; в Берген-Бельзене содержалось 50 000 евреев и в Бухенвальде 6000, когда эти лагеря были переданы англичанам и американцам. Я знал, что его цифры неверны и, особенно в случае Освенцима, сильно преувеличены. В Венгрии, сказал Гиммлер, осталось 450 000 евреев.

„И какова же была их благодарность? — ханжески спросил он. — Евреи в Будапеште стреляли по нашим солдатам“. Я возразил, что, если 450 000 евреев осталось, а было 850 000, значит, 400 000 были депортированы и их судьба неизвестна. Оставшиеся в Венгрии евреи не знали, что их ожидает, этим и объясняется их реакция.

Гиммлер отверг мои возражения. Свои аргументы он явно взял из известной басни Лафонтена: „Как страшен этот зверь! Он защищается, когда его хватают!“ Гиммлер продолжал: „Я намеревался сдать лагеря без сопротивления, как обещал. Я сдал Берген-Бельзен и Бухенвальд, но мне отплатили за это злом. В Берген-Бельзене одного из охранников связали и сфотографировали вместе с умершими незадолго до этого заключенными. И эти снимки распространяются теперь по всему миру. И Бухенвальд я сдал без сопротивления, но наступающие американские танки внезапно начали стрелять. Лазарет, который состоял из легких деревянных домиков, загорелся, а потом фотографировали трупы. Эти фотографии используют теперь для пропаганды ужасов. Когда я прошлой осенью переправил в Швейцарию 2700 евреев, даже это использовали для кампании в прессе лично против меня. Писали, будто я освободил этих людей лишь для того, чтобы создать себе алиби. Мне не нужно никакого алиби, я всегда делал то, что считал необходимым для немецкого народа, и добавлю к этому, что я не разбогател. Ни в кого за последние 12 лет не швыряли столько грязи, сколько в меня. Я никогда не мстил за это, даже в Германии каждый мог писать обо мне все, что хочет. Но публикации о концлагерях используются против нас как средство травли, и это не располагает меня к тому, чтобы и впредь отдавать лагеря. Например, несколько дней назад я приказал принудительно эвакуировать один лагерь в Саксонии, когда к нему приблизились американские танковые колонны. А с какой стати я должен был поступать иначе?“

Я боялся, что за повторными жалобами Гиммлера на публикации об ужасных открытиях в концлагерях, которые он пытался дискредитировать как „пропаганду ужасов“, может последовать требование в качестве ответной услуги за согласие на наши требования прекратить эти публикации. Несомненно, Гиммлер верил под многолетним влиянием геббельсовской пропаганды, будто евреи действительно контролируют мировую прессу, как лживо утверждала нацистская пропаганда, и, может быть, верил даже, что я как представитель евреев — хотя мы договорились, что я выступаю в качестве частного лица — могу оказать влияние на прессу союзных и нейтральных стран. Чтобы предварить прямое требование, я перебил его и обратил его внимание на свободу прессы в демократических странах.

„Правительство в демократической стране не имеет права препятствовать нежелательным публикациям. В дальней перспективе решающее значение имеют изложенные в них факты. В прошлом году освобождение 2700 евреев встретило благожелательный отклик в прессе всего мира, равно как и то обстоятельство, что здоровье освобожденных из лагеря Терезиенштадт было в сравнительно хорошем состоянии. У меня создалось впечатление, что Терезиенштадт был лучшим лагерем. Продолжение освобождения заключенных — единственная правильная политика, независимо от того, что пишет пресса. В спасении выживших евреев заинтересован не только еврейский народ. Шведское правительство выразило свой интерес тем, что уполномочило д-ра Керстена и меня на эту поездку. И на правительства и народы союзных стран согласие на наши предложения произвело бы благоприятное впечатление. Спасение оставшихся в живых евреев имело бы огромное значение и пред лицом Истории. А продолжение принудительной эвакуации может нанести Германии лишь ущерб. Необходимо разблокировать дороги, организовать снабжение и т. д.“.