Тайны Смутного времени

Ну еще бы! Кончилось тянувшееся десятилетиями безделье. Гвардию оскорбили самым жесточайшим образом, потребовав от нее настоящей военной службы. Чуть позже Петр поразил «янычаров» в самое сердце, дойдя до крайних пределов «самодурства»: он осмелился заявить, что отправит гвардию на войну! Циничное тиранство сего решения не оставляло императору никаких шансов уцелеть на престоле, вообще выжить… Такого гвардия уже не могла перенести — благо под рукой имелась матушка Екатерина, обещавшая вернуть исконно гвардейские вольности… То есть — прежнее сытое безделье.

И всё же стоит уточнить: даже в гвардии нашлись честные люди. Вопреки распространенным легендам, агитация сторонников Екатерины среди гвардейцев вовсе не встретила единодушной поддержки. Когда измайловцы и семеновцы уже открыто перешли на сторону Екатерины, преображенцы колебались, кричали, что умрут за Петра. Только после того, как арестовали преображенских офицеров — С. Р. Воронцова, П. И. Измайлова, П. П. Войекова и многих других, — полк удалось вывести на улицы.

Однако и впоследствии, в первые дни после переворота, не было «всеобщего ликования». Один из очевидцев утверждал: «Я лично видел, как один матрос плюнул в лицо гвардейцу, сказав при этом: „Ты, бессовестный тип, продал императора за два рубля“». Секретарь французского посланника К-К. Рюльер, очевидец переворота (и ярый сторонник версии о «тупом самодуре»), все же признавал, что видел, как матросы упрекали в кабаках гвардейцев, «что те за пиво продали императора».

Возможно, в Петербурге после успешного переворота и обстояло так, как описывала Дашкова: «Улицы были запружены ликующим народом, благословляющим нас; звон колоколов, священники в облачении на паперти каждой церкви, полковая музыка производили неописуемое впечатление».

В Москве (как свидетельствует тот же Рюльер) обстояло несколько иначе. Получив манифест о восшествии Екатерины на трон (где Екатерина, в частности, цинично уверяла, что пойти на этот шаг ее, изволите ли видеть, слезно просили некие «выборные депутаты от народа»), губернатор огласил его перед военным гарнизоном и жителями столицы. Потом выкрикнул здравицу в честь новой государыни.

В ответ — всеобщее молчание, угрюмое, многозначительное и жуткое. Губернатор провозглашает здравицу вторично — и вновь молчание. Только в третий раз «Ура Екатерине!» подхватывают несколько голосов — это кричат стоящие рядом с губернатором офицеры, которым он злым шепотом приказывает немедленно изобразить «глас народа». А тем временем в солдатских рядах слышится глухой ропот: «Гвардия располагает престолом по своей воле…»

Вскоре Пётр III будет убит кучкой пьяных гвардейцев — о возможности такого финала Екатерина, конечно же, и подумать не могла в доброте своей…

Виртуальность

Мог ли Пётр III подавить мятеж гвардии?

Без особого труда. Утром 28 июня, едва в Петербурге начались беспорядки, генерал-поручик Михаил Измайлов с несколькими кирасирами прорвался из города и прискакал в Петергоф, где находился Петр. Ярый враг Екатерины, Измайлов не терял ни минуты. Без малейших натяжек можно утверждать: начни Петр действовать немедленно, он имел все шансы на победу. Тем более, что в его свите находился человек, который мог уверенно и жестоко раздавить мятежные полки…

Речь идет об одной из заметнейших и славных фигур XVIII столетия — графе и генерал-фельдмаршале Бурхарде Христофоре Минихе. Личность примечательнейшая…

На военную службу Миних попал семнадцатилетним. Двадцать лет воевал в Европе, дослужился до генерал-майора, а в 1721 г. перешел на русскую службу, где прославился не только на поле боя, но и постройкой каналов, шлюзов на Неве, Рогервикской гавани на Балтике, разработкой новых военных уставов. Именно Миних основал в Петербурге Кадетский корпус и ввел в русской армии кирасирские полки, взял Очаков, успешно осуществил рейд в Крым, разбил турок под Хотином (потеряв всего 70 человек при более чем тысяче убитых с турецкой стороны). Именно Миних арестовывал Бирона, а вскоре и Брауншвейгскую фамилию.

При Елизавете Миних угодил в немилость и был отправлен в ссылку — по злой иронии судьбы, в тот самый домик в Пелыме, который сам же Миних спроектировал для свергнутого Бирона… В Пелыме, в Тобольской губернии, Миних просидел двадцать лет. И ухитрился не просто выжить — сохранить железное здоровье. Упрямый крестьянский внук (предки Миниха были крестьянами, лишь его отец получил дворянство от датского короля Фридриха) разработал подробную и обширную программу выживания — сочинял духовные песни и проповеди, труды по фортификации, военные планы, трактаты о переменах в гражданском управлении, учил обывательских детей, работал на огороде. Спал при этом лишь три часа в сутки — и через двадцать лет вернулся волей Петра в Петербург, не лишившись ни единого зуба, крепкий и бодрый (сохранились воспоминания, что семидесятидевятилетний старик лихо крутил амуры с доступными придворными красотками).

Миних советовал Петру действовать, не теряя ни минуты. Шансы были огромные — войсками, расквартированными в Прибалтике и Восточной Пруссии, командовал преданный Петру П. А. Румянцев. Кронштадтская крепость еще не успела присягнуть Екатерине, и посланный ею адмирал Талызин до Кронштадта пока что не добрался.

Достаточно было немедленных действий — отправить курьеров в Кронштадт, к заграничному корпусу Румянцева (а самому Петру с придворными и голштинскими гвардейцами безотлагательно бежать подальше от Петербурга). Многопушечные линейные корабли Кронштадтской эскадры, войдя в Неву, держали бы под прицелом весь город. Полки Румянцева, обстрелянные и получившие боевое крещение в сражениях с лучшей европейской армией того времени, прусской, без всякого труда втоптали бы в грязь гвардейских бездельников (которых армия откровенно ненавидела). Если только гвардейцы рискнули бы сопротивляться…

Зная железный характер нимало не боявшегося крови Миниха, можно предположить, что Екатерина могла и «совершенно случайно» погибнуть при штурме Петербурга. Уже потом, после ареста Петра, когда императрица спросила Миниха: «Вы хотели против меня сражаться?», старый вояка, не боявшийся уже ни Бога, ни черта, браво ответил: «Так, всемилостивейшая государыня! Я хотел жизнью своей пожертвовать за монарха, который возвратил мне свободу!» Екатерина, взяв со старика клятву верности, восстановила его в прежних должностях, и он еще пять лет, до смерти, находился в непрестанных трудах…

Этот человек, окажись у него власть распоряжаться от имени монарха, мог изменить историю. Увы, Петр промедлил, и это стоило ему жизни. Вряд ли стоит судить его за проявленную нерешительность слишком строго. Дело тут не в простой, «житейской» трусости. Он попросту не умел сражаться в таких условиях. В его системе жизненных ценностей с самого начала не предусматривалась возможность таких событий. Петр был слишком уж европейцем — а в России это никогда не прощалось. Зато блестящая азиатчина, которой обучилась Екатерина, принесла свои плоды. Россию вновь вернули на дорогу кнута, топора, произвола, взяв из реформ Петра только то, что служило укреплению ничем не ограниченной самодержавной власти. По инерции Екатерина созвала депутатов от дворянства, купечества и крестьян, которые должны были выработать новый свод законов (идея Петра III), но сумела превратить это в пустую говорильню. Зато закрепостила украинских землепашцев, до того свободных…

Чтобы дать характеристику «золотому веку Екатерины», вовсе не обязательно открывать Америк. Достаточно вспомнить строки Пушкина: «Со временем история оценит влияние ее царствования на нравы, откроет жестокую деятельность ее деспотизма под личиной кротости и терпимости, народ, угнетенный наместниками, казну, расхищенную любовниками, покажет важные ошибки ее политической экономии, ничтожность в законодательстве, отвратительное фиглярство в сношениях с философами ее столетия — и тогда голос обольщенного Вольтера не избавит ее славной памяти от проклятия России».