И дух наш молод

Я побывал на одном из митингов путиловцев, где страсти кипели вовсю.

- На демонстрацию! - требовали рабочие. - Все на демонстрацию!

Успокоить рабочих удалось Володарскому.

- В чем наша сила? В организованности, железной дисциплине. У вас, говорил он, - есть партия - партия большевиков. Она призовет вас, когда придет время. Держитесь, не расстраивая единого пролетарского фронта.

Тревожные сигналы поступали в ЦК, ПК, "Военку" отовсюду.

8 июня вопрос о демонстрации решался на совещании членов ЦК, ПК, военной организации. Совещание проходило в солдатском клубе "Правда". Представители докладывали: рабочие и солдаты гневно протестуют против решений съезда, удержать их от выступлений вряд ли удастся.

Было принято решение о проведении мирной организованной демонстрации. Во-первых, чтобы предотвратить возможность провокации и ненужные жертвы; во-вторых, чтобы показать съезду, его делегатам, насколько позиция большинства расходится с мнением пролетариата и армии.

Демонстрацию назначили на 10 июня. Весть о ней напугала правительство, встревожила не на шутку меньшевистско-эсеровский муравейник. Снова забегали закулисных дел мастера, заработала машина голосования. 9 июня вечером руководимый соглашателями съезд Советов постановил: запретить на 3 дня всякие уличные демонстрации. Съезд обратился с воззванием к рабочим и солдатам, призывая их в демонстрации не участвовать. Президиум съезда лицемерно мотивировал свое решение тем, что демонстрация якобы может вызвать раскол рабочего класса, играет на руку "темным силам". Виновниками раскола и волнений объявлялись, как всегда, большевики.

ЦК нашей партии не мог вступить в открытый конфликт с постановлением съезда. В ночь на 10 июня было принято решение об отмене демонстрации. "Большевики отменили демонстрацию, вовсе не желая вести рабочих на отчаянный бой, в данный момент, против объединенных кадетов, эсеров и меньшевиков"{84}.

Перед партией встала очень трудная задача - в считанные часы оповестить и удержать массы от выступления в то время, когда они рвались на улицу. В редакции газет "Правда", "Солдатская правда" срочно дослали обращение "Ко всем трудящимся, ко всем рабочим и солдатам Петрограда" об отмене демонстрации. Ночью по тревоге ЦК, ПК партии и "Военной" был созван партийный актив для оповещения заводов, частей об отмене демонстрации. Мне с Федоровым и Семенюком в эту ночь пришлось побывать в полках: Павловском, Литовском, Волынском, Измайловском и Петроградском. В Павловском к нашему сообщению отнеслись с крайним недоверием. Член полкового комитета Гринченко прямо заявил:

- Этого быть не может, я только вчера был в "Военке", где подтвердили: выход на демонстрацию десятого утром.

Только когда пришел член комитета большевиков Громов, павловцы поверили нам, хоть и не скрывали своего недовольства отменой демонстрации. С таким же настроением мы столкнулись и в других частях.

Мы успели оповестить всех - демонстрация не состоялась. Но 10 июня все буржуазные газеты вышли с грубыми, резкими нападками на большевиков. Клеветой и бранью в адрес Ленина разразились почти, все буржуазные и соглашательские газеты.

Рабочие и солдаты остались на своих местах, на улицу не вышли. Они поверили партии большевиков, но вопрос о демонстрации снят не был.

10-го утром путиловцы собрались на заводском дворе. К ним вышли Д. Романов и Т. Барановский, чтобы разъяснить решение ЦК партии.

Встречали делегатов съезда, да и нас, рядовых агитаторов, по разному.

- Без вас пойдем, без руководителей, без завкомщиков! - кричали возбужденные рабочие.

- Кто звал вас на демонстрацию? - спрашивал Романов. - Мы, большевики, Центральный Комитет нашей партии. Он и отменяет ее. Неспроста, значит.

...Медленно, неохотно расходились по цехам рабочие, но к совету прислушались. Авторитет Центрального Комитета, "Правды" на заводе заметно окреп. А соглашатели с каждым днем теряли свое влияние.

Запрет демонстрации, предательские действия президиума съезда вызвали негодование, бурные протесты масс, партийных организаций. Надо сказать, что многие недовольны были и постановлением ЦК.

Горячие головы нашлись и среди рабочих, и среди нас, активистов "Военки". К ним принадлежал и я.

Агитировал не выходить на демонстрацию, а сам считал постановление ЦК ошибочным.

- Проделана огромная работа. Все приведно в движение. Съезд нам не указ! Вперед - и только!

Примерно такого же мнения придерживались отдельные члены Петербургского комитета РСДРП (б), большевики - делегаты съезда, которые готовились вместе со всеми выйти на улицы столицы.

Именно поэтому Владимиру Ильичу пришлось дважды выступать с разъяснениями: на заседании Петербургского комитета и на большевистской фракции съезда.

Я хорошо помню заседание фракции большевиков.

В эту ночь дежурила наша группа. Пока зачитывали вслух решение ЦК фракция заседала в большой классной комнате кадетского корпуса, - стоял глухой шумок. Прения были бурными. Обсуждение решения ЦК об отмене демонстрации вылилось в осуждение президиума съезда. Один за другим предлагались варианты незамедлительных ответов, контрударов по соглашателям.

Начал Владимир Ильич с тех же доводов, которые потом приводились в "Проекте заявления ЦК РСДРП (б) и бюро фракции большевиков Всероссийскому съезду Советов по поводу запрещения демонстрации" и в речи на заседании Петербургского комитета РСДРП (б).

Владимир Ильич сказал, что полностью разделяет негодование и гнев товарищей. Большевики, продолжил он, никогда не откажутся от права самостоятельно и независимо пользоваться всеми свободами для мобилизации рабочих масс.

Партия большевиков по-прежнему выступает за переход всей власти в руки Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, несмотря на захват руководства в Советах оборонческими и враждебно относящимися к партии пролетариата партиями меньшевиков и социал-революционеров.

Да, "Вся власть Советам!" - это наш лозунг, лозунг большевиков, но если бы даже государственная власть целиком перешла в руки Совета и Совет попытался наложить оковы на нашу агитацию, это могло бы заставить нас не пассивно подчиниться, а пойти навстречу тюремным и иным карам: мы не отказались бы от своих марксистских, интернационалистских принципов.

Крепко было сказано, с огромным достоинством.

Но тут же Ленин добавил, что одно дело отстаивание принципов, стратегической линии партии, другое - тактика. В политической борьбе чаще, чем на войне - а на фронте такое бывает, - приходится отменять намеченное наступление в зависимости от обстановки, от колебаний средних мелкобуржуазных слоев. Надо уметь учитывать момент и быть смелым в решениях.

В своей речи Владимир Ильич подробно остановился на выступлении одного молодого товарища, не помню уже какой именно делегации.

Мне, честно говоря, искреннее, страстное выступление этого товарища, почти моего ровесника, понравилось: в его путаной горячей речи я узнавал себя, свое нетерпение, свои мысли и недоумение по поводу отмены демонстрации.

Владимир Ильич сказал примерно следующее:

- Мы только что выслушали здесь взволнованную речь нашего товарища, молодого революционера. Я хорошо понимаю его. Все, что им было сказано, сказано искренне, от всего горячего сердца. Это хорошо. Это превосходно.

У настоящего революционера, тем более - у молодого, и должно быть горячее сердце, умеющее любить и ненавидеть. Человеку, делающему революцию не на словах, а на деле, надо иметь горячее сердце и холодную голову. Максимум спокойствия, осторожности, выдержки. Не бездумный порыв, а трезвый расчет. Пусть не сердце головой, а ясная, не затуманенная эмоциями голова управляет горячим сердцем.

Мы шли на мирную демонстрацию, чтобы оказать давление на съезд, а нас обвиняют в заговоре. Надо вести разговор о том, каким путем даже этот запрет демонстрации обернуть в нашу пользу.

Отменив демонстрацию 10 июня, президиум съезда объявил о всенародной манифестации, назначенной на 18 июня. Что ж, отлично, 18 июня дает нам возможность еще больше, еще теснее объединить рабочих и солдат. Демонстрация пройдет под нашими лозунгами. Надо пойти на заводы к рабочим, в казармы к солдатам и все объяснить: да, мы пошли на отмену демонстрации, но не потому, что считаем свою политику ошибочной, свои силы слабыми.