Писатели и советские вожди

Узнав от Н. И. Столяровой об ответе весьма осведомленного в делах такого рода Лебедева, Эренбург понял бессмысленность ожидания ответа Хрущева и счел целесообразным не сообщать о предпринятой попытке Твардовскому, да ему и чисто психологически было бы трудно признаться в получении отказа, поэтому он отправил главному редактору «Нового мира» такое письмо:

Поняв, что впрямую говорить о Бухарине ему не позволят, Эренбург, работая над мемуарами, тем не менее не упускал случая упомянуть Бухарина там, где он считал это важным и когда была надежда провести это через цензуру. Часто он вынужден был, не называя фамилии своего друга, ограничиться лишь его именем-отчеством, надеясь, что памятливые читатели поймут, какого именно Николая Ивановича автор имеет в виду. Читательская почта Эренбурга подтверждает, что в общем-то он оказался прав, хотя, конечно, бывали и курьезы — в одном случае его поблагодарили за то, что он добрым словом помянул Н. И. Вавилова, в другом — просили подробнее рассказать о встречах с Н. И. Ежовым (письмо его несчастной дочери ошарашило Эренбурга). В читательской почте, вызванной публикацией первой книги мемуаров, Эренбург нашел и письмо, которое его растрогало:

Так Эренбург узнал, что вдова и сын Бухарина живы [461]. Его юбилейная почта была огромной, он читал ее постепенно и ответил на письмо с вынужденной задержкой:

С вдовой и сыном Бухарина Эренбург встретился через несколько лет, этому предшествовало еще одно письмо:

О содержании долгой беседы с Эренбургом А. М. Ларина кратко рассказала в книге воспоминаний [464]. Эренбург также упоминает этот разговор в 29-й главе (4-й книги мемуаров), посвященной Бухарину. Эта глава, написанная Эренбургом вдогонку четвертой части в 1965 г. после встречи с близкими Бухарина, написанная без какой-либо надежды на публикацию, оказалась единственной главой мемуаров, предназначенной «в стол» [465]. Рукопись этой главы, против обыкновения, Эренбург никому не показывал, даже близким Бухарина.

Это был не политический, а человеческий портрет Бухарина, и, если допустима аналогия с изобразительным искусством, это — не масло, а карандаш. Оттенки политических взглядов или существо экономических теорий Бухарина Эренбурга интересовали мало, а вот трагедия живого, талантливого, честного, импульсивного человека и безошибочная расчетливость сталинской интриги, беспроигрышность его садистского восточного вероломства — над этим он думал постоянно…

В рукописи четвертой книги «Люди, годы, жизнь», представленной в «Новый мир», было несколько эпизодов, связанных с Бухариным. Например, в шестой главе, где речь шла о статье Эренбурга «Откровенный разговор», которую Бухарин напечатал в «Известиях» в 1934-м. В этой главе Бухарин упоминался дважды, но редакция «Нового мира» потребовала снять недозволенное имя, и Эренбургу пришлось заменить его «редакцией „Известий“» и «газетой» [466]. Однако уже в отдельном издании третьей и четвертой частей мемуаров Эренбургу удалось имя Бухарина восстановить [467]. То же самое произошло и с седьмой главой, посвященной Первому съезду советских писателей, — упоминание о докладе Бухарина редакция журнала вычеркнула (критическое упоминание доклада не реабилитированного тогда Радека при этом оставили), а в издании 1963 г. Эренбург его восстановил [468].

Точно так же вышло и с принципиально важным для Эренбурга упоминанием встречи с Бухариным в редакции «Известий» в день убийства Кирова: в «Новом мире» вместо фамилии напечатали «редактор», а в отдельном издании редактор фамилию обрел [469].