Коронованный странник

- Холопы забегали, засуетились. Александр, косясь, видел, как сразу трое с ножами склонились над тушей медведя, парок повалил от неостывшего, лишенного шкуры мяса. Резали темную медвежатину и тут же подавали истекающие кровью куски тем, кто стоял рядом с ними с рожнами в руках. Скоро, облизываемое языками пламени мясо зашипело, заскворчало, добрый, но какой-то чуть пряный, лесной дух потек над станом, в Ребров-Замостный серебряным ковшиком черпал из бочонка рябинно-красную жидкость, расплескивал её по чаркам, стоящим на столе и говорил дворянчикам, у которых уж замаслились глаза в предвкушении пира.

- Сие вам, китайский бог, водка по стариннейшему рецепту под моим собственным надзором выкуренная и настоенная. "Перцовка жимолостная, или Ребровка" называется! Пейте, закусывайте, да их сиятельство Реброва-Замостного паки и паки благодарите!

- Благодарим присно, ваше сиятельство! - проблеял кто-то из захребетников.

- И во веки веков благодарить и поминать будем! - паточно пропел другой, но князь его резко оборвал:

- Какое поминовение, китайский бог?! Я всех вас переживу, ерши вяленые! А вы, Василий Сергеич, что ж к нам не подходите? - ещё более елейно, чем дворянчик, проговорил князь. - К нам, к нам идите, водочки перцовой отведайте да вот икоркой с горячим оладушком и закусите! Опосля медвежатинки отведаем да и будем "чижиков" пускать! Эх, полетят, китайский-раскитайский бог!

Александр, от природы вежливый, не способный обидеть хозяина, если он спешил угостить его, выпил чарочку перцовки и закусил, как предлагали, "оладушком с икоркой", а из памяти не уходили убитые на охоте люди.

"Да неужели эти слуги и на самом деле такие покорные, готовые пойти на самоубийство, только бы была выполнена воля барина? Ведь отправлять их на медведя с ножом, имея возможность застрелить его, это жестокость, деспотизм! Ну, пусть жесток этот князишка, но как же мирятся с его деспотизмом слуги? Неужто рабство уничтожило в них и самолюбие, и гордость, и желание жить?"

Не прошло и часа, а гости уж были красны лицами, болтливы и смелы в присутствии Реброва-Замостного, размягчившегося, подобневшего, вравшего напропалую, бахвалившегося вначале борзыми, потом всей псарней, после конюшней, затем дворовыми девками, из которых он "сотворил" танцовщик. Александр узнал, что в Ребровке имеется и театр, и оркестр, и труппа, многие дворовые участся на живописцев, французскому, пению и танцам; все крепостные ради-радешеньки от того, что владеет ими сам их сиятельство Ребров-Замостный, князь, то и дело приглашают его крестить младенцев, что он делает охотно и стал уже крестным отцом не менее пятисот жителей Ребровки и других деревень. На праздники же крестьяне собираются перед домом барина, поэт в честь него здравицы, одаривают всякой всячиной, целуют руки, плачут. И, вспомнив об этом, князь, закрыв лицо пухлыми ладошками, разрыдался от переполнявших его отеческих чувств, и стоявший неподалеку холоп немедленно извлек из походного поставца большой накрахмаленный платок, которым их сиятельство утер глаза и в который громки и со тщательностью высморкался.

- Да скоро ль медвежатина готова будет, китайский бог?! - неожиданно громко прокричал Ребров-Замостный, что Александру после умильных слез показалось странным и неуместным.

- Уже несет, батюшка, уже несем! - послышалось в ответ, и скоро на столах и впрямь появилось мясо, полыхнувшее жаром.

- Кушай, Василь Сергеевич, кушай! - с медовой улыбкой предложил князь. - Душу отведешь, а после я тебе такого "чижика" покажу, что ой-ой-ой!

Заинтригованный Александр принялся грызть мясо, крепкое, темное, волокнистое, с сильной лесной пахучинкой. Видел, что и гости, хоть и нахваливают медвежатину, не желая обидеть хозяина, однако ж морщатся, глотают через силу, давятся, сам же Ребров-Замостный к мясу и вовсе не притронулся, а только понукал дворянчиков:

- Ешьте, ерши вяленые, чтоб помнили князя, щедрость его да хлебосольство!

Но когда один из гостей, схватившись за горло, с хрипением удавленника кинулся подальше от стола, чтобы не испортить аппетит другим, а за ним тут же процедуру совершили ещё два захребетника, князь понял, что гости наелись досыта.

- Ну, буде с вас! - сказал он торжественно. - Теперь же - главным фокусом распотешимся! "Чижика" чинить станем!

Тут со всех сторон налетела дворня - егеря, стремянные, доезжачие, поваришки. Все встали в круг, будто всем давно была знакома забава со странным названием "чижик". Ребров-Замостный, посмеиваясь, достал из кармана кошель, высыпал на столь горсть серебра и заговорил:

- Тому, кто "чижика" исполнит с наилучшей красотой и чистотой, рубль серебром дарю, китайский бог! Только перед началом скажите, ребятушки: добровольно ль вы, без насильства с моей стороны "чижика" делать станете? Потому вопрошаю, что один важный барин испереживался сердцем, жалеет вас!

И Ребров-Замостный подмигнул Александру, который с трепетом ожидал от "фокуса" чего-то страшного, дотоле не виданного. Холопы же, тоже малость восхмеленные, рассмеялись, будто такой вопрос никак не следовало бы им задавать. Послышались бесшабашные крики:

- А пусть барин о нас не печалится! Мы "чижику" с детства обучены, только и ждем случая, чтобы Евграфа Ефимовича, благодетеля и батюшку нашего, порадовать-позабавить!

- За рупь серебряный каждый из нас "чижиком" стать рад, а за два так и "расчижиками" сделаемся!

И толпа холопов задорно стала ржать, потешаясь то ли над глупостью заезжего барина, позволившего допустить в свое сердце жалость к ним, отважным, то ли над собой, над собственным беспредельным бесстрашием.

- Ну, хорош голотать, козлы! - прервал Ребров-Замостный ярый смех холопов. - начинай по одному!

Холопы перекинулись едва слышными фразами, немного поспорили, видимо, оспаривая у друг друга право начать "фокус", и вот уже над толпой замелькали чьи-то руки, взлетела над головой стаскиваемая одежонка, и Александр увидел, что от толпы холопов отделилась фигура совсем голого мужика, который, поеживаясь, подбежал к князю, похлопал себя по груди и сказал:

- Чарочку подайте, как водится, Евграф Ефимыч!

- Пей! - с добродушной улыбкой протянул дворовому человеку чарку Ребров-Замостный, тот метнул перцовку в широко открытый рот, истошно завопил и, согнув в локтях руки, бросился вниз к реке по крутому берегу только ягодицы быстро-быстро задвигались. Добежав до реки, повернувшейся тонким ледком лишь на десять саженей от кромки берега, холоп, ещё громко гаркнув, с разбегу сиганул головой вперед, да ещё как-то хитро изогнулся в полете, и Александр, к ужасу своему, увидел, что, пробив лед, он ушел под него.

"Да когда же он вынырнет? - чувствуя, как сильно трепещет его сердце, подумал Александр. - Неужели это зверство и есть "чижик"?"

И, точно догадываясь, о чем думает гость, Ребров-Замостный беспечно сказал:

- Не тревожьтесь, сейчас вынырнет. Вся идея "фокуса" в том и заключается, что нужно, пробив ледок, уйти под него, проплыть маленько под водой, а после, пробив лед головой в другом уж месте, выйти на поверхность. Сия забава заведена была ещё дедом моим, Аннинских времен кавалером - и жох же он был на всякие такие вот веселые проделки! Дворовые сильно привязались к такой забаве, только и ждут случая...

Но договорить князь не успел, потому что отовсюду раздались огорченные возгласы:

- Спортил "чижика" Серега, мешком на дно ушел, щук кормить!

- Может, выплывет еще?

- Где там! Давно бы выплыл...

- Ну ладно! - закричал князь. - Чего сопли-то рспустили? Не выплыл, значит, сам виноват, такова его, видать, планида! Следующий за чаркой подходи, али нет уж боле смелых да ловких "чижиков"?

- Как нет

- Есть! Есть!

- Все мы "чижиками" быть хочим!

Дворовые по очереди, оговоренной между ними, раздевались, подходили к князю за чаркой, выпивали и бросались вниз с криками радости, напускной, как казалось Александру, который с искривленным от душевной боли лицом, как завороженный, наблюдал за дикой игрой. Второй холоп, пробив лед неподалеку от полыньи, оставленной несчастным Серегой, взломал головой ледяную корку в двух саженях от своей лунки, радостно заорал: