Коронованный странник

- Да что же за сомнения? - нетерпеливо дернул плечом, которое украшал генеральский эполет, Норов.

- А вот какие, ваше величество. Сами изволите помнить, что предок царственный ваш, Иоанн Васильевич Грозный, переход крестьянам от одного помещика к другому запретил, ибо заботился о благосостоянии дворянсвта, военной силы и главной защиты Руси. Причем, о мелких, слабых дворянах радел, от коих богатые вотчинники людишек, силу рабочую, с легкостью переменивали. Крепостничество России спасением стало. А теперь иначе ли? Ну, дадим крестьянам волю, а кто ж помещичьи поля обрабатывать станет разбегутся же крестьяне! А захиреет дворянство, работника потеряв, и государство в полный упадок придет.

- За жалованье дворяне государству служить станут! - твердо сказал Норов.

- Нет, не соглашусь, - вежливо возразил Ланский. - На одной жалованье ни офицер, ни чиновник долго не протянут. Даже мы, министры, от своих земелек доход получаем, чтоб жить в относительном благополучии. О мелкоте же чиновничей и говорить нечего: нет имения - взятки берут, лихоимствуют. Захиреет Россия и вовсе, ей-ей! А, предположим, что решимся мы и дадим всем помещичьим крестьянам свободу. Но только как их на волю отпускать, с землей или без земли?

- С землей, конечно! - уверенно заявил Норов. - Надел каждому положить по числу душ в семье!

- Верно судите, но тогда придется помещиков, имения получивших от государей русских за военную службу, земли лишать, к тому же земля везде разная - здесь суглином, там - чернозем, цена здесь и там различная. Голову сломаем прежде, чем выведем, в каких губерниях столько-то хлебопашцу давать, а в каких - столько. Придем к тому, что дворянство возропщет и против высшей власти выступит, что к междоусобице приведет.

Норов провел рукой по рябой щеке, нахмурился:

- Ну, сие все обсчитать можно. Да и крестьян обязать нужно будет постепенно с помещиком за землю деньгами рассчитаться. Вот и будут у дворян деньги.

- Пусть так, но мы ещё спросим у вашего величества: а так ли нужна крестьянам эта воля?

- Да что ты говоришь такое? - вскричал Норов, вскакивая с места - даже стул упал, который тут же поднял стоявший у стены лакей. - Личной свободой, волей все обладать должны! В ней залог процветания страны!

- Очень сомнительно, ваше величество, - скромно опуская взгляд, сказал Ланской. - Еще не ведомо, как грубый, необразованный человек, всю жизнь свою проведший на помочах дворянского надзора, отечественных помочах, замечу, распорядится своей свободой. Может, запьет на радостях беспробудно, имущество продаст, свою землю, за чем прежде следили помещик да община. Да и тягостна ли для большинства крестьян неволя? Нет, многие её и не замечают! Ведь в неволе же служебных обязанностей находится чиновник-дворянин или дворянин-офицер, так ведь?

- Да, но там просто дисциплина.. - смешался Норов.

- Что неволя, что дисциплина - несвобода! Утверждаете, что помещик крестьян по своему усмотрению женит? Ну как у крестьян никогда и не было свободы выбора при вступленьи в брак: родители за молодых решали, как и когда женить. Помещик же весьма часто благое дело для крестьян чинит, когда берется за устройство их брачной жизни, вспоможение дает деньгами. Ах, не такой уж и злодей помещик - ему выгода прямая не разорять, не мучить крепостных своих, а заботиться о них, чтобы работников иметь исправных да верных слуг. Или он стремится мордовать их, оскорблять крестьянских жен и девок, тем самым призывая землепашцев к бунту? Нет, бунт пугачевский многому русских дворян научил, поспокойней, поумнее стали. Помещик - отец крестьянам, а не враг им!

- Необразованы крестьяне, неграмотны! - стоял на своем Норов.

- Верно, но и то отчасти... - и тут нашелся министр. - Грамотных по селам и деревням России отыщется немало, которые неграмотным могут в часы редкого досуга святоотеческую книжку почитать, Евангелие, Жития святых. А всеобщая-то грамотность зачем крестьянам? Желаете ученость им привить? Чтобы немецких и англицких философов читали? Нет, если сей блажью забьем мы головы крестьян, то отобьем у них охоту к тяжкому труду полевому, когда в страду без передыху работать надо и спать не боле четырех часов. Возгордятся, заумничают, хозяйство бросят да и... сопьются. Опять же Россию уничтожим.

- Нет, воля и образование лишь поспособствует развитию хозяйства, как у англичан! - с азартом воскликнул Норов.

- И здесь я очень сомневаюсь. Чтобы умело пахать и сеять, книжек не надобно. Свое дело крестьяне знают, и крепостное право тому делу не помеха. Могу представить вашему величеству справку о том, сколь многие крестьяне крепостные до того разбогатели, что скупают у помещиков своих землицу, для обработки которой прикупают и крепостных - на имя помещика, конечно. Водяные мельницы заводят, постоялые дворы на дорогах почтовых, засевают земли хмелем, льном и коноплей, обширные луга под сенокосы отдают внаем односельчанам. А сколько хлеба на рынок возят, и он потом за границу купцами иноземными увозится. Многие крестьяне промышляют ткачеством, целые деревни ткут полотна, сукна и миткали на продажу, и часто слышим, что эти крепостные уж землепашество забросили и свои земли отдают в аренду. Большинство же процветают крестьян совсем неграмотны. Так разве кому-то помешал помещик? Нет, ему нужен работящий, умный, богатый крепостной. Зато на казенных землях, где не помещик, а государственный чиновник Бог и царь, отцовской заботы крестьянин не ощущает. Чиновнику ведь безразлично, как живется хлеборобам. Скажу еще, что помещичьи х крестьян всего лишь треть от общего числа. Было б больше - куда вольготней бы жилось крестьянству!

Норов вновь поднялся. Он больше не находил резонов. Речь Ланского казалась веской, убедительной, правдивой.

"Да ведь и я когда-то думал точно так, сомневаясь в необходимости отмены крепостного права!" - пришла ему на ум успокоительная мысль. Он улыбнулся и сказал перед тем, как покинуть зал:

- Да, вы меня почти что отговорили от моей затеи. Надобно ещё подумать да хорошенько взвесить все "за" и "против" прежде, чем кидаться в омут неизвестности, предпринимая реформу, последствия которой столь неопределенны!

Едва заметная улыбка скользнула на лице Ланского:

- Главнейшее из свойств монархов - быть мудрым, предусмотрительным и осторожным. Старина - надежная опора и для государей.

Норов, уходя, кивнул. Спешно поднялись министры и поклонились, а когда дверь за императором закрылась, раздался вздох облегчения, многие сановники, точно мешки с отрубями, обессиленно попадали на стулья, кто-то вытирал ладонью пот со лба, кто-то нервно всхлипывал, кто-то откинулся на спинку стула, держась рукой за левую часть груди.

- Вящее тебе наше спасибо, умница ты и Цицерон российский! - громким шопотом обратился к Ланскому, гордому победой над самим царем, один из министров. - Не ты б - попали бы мы, точно куры в ощип!

И министры один за другим не преминули горячо поблагодарить министра внутренних дел за то, что он спас их от разорения, а страну от междоусобицы, и Ланской, имевший больше трех тысяч душ, без сопротивления, скромно принимал эти благодарности, думая про себя, что с этим императором ещё как можно уживаться и ладить.

Сам же Норов в дурном расположении духа, недовольный собой, два часа провел закрывшись в кабинете. Ему было стыдно, будто рядом с ним находился Серж Муравьев-Апостол и с укоризной качал головой, упрекая на бессилие, проявленное в таком важном вопросе, как освобождение крестьян.

"Но ещё не поздно! - явилась спасительная мысль, разом успокоившая Норова. - Поезжу по России или затребую рапорты от губернаторов о положении помещичьих крестьян. Вот тогда и будет предлог вернуться к моей затее вновь. Ну, конечно - так и сделаю!"

Потом Норов вкусно пообедал в обществе одних лишь фрейлин, часто улыбаясь очаровательной Саблуковой. Вечером в Эрмитажном театре в том же обществе слушал "Орфея и Эвридику" в исполнении заезжей итальянской труппы, ночевать же отправился на Каменный остров. Саблукова приняла его в платье яблочного цвета, с накинутым на плечи шантилли, черным, с гирляндой смородины, в своей спальне ровно в полночь, а скоро и платье, и шантилли уже лежали скомканные на спинке кресла. Спустя два часа красавица-фрейлина, ласково провоодя ладонью по груди лежавшего на спине Норова, с улыбкой восхищения прошептала ему по-русски: