Обитель подводных мореходов

- Ну, допустим я, - отозвался Егор, с начальственной небрежностью отваливаясь на спинку стула. - Что вы, мой юный друг, имеете мне сказать?

Почтительно выпрямившись перед старшекурсником, рассыльный отрапортовал:

- Товарищ старшина первой статьи, приказано передать: в вестибюле вас ждут.

- Кто именно, гардемарин? - возвысил его Непрядов. - Говорите тотчас!

Строгий первокурсник польщённо оттаял дрогнувшими уголками губ, но всё же не сдался.

- Сказал, что приказано, - изрёк с неподдельной твёрдостью и скрылся за дверью.

- Ох, уж эти "гардемарины" с зелёными ушами, - тут же заметил Кузьма. - Плохо мы воспитываем молодёжь.

- Сам таким был,- напомнил Егор, нехотя поднимаясь из-за стола. Пойду гляну, кому я там понадобился.

Сбежав по лестнице, Непрядов боковым коридором вышел в вестибюль. Всё та же в прохладном полумраке давила торжественная тишина, в бездну сумрачного потолка устремлены мраморные колонны. Подобно пушкинскому командору недвижно каменел у знамени рослый часовой. Шаги отдавались под сводами гулко и значительно. Однако никого больше не было видно. "Уж не разыграл ли кто меня?" - подумал Непрядов и взялся за массивную бронзовую ручку входной двери, собираясь на всякий случай выглянуть на улицу.

- Егор! - отчётливо услыхал он за спиной негромкий голос.

Непрядов обернулся и... увидал Катю. Она стояла за колонной, где свет не горел, и потому её трудно было сразу заметить. Егор бросился к ней с мгновенным приливом восторга и радости, с ощущением настоящего чуда, нежданно-негаданно свалившегося на него. Он взял её крепкие, но удивительно нежные ладони и уткнулся в них лицом, замирая от нахлынувшего счастья.

Фигура застывшего на часах командора явно начала оживать, заблестела глазами в сторону появившегося развлечения. Чтобы не искушать его, Непрядов увлёк свою юную подругу за колонну, в глубину небольшого алькова, где их никто бы не смог видеть.

- Ну, как ты, откуда? - спросил он, как только немного успокоился. Ведь тысячу лет не виделись!

- Приехали на гастроли, - почти шёпотом отвечала она, сияя всё той же по-детски трогательной улыбкой, которая всегда завораживала. - Воздушные гимнасты Плетнёвы, рекордный полёт под куполом цирка - спешите видеть и обалдеть!

- Вот здорово! - обрадовался Егор. - Теперь наконец-то посмотрю, как ты летаешь по воздуху.

- Лучше всех, - с лукавой искоркой в глазах похвастала Катя. - Разве ты сомневаешься?

- В тебе - никогда!

Они согласно и тихо засмеялись, совсем не думая о том, что каждый звук и даже шорох в огромном вестибюле многократно усиливается, неизменно обнажая чужую тайну. Из своей комнаты выглянул дежурный офицер и предупредительно кашлянул. Влюблённые поутихли.

Непрядов вспомнил, что как раз в этот день он мог получить увольнительную. Из-за подготовки к "госам" он уже забыл, когда в последний раз ходил в город - не до развлечений было. Дружки сговорились, что и шагу за порог училища не ступят, пока не прозвенит последний звонок. Теперь же представился тот особый случай, который давал право на снисхождение к самому себе.

Не прошло и двадцати минут, как Непрядов, облачённый в бушлат и в лихо сдвинутой на затылок бескозырке предстал перед Катей. Увольнительная давала им на счастье целых четыре часа и... весь город с хмельными запахами распускавшихся деревьев, звонами трамваев и взглядами прохожих. Они брели по весенним улицам, взявшись за руки, и никак не могли наговориться. Егор с интересом расспрашивал Катю о её делах в цирке, потом рассказывал о своей учёбе, о хороших дружках своих, обещая непременно с ними познакомить.

Блуждая, они забрели на Бастионную горку, по крутой извилистой дорожке поднялись на самую её вершину - под кроны уже зазеленевших столетних вязов. По-прежнему бойко журчал ручей, ниспадая уступами в обводный канал. И Егор вспомнил, как этот самый ручей-говорун приснился ему в море. И как привиделась ему тогда Катя, встретиться с которой помешал неожиданно появившийся трамвай. "Но теперь она рядом, вполне реальная и ещё сильнее, чем прежде, любимая, - восторженно подумал. - А сон, верно, и впрямь был вещим..." Егору пришла в голову одна отчаянная мысль, которой он даже сам поначалу испугался. Однако по мере того как сокращалось время, обозначенное в увольнительной записке, понемногу угасало нетерпеливое желание высказаться и тем самым решить свою судьбу. Он бы так и не решился ничего сказать, если бы не случай. Спускаясь с горки, Непрядов увидал сидевшего на лавочке со своей девушкой Шурку Шелаботина. Ещё издали тот призывно помахал рукой. Как только Егор с Катей приблизились, всегда решительный, юркий Шурик схватил Непрядова за рукав и бесцеремонно потянул к своей подруге.

- Да нет проблем, Любочка, - говорил он с волнением и как-то виновато. - Вот же мои свидетели. Как в сказке: легки на помине...

Оказалось, что Шурка и Любочка решили пожениться. Но для полного счастья им не хватало самой малости: двух свидетелей. И Егор с Катей, разумеется, тут же согласились им помочь. Вот здесь-то Непрядов и решил взять на себя всю инициативу.

- Наши подписи вы получите лишь при одном условии, - предупредил он, кладя руку на Катино плечо.

- Это при каком же? - встревожился нетерпеливый Шурик.

- Поставим свои подписи взаимно: мы поручимся за вас, а вы - за нас...

Егop мельком глянул на Катю. Она молчала, отведя глаза и теребя перчатку. В затянувшейся паузе всем стало неловко. Вдруг Любочка порывисто вскочила с лавки и обняла Катю. Они прижались друг к другу щеками, смущённо и радостно улыбаясь. Непрядов облегчённо вздохнул. А маленький, проворный Шypкa на радостях крепко наподдал ему кулаком.

- Вот это по-нашему, по-нахимовски, - шепнул он, подмигивая.

32

Неспокойные и радостные, полные томительного ожидания дни настали для Непрядова и Кати Плетнёвой. Их заявление лежало в районном ЗАГСе и осталось только дождаться той счастливой минуты, когда можно будет расписаться в актовой книге и, как полагается, получить брачное свидетельство. Они встречались каждый раз, как только Егору представлялась возможность вырваться в город. Казалось, о чём только не переговорили, строя в мечтах свою новую жизнь, полную счастья и радости. Не смущали их предстоящие частые разлуки и расставания, без которых, уж верно, ни будущему офицеру флота, ни артистке цирка не обойтись. Не это было главным. Просто ни Егор, ни Катя уже не мыслили себя в целом свете друг без друга. А возможные расстояния между ними, которым случится возникать, представлялись не более чем географическими и временными понятиями - вполне преодолимыми и терпимыми. Единственно, что в какой-то мере портило Непрядову настроение, это упорное нежелание Кати во всём признаться отцу.

- Он всё ещё считает меня ребёнком, - уверяла Катя. - И уж точно расстроится, как только узнает, что мы решили пожениться. Лучше я обо всём ему расскажу в тот день, когда ничего уже изменить будет нельзя...

Егору ничего не оставалось, как согласиться с Катей, - тем более, он и сам понимал, что излишние волнения в повседневной рискованной работе Тимофея Фёдоровича вредны и опасны.

33

Пришло время познакомить Катю с друзьями. Вадим с Кузьмой постоянно напоминала об этом Егору. И вот однажды в субботний вечер все трое отправились в цирк, решив на несколько часов пожертвовать "навигацкой наукой" ради искусства.

Новая программа имела в городе успех. Все представления проходили с аншлагом. А неизменное "нет ли лишнего билета" слышалось за целый квартал до ярко освещённого циркового подъезда. Друзья с независимым видом баловней судьбы прошествовали сквозь вопрошающую толпу, предъявили при входе три привилегированные контрамарки, добытые Катей накануне, и вскоре уже сидели, небрежно развалясь в креслах в персональной ложе. Круглый зал сдержанно гудел множеством голосов, из оркестровой выгородки наплывала какофония каких-то немыслимых звуков и таинственно шевелился тяжёлый бархатный занавес, из-за которого должен был хлынуть на арену стремительный парад-алле. Всё торжественно, празднично и светло, как в далёком детстве, когда ждёшь "всамделишного" чуда в начинающейся волшебной сказке. Маняще свисали с непостижимо глубокого подволока трапеции, канаты, гибкие лесенки, напоминавшие корабельные шторм-трапы. Весь купол представлялся Егору чем-то вроде второй грот-мачты их парусного барка, только намного более сложного и загадочного, недоступного простому рассудочному пониманию вещей. То был прекрасный мир Катиной мечты и яви, который он безоговорочно принимал как собственный мир.