Елизавета Тюдор

Протестанты требовали суровых мер против католиков. Тайный совет ужесточил отношение к ним, увеличил штраф за отказ посещать протестантскую службу и подверг всех католиков принудительной регистрации. Наиболее бдительные требовали запретить католикам носить оружие и удалить их от двора. Королева же по-прежнему пренебрегала мерами безопасности. Лейстер писал Уолсингему: «Ничто так не огорчительно для меня, как видеть, что Ее Величество верит, будто увеличение числа папистов в ее королевстве может быть неопасным для нее». Его опасения были не напрасны: в 1582 году на одного из лидеров европейского протестантизма, Вильгельма Оранского, было совершено покушение, принц был тяжело ранен наемным убийцей, но выжил. Однако повторная попытка удалась — в июне 1584 года Вильгельм Оранский был убит. Очередь была за Елизаветой.

В середине 80-х годов неизвестный художник написал портрет королевы, который ныне хранится в личной коллекции Елизаветы II. Он лишен парадности, скорее камерен. Вместо атрибутов власти королева сжимает по-прежнему тонкими прекрасными пальцами веер из страусовых перьев. Ее лицо поразительно печально. Скорбные морщинки пролегли у губ, красивые веки резко очерчены, карие глаза глубоко запали — и в них невыразимая тоска.

Смерть ходила в двух шагах от Елизаветы. Лицо ее было трудно распознать в толпе. Кто это будет — старый священник, которому уже нечего терять в этой жизни, крепкий наемник-профессионал или романтический юнец? Но у смерти всегда было одно имя — Мария Стюарт. Она намеревалась выиграть любой ценой и водрузить на свою голову корону королевы Англии.

Прошло уже восемнадцать лет с тех пор, как Мария вступила на английскую землю и осталась здесь пленницей. Время обошлось с шотландкой безжалостно: сорокатрехлетняя, она выглядела развалиной по сравнению с пятидесятидвухлетней соперницей. Ее мучили радикулит и боли в суставах, она с трудом передвигалась, скривилась набок и едва могла сидеть на лошади. Лишь над ее неуемным нравом время было не властно: королева без королевства по-прежнему верила, что обретет его когда-нибудь. Поскольку после заговора Ридольфи и казни Норфолка ей запретили переписываться с иностранными государями и вся корреспонденция к ней без пользы накапливалась во французском посольстве, она обратила свой эпистолярный пыл на Елизавету, то умоляя, то угрожая и требуя вернуть ей шотландскую корону. За эти годы в Шотландии вырос ее сын Яков. Воспитанный протестантом, чрезвычайно сообразительный молодой человек, бесконечно любивший себя, прекрасно понимал, что судьба сделала его одним из наиболее вероятных наследников английского престола. Добрые отношения с английской «тетушкой» Елизаветой были для него во сто крат важнее, чем спасение неразумной матери, к тому же убийцы его отца. Яков не прислушивался к голосу крови, он никогда не видел Марии и не питал к ней нежных чувств.

Она же свято верила, что сын вызволит ее из плена и они станут царствовать в Шотландии вместе. Это, по ее мнению, могло устроить Елизавету, так как сын-протестант, если бы ему завещали английский престол, мог стать гарантом от безрассудств католички-матери. Расчет оказался верным, и Елизавета в который раз возобновила переговоры с Шотландией. Она по-прежнему ничего так страстно не желала, как избавиться от присутствия Марии. Но тут заупрямился Яков: он совсем не жаждал возвращения матушки и не намеревался делить с ней престол. Дело снова зашло в тупик, и Елизавета исчерпала последнюю возможность спасти Марию.

Новый диалог, завязавшийся между двумя королевами, шел абсолютно вразрез с общественными настроениями. Протестантская Англия имела собственное мнение о Марии Стюарт — «змее, пригретой на груди», и прочих католиках — «опасных волках и изменниках». Убийство Вильгельма Оранского стало сигналом для мобилизации всех протестантских сил. Хотела того королева или нет, ее собирались защищать от невидимых врагов всем миром, а вместе с ней — и протестантское будущее Англии. В этой нервной обстановке среди членов Тайного совета и в высших кругах дворянства зародилась необыкновенная идея: создать что-то вроде круговой поруки — «Ассоциацию» для защиты их королевы от посягательств католиков. Всему дворянству королевства предлагалось подписаться под документом, который гласил, что, если на королеву Елизавету будет совершено покушение в интересах кого-либо из претендентов, не только права такового будут аннулированы, но и он сам будет немедленно казнен «любыми доступными средствами». Это было нечто новое в политической практике XVI века, своего рода плебисцит, которым решались вопросы жизни и смерти Божьего помазанника. Через голову самой государыни, судов, парламента, то есть всех тех, кто мог законным образом устанавливать порядок наследования, нация властно заявляла о собственных интересах. Марии открыто грозили судом Линча за малейший волосок, который упадет с головы Елизаветы. Нет смысла доказывать, что этот документ попирал все нормы права, так как в случае покушения на английскую королеву он не оставлял шотландке возможности оправдаться перед судом. Но наступали времена, когда не только монархи говорили с народом новым языком, но и народы полагали, что имеют на это право.

«Ассоциация» имела колоссальный успех, сотни провинциальных джентльменов ставили свои имена на подписных листах. Списки стекались в Лондон, и оставалось только провести идею через парламент, придав ей силу закона.

Мария повела себя великолепно. Она заявила, что сама готова подписать петицию об «Ассоциации», сделав вид, что не понимает, против кого она направлена, и всячески подчеркивая свою лояльность по отношению к Елизавете. Если бы она не кривила душой…

К этому времени разведка Уолсингема опутала ее невидимой паутиной. За французским и испанским посольствами велась неусыпная слежка. Удалось обнаружить секретный канал переписки Марии с французским посольством. Его оставили действовать, но все письма, тайно адресованные Марии, ложились сначала на стол Уолсингема. Скоро он узнал о всех хитростях, к которым прибегала шотландка, чтобы передавать весточки из заточения, — тайнопись, симпатические чернила, позволявшие писать между строк в книгах, записки в башмаках слуг и т. д. Переписка с французским послом была достаточно невинной, но в ней содержались намеки на тайные связи Марии с Испанией и ожидание скорого испанского вторжения в Англию. Худшие опасения англичан относительно испанского «Предприятия» подтверждались.

Зимой 1584/85 года собрался очередной парламент, главной заботой которого стала безопасность королевства. Не без сопротивления Елизаветы «Ассоциация» была им легализована с поправками, поставившими выношенную горячими головами затею на почву законности: в случае насильственной смерти королевы никто не должен был пострадать без суда и расследования его реального участия в покушении. Депутаты и королева расстались, испытывая смутное недовольство друг другом. Она не могла не видеть, что жесткие меры, предложенные парламентом, продиктованы любовью и заботой о ней. Но Елизавета не любила «инициатив снизу», вторгающихся в сферу королевских прерогатив. Парламентарии же не понимали ее медлительности и бездействия перед лицом явной опасности.

Наступил 1586 год, и затянувшиеся отношения двух королев, которые не смогли ужиться на одном острове, близились к развязке. Марию к тому времени перевели под усиленный надзор в Чартли — поместье юного графа Эссекса, пасынка графа Лейстера. Роковой случай послал в руки Уолсингема некоего молодого католика, который прибыл с континента, чтобы установить контакт с шотландкой. Он очень быстро сломался на допросах и согласился помочь контрразведке государственного секретаря создать для Марии новый канал секретной переписки, находившийся под полным контролем Уолсингема. Вскоре к ней стали непрерывным потоком поступать письма, провозимые в замок в бочонках с пивом. Мария поверила в то, что «пивовар» — честный католик, и смело отправляла через него письма, где свободно обсуждала планы испанского вторжения. Этого было вполне достаточно, чтобы склонить общественное мнение к немедленной расправе над ней. Но Уолсингем прекрасно знал, что для его государыни этих доказательств окажется мало. Он ждал момента, когда его добыча поглубже заглотнет наживку и уже не сможет сорваться с крючка. «Наживкой» стала небольшая группа молодых легкомысленных заговорщиков-католиков, вознамерившихся убить королеву Елизавету. Их лидером был Энтони Бабингтон, служивший когда-то у графа Шрусбери и лично знакомый с королевой Марией. Романисты любят изображать его влюбленным в шотландку юным пажом. Однако молодой человек скорее был честолюбцем, чем романтическим героем, и побеспокоился заранее заказать свой портрет, дабы навсегда запечатлеть лик избавителя Англии от «протестантской Иезавели». Уолсингему удалось внедрить провокатора и в этот узкий круг заговорщиков.