Начало Руси

В настоящее время большинство археологов сходятся на том, что специфику зарубинецкой культуры можно понять только с учетом влияния как местных, так и пришлых элементов. Это положение является верным для подавляющего большинства случаев. В отношении же зарубинецкой культуры оно особенно верно, поскольку не видно признаков отступления отсюда прежнего населения. Но это значит, что специфику культуры можно выявить прежде всего за счет пришельцев.

Возражая против мнения о поморском происхождении зарубинецкой культуры, Л.Д. Поболь отмечал, что в ней «очень мало элементов западных культур и несравненно больше юго-западных, кельтских. Черты кельтской и скифской культур наиболее рельефно видны в материалах зарубинецкой культуры» [411]. Типы сосудов, которые представляют нередко как специфические поморские, автор находит в гальштатских погребениях около Радомска, а также в захоронениях на территории Венгрии эпохи бронзы [412].

Следует заметить, что Л.Д. Поболь придерживается мнения о местной, милоградской подоснове зарубинецкой культуры, а потому кельтское влияние рассматривается вне связи с этническими передвижениями [413]. Местным (разным) культурам придавал решающее значение и Е.В. Максимов. Но и он отмечал, что «в придании всем трем районам зарубинецкой культуры более-менее единообразного облика важную роль сыграла латенская культура». Он отметил, в частности, что «влияние латена на зарубинецкую культуру проявляется в столовой чернолощеной керамике». «Формы зарубинецких чернолощеных горшков, мисок и кружек, — оговаривается автор, — представляют собой, в общем, явление оригинальное, но истоки их следует искать в латенской керамике и керамике провинциально-латенских культур. К числу заимствованных из арсенала латенских традиций относится также прием нанесения нескольких граней на внутренней стороне венчиков. Он может быть объяснен как подражание кельтской бронзовой посуде, имевшей угловато оформленные венчики» [414]. Любопытно, что латенское влияние оказывалось более заметным в Среднем Поднепровье, чем, например, в северных и северо-западных районах зарубинецкого ареала. На этом основании автор делает вывод о непосредственной связи Приднепровья с областями обитания кельтов в Причерноморье и на территории Румынии [415].

Внешнее воздействие при образовании зарубинецкой культуры должно рассматривать на фоне событий во всех прилегающих к ее территории областях. Правда, положение несколько осложняется тем, что исследователи весьма неодинаково определяют хронологические рамки существования культуры: от двух до шести столетий [416]. Но в основном время ее появления совпадает с распространением с юго-запада фибул и датирование культуры в значительной степени сводится к датированию этих фибул. Наиболее ранние из них, видимо, относятся ко времени рубежа III–II столетия до н. э. [417].

Указанное время оказывается свидетелем ряда крупнейших катаклизмов на смежных со Средним Поднепровьем территориях. Остатки скифов отступили к Придунайской области, а частично, видимо, бежали и в северные лесные районы. Примерно в то же время происходят драматические события и на юго-западе от Среднего Поднепровья. Возникшее в 279 г. до н. э. сильное кельтское объединение на территории Фракии было в 212 г. до н. э. разгромлено фракийцами. Если скифы перед натиском сарматов отступали в основном на юг, то у кельтов не было иных путей, как в ту же приморскую часть черноморского побережья, а также — и, видимо, прежде всего — в относительно глухие северные и северо-восточные области, смежные с Фракией. Именно с конца III в. до н. э. появляется значительное количество латенских поселений в Закарпатье [418]. Несколько позднее латенский налет появляется на вновь формирующихся пшеворской и зарубинецкой культурах.

Не исключено, что некоторое движение началось и из поморских областей. Однако такое движение все-таки приходится в основном на более позднее время. Пока же и сами позднелужицкая и поморская культуры должны были принять определенное количество латенских беглецов, что, как отмечалось, нашло отражение в антропологии этого района.

Существовавшая на протяжении всего двух поколений крупная кельтская держава на Балканах не была, конечно, однородной в этническом отношении. Здесь, очевидно, сохранялись иллирийские и дако-фракийские племена. Здесь оставалось также славянское или родственное славянам население. Разгром кельтской державы вызвал передвижение и племен, ранее входивших в ее состав. Распространение латенских фибул и других кельтских или кельтского типа изделий на рубеже III и II вв. до н. э. как бы указывает направления, по которым передвигались отдельные племена или остатки разгромленных групп. Судя по характеру зарубинецких погребений, собственно кельты на эту территорию не проникали: у кельтов был смешанный обряд погребения, а у зарубинцев и у милоградовцев — трупосожжения. Но Киевское Приднепровье может составить и исключение. Здесь латенского типа изделий относительно больше, появляются они раньше, чем в северной части ареала, и наряду с трупосожжениями здесь спорадически встречаются трупоположения. Удельный вес их небольшой, и они не представляют компактной группы [419]. Независимо от того, были ли они скифами или кельтами, они теперь сами искали защиты у местного населения или у племен, недавно им подвластным, а теперь отступавшим на новые территории.

Зарубинецкая культура, по выражению П.Н. Третьякова, «отразила все то новое, что принес в Европу «второй (средний) железный век», наиболее ярким выражением которого была среднеевропейская кельтская (латенская) культура» [420]. Еще до прихода зарубинцев на этой территории (в частности у милоградовцев) наблюдались изменения в общественном укладе, все более отдалявшие их от соседних балтских племен, остававшихся на стадии «периода поселений-городищ». Теперь это различие заметно усилилось.

Не вполне ясен характер взаимоотношений пришельцев с местным населением. Автохтонисты обычно подчеркивают элементы преемственности, причем в разных местах новая культура приобретает различный оттенок именно под воздействием субстрата. П.Н. Третьяков, напротив, полагал, что скорее всего милоградовцы были вынуждены покинуть свои поселения и городища в результате военных поражений» [421]. Процесс этот, по мнению автора, растянулся на ряд поколений, поскольку зарубинецкий слой на милоградских городищах появляется в южных районах гораздо раньше, чем в северных.

П.Н. Третьяков предположил, что милоградовцы отступили в район Днепро-Деснинского междуречья. Вероятно, в какой-то степени так и было. Но основная (во всяком случае значительная) часть населения осталась на месте, поскольку племена обеих культур в течение длительного времени жили чересполосно. Значительное сходство в облике их культуры и погребального обряда позволило О.Н. Мельниковской высказать предположение, что и по языку эти племена были родственными, причем язык этот нет оснований связывать с балтами. Автор склонна признать их славянами, но окончательное решение вопроса справедливо поставлено в зависимость от атрибуции зарубинецких племен [422].

Все исследователи отмечают и такие черты, которые характеризуют культуру в целом. Очевидно, в результате довольно длительной борьбы пришельцев и автохтонного населения сложилась новая этносоциальная структура. Основное содержание этого процесса, видимо, верно определил П.Н. Третьяков [423].