Политбюро. Механизмы политической власти в 1930-е годы

Среди подлинников протоколов Политбюро, переданных недавно из Президентского архива в РЦХИДНИ, сохранилось всего несколько стенограмм заседаний Политбюро за 30-е годы. Эти заседания были посвящены тем вопросам, о которых руководство партии собиралось проинформировать широкие круги партийно-государственной номенклатуры: разбор дел высокопоставленных оппозиционеров (уже упомянутое заседание по «делу Сырцова — Ломинадзе», заседание по «делу Эйсмонта — Смирнова — Толмачёва»), обсуждение вопросов проведения некоторых политических и хозяйственных кампаний (уборки урожая, изучения «Краткого курса истории ВКП(б)»). Такие стенограммы рассылались членам ЦК и некоторым местным руководителям, не входившим в ЦК. Вполне возможно, что в 30-е годы стенографировались только такие заседания Политбюро. Нельзя исключить, конечно, что некоторые другие стенограммы за 30-е годы пока скрыты в Президентском архиве. Однако не менее вероятно, что историков, когда они получат наконец доступ ко всему комплексу документации Политбюро, в данном вопросе ждёт разочарование.

Потенциальная ценность стенограмм заседаний Политбюро особенно остро ощущается в связи с тем, что применительно к советской политической истории 30-х годов практически отсутствует мемуарная литература, в определённой мере способная восполнить отсутствие таких архивных свидетельств, как официальная запись хода того или иного заседания. Мы располагаем всего лишь несколькими публикациями, которые в той или иной мере могут претендовать на «звание» мемуаров членов советского руководства 30-х годов. Прежде всего, это известные воспоминания Н.С. Хрущёва (последние несколько лет в полном виде публиковавшиеся в журнале «Вопросы истории»), а также записи бесед поэта Ф. Чуева с В.М. Молотовым и Л.М. Кагановичем [23]. Все они представляют определённый интерес как свидетельство психологии и образа мысли бывших советских лидеров, но не содержат сколько-нибудь ценной фактической информации, по крайней мере применительно к событиям 30-х годов.

Своеобразным заменителем как стенограмм, так и мемуаров сегодня может считаться только переписка между советскими вождями, которая проливает свет на некоторые «неформальные» обстоятельства деятельности Политбюро. О ценности этого источника могут свидетельствовать уже опубликованные письма членов Политбюро за 30-е годы [24]. В них идёт речь об обстоятельствах принятия того или иного решения, о позиции по разным вопросам отдельных членов Политбюро, даётся оценка ситуации в стране и т.д. Вместе с тем переписка в отличие, скажем, от протоколов заседаний Политбюро изначально фрагментарна и случайна. Письма друг другу члены Политбюро посылали лишь в периоды отпусков, причём не во всех случаях речь шла о государственных проблемах, часто дело ограничивалось общими приветами и короткими сообщениями. Само существование переписки во многом зависело от состояния связи между Москвой и южными курортными районами, в частности, телефонной связи. На счастье историков, в первой половине 30-х годов эта связь была несовершенной. «По телефону нелегко говорить — приходится реветь, слышно очень плохо, хотя иногда слышно довольно прилично», «пишу это письмо и посылаю с тов. Гинзбургом. Пытались раз по телефону, ничего не вышло», — писал Г.К. Орджоникидзе жене с юга в марте 1933 г. О том, как сложилась бы судьба переписки, будь в распоряжении членов Политбюро нормальная телефонная связь, отчасти свидетельствует заявление Ворошилова, высказанное им Сталину в письме от 21 июня 1932 г.: «Жаль, что нет с Сочи (не понимаю почему) связи «вертушкой», всё же можно было бы почаще сноситься непосредственно, а не посредством переписки» [25].

Пока неизвестно, когда была налажена нормальная телефонная связь между Москвой и правительственными дачами на юге. Доступная ныне переписка между членами Политбюро фактически обрывается в 1936 г., и нельзя исключить, что свою роль в этом сыграли технические причины. Однако, скорее всего, главными были иные обстоятельства: тот факт, что с 1937 г., судя по всему, Сталин, а за ним и многие другие члены Политбюро, перестали выезжать в длительные отпуска на юг, ограничиваясь отдыхом в Подмосковье; изменение общей ситуации в Политбюро, когда Сталин уже не нуждался в пространных обсуждениях различных проблем со своими соратниками, а они ещё менее были склонны к откровенности. Нельзя исключить, что собрания писем были подчищены. Каждый из адресатов имел полное право сам решать, какие частные письма хранить в архиве, какие оставить у себя, а какие уничтожить.

На мысли о подобной цензуре наталкивает также ситуация с личным фондом Сталина, который в отличие от фондов других членов Политбюро решено фактически законсервировать в Президентском архиве. Судя по всему, фонд этот достаточно велик. В последние годы он был и продолжает оставаться источником для различных публикаций в некоторых изданиях («Источник», «Исторический архив»). Однако, присмотревшись к этим публикациям внимательнее, можно заметить, что они представляют для историков лишь относительный интерес. Например, обнародованная в числе первых переписка И.В. Сталина с его женой Н.С. Аллилуевой [26], несомненно, содержит много интересных деталей и является важным источником, но всё же не даёт ответа на первостепенные вопросы, и главный — что же случилось в сталинской семье в 1932 году, правдива ли версия о политических разногласиях Сталина и Аллилуевой, закончившихся самоубийством Аллилуевой? В явно неполной подборке вообще отсутствуют письма за 1932 год. Причина этого становится ясной из предуведомления к публикации: «Журнал начинает публикацию документов из личного архива И.В. Сталина. Архив комплектовался Сталиным: в нём собрание документов, отражающих его партийную и государственную деятельность за 1916–1931 гг., личная переписка, биографические материалы и фотографии за 1888–1953 гг.» Очевидно, что Сталин комплектовал свой архив из тех документов, которые изображали вождя и его деяния в самом лучшем свете и, наоборот, выставляли худшим образом его политических оппонентов. Об этом свидетельствуют и многие другие публикации из архива Сталина: например, последние письма Бухарина в адрес Сталина, в которых Бухарин предстаёт оправдывающимся «грешником», а Сталин его справедливым судьёй [27]; дневники родственницы Сталина М.А. Сванидзе, также переполненные благоговением перед Сталиным [28] и т.д. Уместно напомнить также, что многолетние поиски в архивах Политбюро, предпринимавшиеся как при Хрущёве, так и при Горбачёве, не выявили каких-либо серьёзных свидетельств об обстоятельствах убийства Кирова. Зато было обнаружено, что ряд документов, способных в какой-то мере пролить свет на эту тайну, уничтожены.

Конечно, нельзя исключить, что публикации из сталинского фонда отражают личные не безупречные вкусы публикаторов, оставляющих за бортом менее яркие, но более существенные с научной точки зрения документы. Конечно, историкам необходим доступ к фонду Сталина и другим материалам Политбюро. Однако бездействовать, ожидая «высочайшего соизволения» на открытие этой части документов партии, бессмысленно [29]. В конце концов каждое исследование способно «переварить» лишь часть потенциально возможных источников. Каждый историк знает, что в ходе работы наступает момент, когда новые факты и документы уже не меняют сложившейся картины, а лишь повторяют друг друга.

Данная работа также не претендует на то, чтобы охватить все возможные источники и ответить на все вопросы, касающиеся Политбюро и механизмов политической власти в 30-е годы. Каждая из тем, затронутых в книге, может быть предметом специального исследования. Ряд вопросов, прежде всего внешнеполитические аспекты деятельности Политбюро, вообще не рассматривались. Книга даёт лишь общее представление о поставленной проблеме, может рассматриваться как первоначальная попытка исследования истории Политбюро в 30-е годы не только на основе опубликованных, но и архивных документов.