За Отчизну (СИ)

- Да, мне пан бакалавр тоже так говорил.

Иероним рассеянно провел рукой по столу, видимо что-то обдумывая.

- Ты уже знаком с грамматикой, риторикой, диалектикой, математикой, астрономией?

- Да, доминус магистр. [8] Все это мы с паном бакалавром изучали.

Иероним добродушно усмехнулся:

- А вот скажи мне, дружок, кем ты желаешь стать, чтобы всю эту премудрость с пользой применить?

Штепан смутился и не мог найти ответ на вопрос, который ему самому нередко приходил на ум.

- Не... не знаю, доминус магистр... учителем в школе, как пан бакалавр...

Иероним недовольно поморщился:

- Учителя, особенно хорошие, нам очень нужны, но, мне кажется, перед тобой лежит иная дорога. Сколько тебе лет?

- Семнадцатый пошел в день святого Штепана.

- Значит, с тобой можно говорить, как с разумным человеком.

Штепан был очень польщен мнением о нем ученого магистра и покраснел. Но Иероним, словно не замечая его смущения, продолжал спокойно и серьезно, как будто говоря с равным себе:

- Ты не ребенок, Штепан, и с тобой можно говорить откровенно. Пойми, что, не будь у нас в Чехии немецкого засилья и не будь наш народ отдан во власть Рима и его слуг, не могло бы случиться того, что случилось с тобой. Немцы в союзе с римской церковью стараются подчинить нашу страну. И в этом они, к несчастью, преуспевают. Но каждый из нас должен знать, что настанет пора, когда истинные чехи выбросят вон чужеземных поработителей, освободятся от оков ума и совести, именуемых властью святейшего престола, и изгонят тунеядцев и торговцев верой.

Штепану казалось, что Иероним говорит вслух то, что бродило последнее время у него, Штепана, в голове, не находя четкого выражения. Он даже привстал со скамьи от волнения:

- Правда, правда, пан мистр! Вы словно прочли мои мысли!

Темные глаза Иеронима блеснули:

- Не только ты да я так думаем - большая часть народа нашего так думает, кроме тех, кто продался Риму и немецким господам.

Иероним в возбуждении встал и прошелся по комнате.

Штепан с восхищением глядел на его статную, изящную фигуру скорее воина, чем ученого-богослова.

Иероним резко повернулся к Штепану:

- Я советовал бы тебе поехать в Прагу и поступить В Пражский университет.

Штепан, крайне смущенный, пробормотал:

- Боже мой! Я-то, конечно, согласен, но...

- Смущает, что у тебя в Праге нет никого?

- Нет, пан мистр, как раз не это. В Праге у меня есть дядя Войтех, старший брат матери, он оружейник...

- Так в чем же дело? Штепан снова замялся.

- Э-э-э, понимаю! Денег нет? Так бы и сказал. Этому горю я смогу помочь. Я сам через три дня выезжаю в Прагу. Хочешь, едем вместе? А в Праге пойдем к магистру свободных искусств, славному Яну из Гусинца, по прозвищу Гус. Не слыхал о нем?

- Как не слыхал! Мне пан бакалавр говорил о нем. Мистр Ян Гус ведь учился в здешней школе.

- Верно. Ян Гус - один из лучших чехов, каких я знаю... Ну что же, собирайся, дружок, и послезавтра чуть свет приходи сюда.

Магистр крепко пожал Штепану руку. И юноше это показалось странным. Как же так: магистр четырех университетов, знаменитый ученый - и пожимает руку мальчишке, школьнику и притом сыну крестьянина!

- Не забудь: послезавтра, чуть рассветет, будь здесь.

- Прощайте, пан мистр, непременно буду!

3. ПРАЖСКИЙ ОРУЖЕЙНИК

Войтех решительно был не в духе и не переставал ворчать на жену:

- Поскорее покличь Ганку, чтобы умыться подала, да этому сопляку Томашку накажи убрать железо в сарай - еще третьего дня велел...

Текла сокрушенно поглядела на сердитого мужа и, ничего не ответив, пошла в дом. А старик, теребя уже начавшую седеть темно-каштановую бороду и усы, продолжал оглядывать двор, ища нового предлога, чтобы сорвать накопившееся еще со вчерашнего дня раздражение. Но, как назло, придраться было не к чему: всюду царил порядок.

Во двор вбежала румяная, крепкая девушка с медным кувшином и полотенцем в руках. Старик сбросил куртку и засучил рукава. Вода была ледяная, и Войтех долго урчал, фыркал и брызгался. Наконец, когда его загорелое, с резкими чертами лицо стало багровым, он взял у служанки полотенце из сурового холста и начал вытираться. Вытирался он долго и ожесточенно. Потом достал из сумочки у пояса медный гребень и стал расчесывать свои длинные; почти без седины волосы.

- Ратибор встал?

- Встает.

- А Шимон?

- Еще не вернулся.

- Как - не вернулся? Он что, уже ушел, так рано?

- Нет, хозяин, паныч Шимон не приходил еще со вчерашнего дня.

Войтех широко раскрыл глаза и от изумления застыл с поднятой вверх рукой.

- Не возвращался? Где же он пропадает?

- На свадьбе у Фогеля.

- У мастера Фогеля? Что сукном торгует?

- Ну да, у него самого. Его Фрида за Пейпера Франца сговорена, вот и свадьба.

Старик причесался, надел куртку и махнул рукой служанке, что она свободна.

Пройдя в сени, Войтех открыл дверь направо, в мастерскую - большую низкую комнату со сводчатым потолком. Здесь стояло несколько больших дубовых столов, заваленных инструментами; на стенах висели короткие даги и двуручные тяжелые мечи, кривые сабли, тонкие шпаги, длинные кинжалы, известные под названием "мизерекордия" ("кинжал милосердия"), изящные стилеты, секиры, алебарды, бердыши, боевые топоры, в искусстве владеть которыми чехи не имели себе равных в мире. Между столами, поближе к окнам, стояли большие чурбаны с наковальнями самых различных размеров и форм - от огромной, для отковки топоров и секир, и до миниатюрных наковален, необходимых для правки и отделки изящных стилетов.

Из мастерской дверь вела в соседнее помещение - кузню, откуда слышалось сопение мехов, сопровождавшееся мерным вспыхиванием горнов. Чумазый подросток, заспанный и всклокоченный, лениво раскачивал большие мехи, висевшие у закопченного потолка.

Войтех прошел через мастерскую. Подмастерья возились у столов, гремя инструментами, а двое учеников таскали со двора в мешках уголь в кузню. При виде хозяина подмастерья поклонились и пожелали доброго утра. Старик, пробормотав под нос ответное приветствие, прошел в кузню. Разглядев у горна ученика, старик неожиданно разразился бранью:

- Томашек, ленивый поросенок! Да разве так раздувают горн? Чтоб ты пропал со своей ленью! А ну, живо, тяни как надо! Горн давно должен быть готов, а у тебя еще и угли не занялись... Ой, плачет по тебе ремень! - Старик повернулся было, но вдруг снова напал на ученика: - А старое железо я сам, что-ли, со двора должен убирать? Горло перервал толковать тебе одно и то же. Чтобы к обеду все было убрано! Слышишь?

- Слышу, хозяин, - безучастно отозвался мальчишка, продолжая все так же лениво раскачивать мехи.

Взбешенный Войтех в сердцах только плюнул и вышел из кузни. Проходя быстрыми, тяжелыми шагами через мастерскую, он вдруг круто остановился и спросил худощавого подмастерья, курносого и рыжеватого:

- Гавлик, меч для пана Яна Хлумского готов?

Гавлик молча вытер руки о кожаный фартук, снял со стены готовый боевой меч и так же молча подал его хозяину. Тот внимательно осмотрел лезвие, бормоча что-то себе в бороду, проверил, нет ли изгиба, хорошо ли укреплена его медная, обтянутая кожей рукоятка, затем с размаху рубанул по железному пруту в палец толщиной, лежавшему на столе. Лезвие меча наполовину перерубило прут. Старик сосредоточенно осмотрел лезвие в месте удара и, по-видимому, остался доволен.

- Закален неплохо. Правил и точил его ты, Гавлик?

- Я, хозяин, А что? Не ладно?

- Нет, славно. - Войтех повесил меч на стену и ушел из мастерской в столовую.

Постепенно в столовую стали входить подмастерья, ученики. Пришел Ратибор, старший сын хозяина. Хозяйка и служанка внесли сковороды и миски. На столе лежали огромные буханки хлеба и стояли жбаны пива. На сковородах шипели, наполняя комнату крепким ароматным запахом, жареные колбасы, заправленные яйцами, чесноком и салом.