«Если мир обрушится на нашу Республику»: Советское общество и внешняя угроза в 1920-1940-е гг.

В этой среде нередко звучали сомнения в достоверности того, о чем писали советские газеты или говорили в своих выступлениях партийные деятели. Так, свердловская учительница немецкого языка М.Е. Козопасова, в 1920–1925 гг. жившая в Германии и поддерживавшая переписку с немецкими знакомыми, по словам директора школы, в 1936–1937 гг. высказывала «неумеренно восторженные мнения о Германии», возмущалась тем, что советский журнал на немецком языке «имеет нахальство» писать, что дети безработных в Германии голодают: «Хотела бы я посмотреть хотя бы на одного голодающего ребенка в Германии» ^{471}.

В сводке Омского горкома партии, посвященной итогам проработки закрытого письма ЦК ВКП(б) по поводу убийства С.М. Кирова в феврале 1935 г., отмечалось, что среди студентов Омского института сельского хозяйства идут такие разговоры: «В СССР тяжело живется большинству, и никто еще не доказал, что при германском фашизме хуже, чем при нашей пролетарской диктатуре» ^{472}.

Нередко, впрочем, встречались высказывания о том, что в Германии, в том числе при Гитлере, живется даже лучше, чем в СССР ^{473}. Чаще других говорили об этом немцы (в том числе иностранные специалисты), жившие в СССР и сохранившие связи с родиной. Например, уже в августе 1933 г. в Свердловске появились письма из Германии, в которых писалось, что «радость в отношении к новой системе всеобщая, все воодушевлены перспективами, которые ожидаются в новой Германии. Число участников демонстраций, которые часто бывают, превышает 100 000 тыс. [так в документе — авт.], особенно рабочие ожидают улучшения своего материального положения, в связи с этим сбор на различные собрания и митинги так велик, что не требуется особых сил для привлечения. Не так давно по всей Германии проведена кампания оказания помощи 1¹/₂ млн. немцам, живущим в СССР, которые близки к голодной смерти… например в одной деревне было 200 чел. безработных, теперь они все получили работу» ^{474}. Конечно, слухи об этих письмах тут же расползлись по городу.

Вообще и немецкие граждане, и просто этнические немцы, жившие в СССР, но сохранившие какие-то связи с родственниками или знакомыми в Германии, служили одним из основных каналов получения альтернативной (позитивной по преимуществу) информации о положении в национал-социалистическом рейхе. Конечно, процессы, происходившие в этой среде, вряд ли можно рассматривать как характерные для российской интеллигенции в целом ^{475}.

Были случаи, когда политика национал-социалистов отождествлялась с тем, что происходит в Советском Союзе. Арестованный в 1936 г. в Тюмени директор пивоваренного завода И.В. Людвиг, член ВКП(б) с 1918 г., по данным чекистов, говорил, что «фашизм является большевизмом наизнанку и что большевики и фашисты друг друга стоят… В Германии Гитлер признает чувство национальной гордости — это фашизм, у нас появились слова “родина”, “любить родину”. У нас с другого конца тоже вводится национал-социализм» ^{476}.

Предыдущее высказывание, как и ряд ему подобных, содержит элементы осуждения («большевики и фашисты друг друга стоят»), однако часть интеллигенции одобряла некоторые аспекты внутренней и внешней политики Гитлера, например, решение многих социальных проблем или быстрый рост международного статуса Германии. Те представители интеллигенции, которые были настроены оппозиционно по отношению к существующему строю, одобряли также антикоммунистические репрессии в Германии и антисемитизм германских властей.

Так, вологодский инспектор ОТК, член партии П.С. Непряхин в июне 1936 г. «в разговоре о политике Гитлера высказал свое согласие с политикой Гитлера в отношении того, что коммунисты есть тьма» ^{477}. Встречались и такие высказывания: «Гитлер — это великий человек, ему богом суждено победить весь мир, надо помогать Гитлеру. Сталин — это ничтожество». Некто Игнатьев, учитель из Глазовского района Удмуртской АССР, на вечере учителей предлагал: «Выпьем за победу фашизма в СССР!» ^{478} В августе 1936 г. специалист Калужской спичечной фабрики Музалев утверждал, что «фашисты уже не настолько глупы, как о них думают. Они, пожалуй, поумнее нас, в Испании они едва ли не победят» ^{479}.

Зачастую внимание «органов» привлекали случайные высказывания; так, инструктор ижевского гороно Иютин в 1936 г. на вечеринке поинтересовался: «Кто имеет право вступать в фашистскую организацию?» Этот факт тут же был доложен в обком партии ^{480}.

Иногда представления о могуществе немецких фашистов принимали совсем уже анекдотические формы. Например, в 1937 г. техник Ворошиловского химкомбината (Свердловская область) Рассадович, по совместительству преподававший немецкий язык в школе, во время уроков «проводил контрреволюционную фашистскую пропаганду», говоря ученикам: «Лучше учите немецкий язык, он вам пригодится, так как скоро Гитлер придет» ^{481}. К сожалению, этот педагогический прием оценили не столько ученики, сколько сотрудники ОГПУ НКВД.

Как фашистскую пропаганду расценили работники НКВД и такое высказывание 16-летнего школьника из Челябинска, по-своему оценившего результаты процесса по делу так называемого «Параллельного троцкистского центра» [53]: «Своим умом Карл Радек понял, что весь мир стоит перед фашизмом, что фашизм захлестывает весь мир и, естественно, нужно своевременно перейти на сторону фашизма, и он это сделал… Хотя эти люди, как вы говорите, агенты гестапо, но вы мне найдите хотя одного человека в Советском Союзе, который бы равнялся по уму Карлу Радеку» ^{482}.

В ходе подготовки к выборам в Верховный Совет РСФСР жительница г. Горького М.О. Демурова в мае 1938 г. на собрании избирателей высказалась так: «Гитлер имеет в Германии большой авторитет, он взял Австрию, и даже никому и не снилось, а сейчас он возьмет Чехословакию и другие подчинит мелкие государства, а затем отберет от Франции Трансваль, ну и с Англией у него не совсем плохие взаимоотношения, а потом может взять и СССР» ^{483}. Несмотря на загадочный «французский Трансваль», появившийся, возможно, благодаря какой-то ошибке (или ослышке) информатора, высказывание (расцененное как антисоветское) давало довольно точную, хотя и пессимистическую, характеристику международной ситуации с точки зрения СССР. Публикатор специально отметил, что подобные суждения не стоит относить к «общераспространенным мнениям»; представляется, однако, что подобных высказываний встречалось в те годы немало ^{484}. [54]

Можно предположить, что иногда отмечавшиеся нескрываемые симпатии к фашизму, прежде всего среди молодежи, объяснялись желанием пооригинальничать (культуролог, впрочем, в этой связи предпочел бы выделить стремление нарушать культурное табу, особенно свойственное для детей и юношества и характерное для определенного этапа усвоения социокультурной традиции). В партийных документах и материалах НКВД нередко встречаются упоминания о нарисованных «фашистских знаках» (очевидно, свастике). Особенно популярными эти запретные знаки оказались среди студентов. Так, в мае 1936 г. в Свердловске была арестована группа студентов Индустриального института, у которой «имелись связи с фашистами Германии, причем в группе были комсомольцы… носившие на лацканах пиджака фашистские знаки, и открыто, под маркой Мопровской выставки к 1 Маю предлагали выставить для всеобщего обозрения фашистские реликвии» ^{485}. И не случайно время от времени в документах НКВД встречаются упоминания о «детских фашистских группах» или о случаях, когда школьники рисовали знаки свастики на партах или даже на спинах товарищей…