Душа и слава Порт-Артура

Побеждает тот, кто дерется хорошо, дерется, не обращая внимания на свои потери и памятуя о том, что у неприятеля этих потерь еще больше».

По-прежнему продолжала волновать адмирала и крепость. Появление японцев у Ляотешаня, окончившееся гибелью «Стерегущего», скоро коснулось и города: на следующий день адмирал Того во время отлива сосредоточил у южных берегов Ляотешаня эскадру, повел с броненосцев перекидной огонь по внутреннему рейду. Корректировали огонь два крейсера, находившиеся прямо против входа в гавань, вне зоны досягаемости крепостной и корабельной артиллерии. Броненосцы периодически менялись и в течение пяти часов, до начала прилива, вели губительный огонь. Сами японцы оставались неуязвимыми. Результаты бомбардировки оказались незначительными, несмотря на то, что на крепость упало более 150 12-дюймовых снарядов. Все же допускать повторной бомбардировки города Макаров не мог. Немедленно отдав приказ начать постановку южнее Ляотешаня минных заграждений, он поехал в штаб крепости — договориться о корректировочном посте на самой высокой точке Ляотешаня. Стессель занял нейтральную позицию, но Макарова поддержал Кондратенко. Более того, он сам взялся в кратчайший срок организовать такой пост. Стессель не возражал, и Макаров сразу же откланялся. Роман Исидорович догнал его на улице. Адмирал уже садился в коляску, когда увидел выбежавшего Кондратенко.

— Вы, Роман Исидорович, палочка-выручалочка для меня, — забасил он, идя навстречу Кондратенко. — Я скоро перестану здесь с кем-либо говорить, кроме вас. Какого вопроса ни коснись, все упирается в Кондратенко. Жаль, что вы не моряк. Такой помощник мне весьма необходим.

— Счел бы за честь служить под вашим руководством, но не преувеличивайте значение моей персоны… А на Ляотешане мы готовимся установить батарею, будем строить укрепления. Я знаю там каждую кочку. Кому же, как не мне, помогать вам? Работы у всех сейчас по горло.

— Полноте, не скромничайте. Я в Артуре совсем недавно, но глаз у меня наметан. Знаю, кто работает, а кто изображает кипучую деятельность. Вот Смирнов, вроде бы весь горит, а толку мало, и даже наоборот, лучше бы ничего не делал…

Упоминание о генерале Константине Николаевиче Смирнове неприятно резануло слух Кондратенко. Смирнова назначили комендантом крепости приказом от 2 февраля, после назначения Стесселя начальником Квантунского укрепрайона. Прибыл он в Артур всего на четыре дня раньше Макарова, а до этого был заместителем коменданта Варшавской крепости, окончил две академии — военную и артиллерийскую и слыл в военном министерстве крупным специалистом по обороне крепостей. Одновременно с назначением Смирнов был произведен в генерал-лейтенанты, но подчинялся по службе начальнику укрепрайона.

Роман Исидорович вспомнил, как Стессель и наместник обещали ему место коменданта, как потом тщательно скрывали от него известие о назначении Смирнова. Конечно, было обидно, но приезда нового коменданта он ждал с нетерпением, как и Макарова. Радовало, что это человек образованный, разбирающийся в инженерном деле. Обида и разочарование пришли позже, когда новый комендант направил свою энергию на мелочную тяжбу со Стесселем за полноту власти. Впрочем, это не мешало ему вмешиваться во все дела обороны с такими нелепыми предложениями, что они вызывали улыбку не только у высшего командования на крупных совещаниях, но и у подчиненных. Учение явно не пошло на пользу самолюбивому генералу Смирнову.

Макаров, заметив легкое замешательство собеседника, понял это по-своему и, заговорщицки подмигнув, заметил:

— Я не случайно сказал вам о совместной службе. Есть у меня задумка, которую не вижу оснований от вас скрывать. Буду просить Морское министерство и наместника подчинить крепость командующему флотом. И если, бог даст, мечты мои сбудутся, то вас, уважаемый Роман Исидорович, хочу видеть начальником своего сухопутного штаба.

Кондратенко не мог и мечтать о таком. Он машинально попрощался с адмиралом и окончательно пришел в себя, лишь когда тот крикнул уже из коляски:

— С ответом не тороплю, но, кроме положительного, иного не жду. Это не нам нужно: Родине, России…

Через два дня японский флот возобновил активные действия. Вновь, как и 26 января, начались они атакой миноносцев, которые, наткнувшись на русские сторожевые корабли, успеха не добились. Макаров приказал немедленно готовить эскадру к выходу в открытое море, справедливо полагая, что Того привел к Артуру главные силы. Действительно, утром с Золотой горы пришло сообщение о появлении на горизонте японской эскадры. Макаров решил под прикрытием береговых батарей принять бой. Организованнее, чем две недели назад, эскадра вышла на внешний рейд. Степан Осипович ликовал. Не скрывая радости, говорил стоящему рядом на мостике командиру «Петропавловска» капитану 1 ранга Яковлеву, что особенно доволен тем, что эскадра впервые вышла в малую воду, окончательно прекращая разговоры о приливах.

Адмирала Того ждало двойное разочарование: русские вышли из гавани, сведя на нет его план бомбардировки эскадры. Когда броненосцы «Ясима» и «Фудзи» открыли из-за Ляотешаня перекидной огонь, то сразу были накрыты ответными залпами с «Ретвизана» и «Паллады». Японцы начали маневрировать, но корректировочный пункт на Ляотешане работал блестяще, и скоро «Фудзи», получив повреждения, отчаянно задымил. Почти сразу заговорили пушки остальных кораблей русской эскадры, уже вышедших в открытое море. Макаров вел в атаку семь кораблей против шестнадцати, но Того не принял вызова и, обескураженный, убрался восвояси.

Артурская эскадра стала не на шутку беспокоить японского адмирала. Зная, что новый русский командующий человек решительный, способный взять в свои руки инициативу, Того принимает решение запереть Тихоокеанскую эскадру на внутреннем рейде, пока она не окрепла. Но Макаров предвидел и это. По его приказу при входе на рейд затопили два парохода, чтобы затруднить действия японских заградителей. Для эскадры же был оставлен проход, находящийся под постоянной охраной миноносцев и минных катеров. И все же Того решил рискнуть.

В ночь на 14 марта генерал Кондратенко верхом на лошади в сопровождении адъютанта и двух казаков возвращался с 1-го форта домой. Вдруг береговые батареи открыли огонь. Сразу же засветились корабли эскадры, которые тоже вступили в бой. Скакавший сзади адъютант от неожиданности вырвался было вперед, но тут же осадил коня, увидев, что генеральская лошадь замедлила шаг. Когда они были уже у штаба крепости, стрельба разгорелась в полную силу.

— Что, голубчик, — обратился Кондратенко к адъютанту, — не полезли ли японцы через море в лоб? Маловероятно, но что-то там происходит. Повернем-ка на Золотую гору, оттуда все видно как на ладони.

Адъютант козырнул, и они тут же повернули к морю.

С наблюдательного поста Золотой горы открывалась величественная картина гавани, расцвеченной прожекторами эскадры. Справа в темноте поблескивал редкими огнями Порт-Артур, внизу мелькали вспышки орудий береговых батарей. Такие же всполохи возникали на противоположном берегу Тигрового полуострова. В прожекторных лучах сновали неясные тени миноносцев и катеров. Дежуривший на сигнальном посту офицер доложил, что японцы под прикрытием миноносцев пустили брандеры, но сторожевые суда их обнаружили и сейчас идет бой.

— С 14-й батареи сообщают, что один пароход выбросился на мель, прямо около наших позиций, — продолжал докладывать офицер, стараясь перекричать канонаду, но Кондратенко, уже не слушая его, пустил лошадь в галоп, за ним последовали остальные, и скоро вся группа скрылась в темноте.

На берегу под крутым обрывом фаса 14-й батареи толпились артиллерийские офицеры, солдаты. Совсем рядом на прибрежных скалах горел большой пароход. Собственно, огонь был заметен только на юте, но в воздухе носился удушливый запах горелой пеньки и нефти. Людей на пароходе не было. Солдаты уже сталкивали на воду невесть откуда взявшуюся китайскую плоскодонку. Кондратенко, зараженный всеобщим возбуждением, тоже полез было в джонку, и только решительные действия адъютанта воспрепятствовали этому. Непреклонный вид адъютанта подействовал на генерала отрезвляюще, и он решил возвратиться в город.