Империя для русских

Интересна аналогия с антисистемой XX в. Автору этих строк довелось видеть в частном собрании в Москве солдатский молитвослов времен Первой мировой войны без даты и места издания. Это, действительно, молитвенник, и начинается он, как все православные молитвенники, утренними молитвами, молитвой Иисусовой, молитвой «Отче наш». Нас не удивило бы, если бы через несколько страниц в книжке оказалась политическая прокламация, – это нисколько не означало бы антисистемного момента, так всегда маскировали свои книги революционеры, те или иные пропагандисты. Если бы, скажем, на седьмой странице обнаружился текст типа «Россией управляет не правительство, а шайка разбойников во главе с венценосным атаманом Николаем II», – это не означало бы антисистемности документа. Вместо этого продолжаются молитвы. Однако каковы молитвы? Через одну, через две – это молитвы о том, чтобы Господь вразумил правителей прекратить братоубийственную войну. Легко представить себе, какое влияние это оказывало на действующую армию, оказываясь в руках солдат!

Однако вернемся к Позднему Средневековью. На пороге Нового времени Россия встретилась еще с одной антисистемой, в отличие от ереси жидовствующих, не ввезенной, не импортированной, а разработанной с богатейшей фантазией на местном материале. Речь идет об Опричнине.

Приоритет рассмотрения Опричнины как антисистемы принадлежит Льву Гумилеву и Александру Панченко в их замечательном диалоге «Свеча бы не угасла». После трудов С. Веселовского, А. Зимина, Р. Скрынникова отпали все возможности рассмотрения Опричнины строго в рамках социально-политической истории. Ни социально-экономической, ни социально-политической целесообразности, вообще никакой социальной основы у Опричнины не было. Можно считать общим местом работ нашего времени справедливое рассмотрение Опричнины как аппарата личной власти тирана. Это тем более легко принять, что Иван IV не только первый тиран в отечественной истории, но и тиран, мы бы сказали, классический, подходящий под все возможные определения тирана, начиная с античных авторов. Менее очевидно, что Иван IV был первым, прослеживающимся в нашей истории, западником. Это тоже было проанализировано тем же профессором Панченко в соавторстве с Л. Успенским. Но западничество Ивана – вопрос его личного вкуса.

Общество и русская культура не были готовы вместить фактор западничества, а тиран не располагал механизмами, которые бы позволили ускорить этот процесс. Иное дело – антисистемность его изобретения. Опричнина была основана на принципе отречения опричников от собственной нации, сознательного и обязательного отречения от семьи. Опричнина подразумевала и отречение от собственного вероисповедания.

Достаточно отметить обязательное участие опричника в пародировании монашеской жизни. Опричник, несомненно, готовился к исполнению своих задач в качестве человека, лишенного шансов на прощение. Опричнику не на что было надеяться в вечной жизни. А в XVI в. это было основой жизни любого человека, в том числе любого разбойника. Опричнику, таким образом, после всех отречений оставалось только служение злу. Это осознавалось окружающей опричника социальной средой. Не случайно пародирование названия «опричнина», «опричники» термином «кромешники». Слово «опричь» и означает «кроме». Но вместе с тем «кромешник» прямо указывает на адский характер выполняемой миссии. «Тьма кромешная» – в славянском тексте Писания.

Весьма сомнительным показалось бы утверждение, что опричники стремились разорвать связи с материальным миром. Однако история Опричнины и ее соучастников подтверждает, что все они и привели к гибели свою недолговечную антисистему и друг друга в отдельности. Можно считать последним опричником, который был социально уничтожен в результате несовместимости с нормальной жизнью страны и общества, Василия Шуйского, самого неудачного правителя в истории России. Ереси жидовствующих, приходящейся на фазу этнического подъема, Опричнине в начале акматической фазы, разумеется, не удалось увлечь в деструкцию большую часть русского общества своих эпох.

Но историко-культурные последствия существования этих антисистем колоссальны, особенно если учесть ничтожное количество адептов первой антисистемы и относительно небольшое – второй. Речь идет о значительном снижении уровня социальной нравственности к концу XVI в., после двух волн антисистем в России.

Тем не менее в XVII и XVIII вв., в эпоху сложения Российской империи, приобретения русской культурой имперского характера, превращения России в несомненный центр Восточно-христианской культуры и цивилизации, мы можем наблюдать много интересных явлений, в том числе и сложение парадоксального феномена «русского западничества», но антисистем мы не наблюдаем. Не наблюдаем до вступления ведущих этносов в фазу надлома.

Русская антисистема XIX в. определенно формировалась по описанной Огюстеном Кошеном схеме «малого народа» или «малого социума». Она могла быть включена в те или иные организации или не организовываться. Она никогда не была по-настоящему социально структурированной. Хотя в огромной степени, как и любая антисистема, прогрессировала в маргинальных слоях. Она сложилась в необычайно выгодной для расцвета антисистемы ситуации.

Напомним, что фаза надлома резко снижает внутриэтническую солидарность. Снижает солидарность и внутри суперэтноса, внутри великой культуры.

Напомним также, что антисистема могла использовать внутренний раскол этнического поля, тот российский парадокс, который был создан в XVIII в. распространением русского западничества.

Антисистемные проявления не могут быть объяснены, исходя только из категорий этнологических, из определения характерных черт фазы надлома как таковой. Антисистема не может быть объяснена западничеством, так как не все представители антисистемы ощущали себя западниками, и уж тем более далеко не все западники были носителями антисистемного мышления.

XIX век в России был необычайно удобен для распространения антисистемы. Пожалуй, антисистемное мировоззрение первым наилучшим образом описал Достоевский в строках о Герцене в «Дневнике писателя» за 1873 г. «К русскому народу они питали одно презрение, воображая и веруя в то же время, что любят его и желают ему всего лучшего.

Они любили его отрицательно, воображая вместо него какой-то идеальный народ, – каким бы должен быть, по их понятиям, русский народ. Этот идеальный народ невольно воплощался тогда у иных передовых представителей большинства в парижскую чернь девяносто третьего года».

Негативное отношение к России революционера или радикального реформатора само по себе не свидетельствует об антисистемности его взглядов.

Целью революции может быть изменение социальной картины сохраняемого общества и сохраняемого этноса. И тогда революционное мировоззрение не антисистемно, а революционная организация не есть антисистема.

Целью революции может быть коррекция или полная смена элиты данного социума. Это удобно для внедрения в социум антисистемы, но само по себе еще не антисистема. Однако мы видим в России не только негативное отношение к правительству и правящей элите, к сложившейся системе власти. Мы видим устойчиво негативное восприятие национальной традиции, национального уклада, стремление не видеть национальной аристократической традиции, национальной традиции демократической. Видим презрение к нации, т. е. презрение к народу, в сочетании с болезненно гипертрофированным требованием служения народу. При таком подходе служение народу превращается в служение плебсу. Не только Россия приобретает фантастические черты в умах радикалов, но и русский народ приобретает черты фантастические, черты социальных низов. Несложно видеть, что, когда некий реформатор, радикал рассматривает общество по низшему социальному срезу, – это разрушительно для общества, а, следовательно, и для этноса. Для этноса болезненна утрата национальной элиты, но это возможно преодолеть. Однако в случае антисистемного подхода, который нам сейчас открывается, разрушению подвергается уже не элитарная среда, а средние слои общества, которые и являются несомненным фундаментом, опорой любого общества, следовательно, и любого этноса. Заметим здесь неслучайность того, что в интеллигентском сознании XIX в. средних слоев в русском народе как бы и не существует.