Консервативный вызов русской культуры - Красный лик (СИ)

В. Бондаренко. Я часто думаю: все видят эти тотальные разрушения, эту мерзость разврата и запустения, почему же не сформировалось крепкого протестного народного движения в России? Почему по большому счету народ отмолчался и в 1991 году, не подержав ГКЧП, и в 1993 году, не выйдя миллионами на улицы. Не объявив всеобщую забастовку и так далее? Вот писатели выступали с протестами громко, свою миссию, я считаю, выполнили достойно. И "Письмо к народу", и еще раньше "Письмо 74 писателей", и "Письмо 1993 года", - все лучшие русские мастера, от Леонида Леонова до Георгия Свиридова подписывали... А народ по-прежнему отмалчивался. В чем причина? Может быть, поэтому продолжаются и наши бесконечные расколы внутри патриотического движения. Ибо оно замкнуто само на себя, нет движения вширь... Возможен ли союз белых патриотов и красных патриотов, то есть людей думающих по-разному, но любящих Россию? Возможен ли единый союз государственников?

В. Бушин. Я верю в союз во имя России белых и красных. Но ведь белые-то до сих пор агрессивны. Мы же их долгое время не трогали. Я их могу понять... В советское время много было наговорено нелепостей, несуразностей об исторической России. Всех царей изображали идиотами... Конечно, историческое прошлое надо восстанавливать, но не сейчас, когда нас настигла общая государственная беда. И не надо придумывать ложь уже о советском времени. Вот Владимир Солоухин и Астафьев пишут, что войну выиграли тем, что забросали немцев трупами... Как им не стыдно было такое писать? Я не говорю, что это невозможно просто. Я сам готов не трогать царское старое, их ценности. Как правило, я защищаюсь. Мои статьи в большинстве своем носят характер ответов. Вот вышли две книги Сарнова, возмутительные, клеветнические, антисоветские. Человек бесстыдно пляшет на костях. И я защищаю оболганных, от Семена Буденного до Павлика Морозова... Я всегда защитник, и не более...

В. Бондаренко. Получается, Владимир Сергеевич, по сути, ты христианский защитник, защищаешь всех оскорбленных и униженных.

В. Бушин. Конечно, я всегда на стороне меньшинства.

В. Бондаренко. А сам ты - верующий человек?

В. Бушин. Знаешь, Владимир Григорьевич, недавно умер академик Долежаль. Ему перевалило за сто лет. К нему явилась наша журналистка и она задала ему такой же вопрос: "Вы верите в Бога?" Он ей сказал: "Девушка, никогда не задавайте такой вопрос". Это настолько лично, настолько субъективно, настолько интимно. А мы его поставили рядом с вопросом: ты за "Динамо" или за "Спартак"? Я сам однажды на этот вопрос ответил так: "Я в Бога не верю, но Он в меня верит, потому что я Его никогда не подвел..."

В. Бондаренко. И все-таки ты себя относишь к сфере православной культуры?

В. Бушин. Конечно. Я - человек крещеный. Традиционное православие и его обряды, понятия мне свойственны. Я крещен с некоторым запозданием - не с таким, как ты или Валентин Распутин, но все же с запозданием. Отец у меня был коммунист, мать тоже коммунистка, но в 1924 году приехал из деревни дед, узнал, что внук некрещеный, взял меня в охапку и быстренько отнес в церковь. Наверное, я уже ходил, мне было года полтора. Так семейная легенда рассказывает.

Кстати, потом мать вышла из партии... Сейчас говорят: такое невозможно было. А она вышла из партии, и ничего с ней не случилось.

В. Бондаренко. Если уж мы вышли на родителей, - расскажи о них. А заодно и откуда ты родом, такой непримиримый?

В. Бушин. Мать моя из потомственных ткачих, родилась и жила в Богородске, который потом стал Ногинском, там была фабричная слобода Глухово. Работала на ткацкой фабрике одного из Морозовых, Арсения Ивановича Морозова. Очень хорошо о нем говорила. Отец тоже родился в Глухове. Но у него дед был деревенский, Тульской губернии. Благодатные места на берегу Непрядвы в двенадцати верстах от Куликова Поля. Я там провел свое детство. Среди деревенской и фабричной детворы. Дед мой еще участником русско-японской войны был. В тридцатые годы на него написали донос, что у него в городе два дома построено для сыновей. Его тогда забрали. И он некоторое время сидел в Товарковской тюрьме. Отцу удалось туда тотчас поехать и даже освободить его. После этого дед вернулся к себе в село Рыльское, и вскоре его же избрали председателем колхоза. А отец в юности кончил Алексеевское офицерское училище вместе с будущим маршалом Василевским. Примкнул к красным. Затем окончил медицинский институт. Умер рано, в сорок лет. Отца часто назначали главным врачом в фабричные больницы, и мы кочевали вместе с ним. Глухово, Минино, Раменское, Кунцево... И наконец, в Измайлово. В это время он и умер, остались мы втроем у матери. Сестры вскоре вышли замуж. А я жил с матерью.

В. Бондаренко. Ты, собственно, прямой очевидец всех сталинских лет. Что ты скажешь о том времени? Были ли репрессии, нужны ли они были? Как был настроен народ?

В. Бушин. Репрессии были, отрицать не собираюсь. Об их причинах подробно пишет Вадим Кожинов. Во многом я с ним согласен. И то, что их раздувают бесконечно, - тоже факт. Федулов, дурак, орет по телевидению: коммунисты уничтожили сто миллионов! Откуда тогда все мы взялись? Откуда русский народ? Даже не задумываются - врут, и все. Изымите сто миллионов из обращения, и посмотрите, что со страной бы сталось? И кто бы тогда воевал? Конечно, были и явные несправедливости - того же Мерецкова, Рокоссовского арестовывали... Но посмотрите биографию маршала Говорова. Он был царским офицером, затем командовал батареей в армии Колчака. Естественно, был беспартийным очень долго, чуть ли не до генерал-лейтенантского звания. Командовал армией, фронтом, будучи беспартийным. А маршал Шапошников?.. Его в 1929 году назначили начальником Генерального штаба, он был беспартийный. А та же Эмма Герштейн пишет, что в 1929 году беспартийным нельзя было руководить никаким заведением. И потому ее отец заведовал отделением. Смешно такое читать. Можно в ответ перечислить столько беспартийных на высочайших должностях. Вот хотя бы первый председатель Союза писателей России Леонид Соболев - всю жизнь был беспартийным. Царский мичман. Да и Константин Федин тоже был беспартийным.

Конечно, у нас была трагическая история в ХХ веке. Но надо всегда стремиться к истинной правде. Понимать и величие эпохи, и ее обидные промахи.

В. Бондаренко. Ну, а в твоей личной жизни какие события оказались переломными, что повлияло на всю твою судьбу? Кто сделал тебя таким, как ты есть?

В. Бушин. Надо полагать, семья сделала меня таким, как я есть. Мне было всего 12 лет, когда умер отец, но он оказал на меня большое влияние. От него я полюбил Александра Пушкина. Отец любил читать его вслух по вечерам. Жаль, сейчас ушла традиция семейного чтения. Это же остается на всю жизнь. "Полтаву" до сих пор в отцовском исполнении помню. Ну и потом среда, конечно, фабричная и деревенская, воспитывала, потом армия, фронт. Конечно, война повлияла на жизнь. В 1942 году я начал воевать от Калуги. Воевал в связи. Я был радистом, наша задача была - следить за небом, за немецкими самолетами и сообщать далее в зенитный полк обо всех полетах. Потом Смоленщина, Польша. От Гродно вдруг бросили в Восточную Пруссию. Мы, между прочим, с Солженицыным все время где-то рядом воевали. Он в 48-й армии. Я в 50-й. Я знаю весь путь его армии...

В. Бондаренко. Кстати, о Солженицыне. Я с тобой, помню, не соглашался, когда ты упрекал его: мол, и воевал где-то вдали, даже жену к себе пригласил. Он был начальником звуковой батареи. Не ахти какой чин, и никаких тебе блатов. А солдата не спрашивали, где воевать. Одному в пехоту - и сразу в бой. А второй всю войну на аэродроме. А третьего и в СМЕРШ зашлют, тоже не спросят. Как можно упрекать солдата, где он воевал? А Виктор Астафьев или Александр Михайлов, окопники, - и тебя могут также упрекнуть. Мол, что за фронтовик?.. Или артиллеристы, которых много оказалось среди писателей... Не думаю, что Солженицын так уж мог управлять своей военной судьбой.

В. Бушин. Ты сейчас неточен. Я Солженицына в его военной судьбе не упрекал. Я не упрекаю Солоухина, который вообще всю войну в Кремле просидел, в охране. Я не упрекаю Василия Федорова, который всю войну проработал на авиационном заводе. Ты прав, Владимир Григорьевич, судьба по-разному складывается. Но Солоухину не следовало бы говорить безответственные вещи о войне. А Солженицын в письме писательскому съезду называет себя командиром батареи, прошедшим всю войну. Во-первых, не всю войну, на войну он попал только в мае 1943 года. Во-вторых, когда говорят "батарея", имеют в виду батарею артиллерийскую... А ни в чем другом я его не упрекаю. Я же мог совсем не воевать, нестроевым был. Я был младшим в классе, нас было двое - я и Юра Шведов. Всех ребят уже отправили на фронт, а нас не брали. Я ходил в военкомат и разносил повестки призывникам. И как-то прочитал в "Правде" очерк Симонова об одном артиллеристе. Я подумал: физически я несилен, близорук, в очках, но артиллеристом я могу быть... И я решил попроситься в артиллерийское училище. Поговорил с военкомом. Получаю повестку: в артиллерийское училище. Формируется какая-то команда, мы почему-то пешком идем куда-то под Москвой, вдруг оказывается училище химслужбы. Мне это было отвратительно. Но возиться с моими желаниями никто, конечно, не стал. Но я не прошел даже в это училище по здоровью. И меня направили в знаменитые Гороховецкие лагеря. Вот там я хлебнул, конечно, в этих лагерях, почему мне понятен "Один день Ивана Денисовича" Солженицына. В этих лагерях почище было... Там люди и умирали. Это конец 1942 года. Потом уже с маршевой ротой отправили в Калугу, в Мосальск, и там нас разбирали по разным частям. Так я и попал в связисты.