Сталин. История и личность

Но марксизм привлекал не только как философская система. Для нашего бунтаря против законной власти, пожалуй, самым притягательным аспектом стала грандиозная тема классовой борьбы, пронизывающая все учение Маркса-Энгельса. Постоянное присутствие данной темы в ранних сочинениях Джугашвили, стремление заострить на ней внимание, свидетельствуют о том, что его сильно увлекал марксистский взгляд на прошлое и настоящее общества как на поле битвы, где две враждующие силы — буржуазия и пролетариат — сошлись в смертельной схватке. Нет «единой и неделимой России... — заявил он в начале статьи, опубликованной 1 января 1905 г., и затем продолжал: — Перед нами открылась величественная картина борьбы между двумя Россиями, Россией буржуазной и Россией пролетарской. На арену борьбы выступили две большие армии: армия пролетариев и армия буржуа и борьба между этими двумя армиями охватила всю нашу общественную жизнь»⁵. За кажущейся классовой пестротой современного общества, писал Джугашвили в конце 1906 г. в статье «Классовая борьба», кроется тот факт, что Россия разделена на два больших противоположных «лагеря» — лагерь капиталистов и лагерь пролетариев, между которыми классовая борьба с каждым днем усиливается и вокруг которых собираются все остальные группы⁶. А первая строка статьи «Анархизм или социализм?» гласила: «Стержнем современной общественной жизни является классовая борьба». В этой же работе он писал, что пролетариат не придет к социализму, примирившись с буржуазией, а только вступив на путь классовой борьбы, которая должна завершиться победой одного класса над другим. «Либо буржуазия с ее капитализмом, — говорилось в сочинении, — либо пролетариат с его социализмом!». Затем Джугашвили с видимым удовольствием перечислил различные имеющиеся в распоряжении пролетариата средства борьбы. Он назвал стачку (частичную и всеобщую), бойкот, саботаж, манифестацию, демонстрацию, участие в представительных учреждениях. Но само по себе ни одно из этих средств не могло быть решающим, заявил он далее. В лучшем случае все они лишь подготовительные, за которыми следует главное средство разрушения капитализма — социалистическая революция. Ее, однако, нельзя рассматривать как неожиданный и кратковременный переворот. Социалистическая революция, по его словам, представляла собой «длительную борьбу пролетарских масс->, которая начинается с захвата власти и установления диктатуры пролетариата. Затем пролетариат продолжит революцию сверху путем экспроприации буржуазии (как того требует «Коммунистический манифест») и использует военную силу — свою «пролетарскую гвардию» — для отражения контрреволюционных атак умирающего классового врага⁷

Совершенно очевидно, что в социализме Маркса молодой Джугашвили усматривал прежде всего Евангелие классовой борьбы. Вряд ли стоит сомневаться в том, что здесь нашли свое выражение потребности воинственно настроенной бунтарской личности. Итак, имелось в наличии социалистическое учение, которое делило весь мир на «мы» (униженные и угнетенные) и «они» (могущественные угнетатели, пока что господствовавшие во всех общественных институтах). Это учение побуждало первых непрестанно всеми доступными средствами беспощадно бороться со вторыми и усматривало в социалистической революции достигшую высшей точки серию схваток в затяжной социальной войне. Подобная идеология не только узаконивала ненависть молодого человека к различным формам официальной власти, она также отождествляла его личных врагов с врагами истории, придавала более возвышенное значение желанию жить борьбой с силами зла и одновременно освящала его стремление к триумфу отмщения. Это стремление отразилось в пламенной прокламации, составленной Джугашвили в январе 1905 г. под заголовком «Рабочие Кавказа, пора отомстить!». В ней была дана яркая картина «недовольной России», восставшей против царского самодержавия, о «старческой дряблости» которого свидетельствовали такие факты, как потери в войсках, гибель флота и позорная сдача японцам маньчжурской военно-морской базы Порт-Артур. Перед лицом растущих народных волнений, писал автор, самодержавие, сбросив, подобно змее, старую кожу, надело овечью шкуру (типичное для Джугашвили сочетание метафор) и провозгласило внутри страны политику примирения. И далее: «Слышите, товарищи? Оно просит нас предать забвению свист нагаек и жужжание пуль, сотни убитых героев товарищей, их славные тени витающие вокруг нас и шепчущие нам: “Отомстите!”». Но к голосам теней следовало прислушиваться. Поэтому он писал далее о том, что пора отомстить за товарищей, зверски убитых царскими башибузуками, и потребовать от правительства отчета за погибших в сражениях на полях Дальнего Востока, пора осушить слезы их жен и детей и свести счеты за долгие годы страданий и унижений людей, пора разрушить царское правительство!⁸

Прежде чем русские марксисты раскололись на противоположные фракции «большевиков» и «меньшевиков», они осознали наличие в их среде разъединяющих тенденций, связанных с большей или меньшей воинственностью, с «твердой» или «мягкой» линией. Как мы уже видели, в «Месаме-даси» наблюдалось похожее расхождение между подпольщиками и теми, кто вместе с Жор-дания предпочитал легальную политическую деятельность. К подпольщикам принадлежали Ладо Кецховели и его семинаристский протеже. Еще до того, как Джугашвили взял революционный псевдоним «Сталин», символизировавший стальную твердость⁹, он уже принадлежал к «твердым». В дискуссиях с Де-вдариани и другими молодыми марксистами семинарии он в противовес более умеренным левым взглядам проповедовал революционный экстремизм¹⁰. А как только Джугашвили узнал о фракционном расколе в русской социал-демократии и понял его политическое значение, он сразу же поддержал большевиков. Принявшего марксизм отчасти потому, что его боевой натуре сильно импонировала теория классовой борьбы, Джугашвили не потребовалось уговаривать следовать воинственным революционным курсом, который определил Ленин, по-своему интерпретируя учение Маркса. Стать одним из главных сторонников большевизма в Грузии его побудил прежде всего тот факт, что в большевизме — этой доктрине «твердых» — он почувствовал себя в родной духовной стихии.

Апостол Ленина

По его собственным словам, Джугашвили начал знакомиться с деятельностью Ленина «с конца 90-х годов и особенно после 1901 г., после издания “Искры” Выступая 28 января 1924 г., через несколько дней после смерти Ленина, на вечере воспоминаний кремлевских курсантов, он сказал, что впервые установил связь с Лениным «в порядке переписки» из сибирской ссылки в 1903 г., после того как пришел к убеждению, что «он один понимает внутреннюю сущность и неотложные нужды нашей партии». Об этом Джугашвили написал проживавшему за границей другу, и Ленин, которому этот друг показал письмо, прислал ответ, содержавший «бесстрашную» критику партийной практики и замечательно ясный, хотя и краткий, план работы партии на ближайший период, изложенный сжатыми и смелыми фразами, каждая из которых «не говорит, а стреляет». В этой связи Сталин заметил,- «Не могу себе простить, что это письмо Ленина, как и многие другие письма, по привычке старого подпольщика, я предал сожжению»¹¹.

В данной истории факты переплелись с вымыслом. Джугашвили не мог отправить письмо за границу и получить ответ за тот короткий промежуток времени, который он провел в Новой Уде, а царская администрация не имела обыкновения заранее сообщать ссыльным, какой конкретно населенный пункт определен местом ссылки. С другой стороны, Джугашвили, действительно, в октябре 1904 г. отправил из Кутаиси проживавшему в Лейпциге своему другу Давиташвили письмо с восторженным отзывом о Ленине, и Ленин, как известно, в самом деле (после того как Давиташвили переслал ему письмо Джугашвили), ответил, назвав в своем послании кутаисского корреспондента «пламенным колхидцем»¹². Более того, существует сходное по содержанию ленинское письмо, которое, однако, не было адресовано лично Джугашвили, Речь идет о брошюре Ленина «Письмо к товарищу о наших организационных задачах», отпечатанной на гектографе сибирской социал-демократической организацией в июне 1903 г. и имевшей хождение среди политических заключенных тех мест как раз в то время, когда Джугашвили находился на пути в Иркутск и Новую Уду¹⁵. Что он знал и высоко ценил этот документ, подтверждает высказанная в конце письма из Кутаиси просьба: «Получил ли 6 руб.; или нет? На этих днях получишь еще. Не забудь прислать с тем субъектом брошюру “Письмо к товарищу”, — здесь многие не читали ее»¹⁴.