Повседневная жизнь Египта во времена Клеопатры

Не всякий сон в равной мере мог быть послан богами, и внешние условия играли здесь одну из важнейших ролей. Бог мог приходить во снах к своим верноподданным только в том случае, если те находились в священном месте. Так было с Импхотепом (Имутесом), действительно существовавшим министром царя Джосера и архитектором ступенчатой пирамиды, которая возвышалась поблизости от Серапеума. Этот великий человек был причислен к богам и стал покровителем писцов, искусства и науки, в особенности медицины. Греки быстро узрели в нем тождество своему собственному богу врачевания Асклепию. Именно в Асклепионе больные и их родственники подавали прошение, дабы переночевать там и увидеть сон о прописанных самим богом лекарствах. Такая практика терапевтической инкубации, известная в других храмах греческой цивилизации, получила распространение и среди храмов мемфисского некрополя.

Сны в архивах Птолемайоса, записанные на греческом и демотическом языках, не всегда носили священно-целебный характер. Они также касаются и других забот, начиная от личностных разочарований и жизненного кризиса и заканчивая самыми мелкими хлопотами. Естественно, в этой путанице между причиной и следствием, что было почвой для всех суеверий, Птолемайос видел в них не проявление собственных треволнений, а напротив, вмешательство высших сил. По крайней мере, один раз он увидел предостерегающий сон общего смысла. Так как храм Птаха в Мемфисе был жилищем Аписа, храм Атума-Ра в соседнем городе Гелиополе («Город Солнца») приютил другого священного быка по имени Мневис. Этот бык умер семнадцатого декабря 159 года, и жрецы вынуждены были искать молодое животное на его место. Такой поиск мог оказаться долгим и трудным, ибо многочисленные правила отбора были очень суровы. Полгода спустя бык все еще не был найден, что лишь усиливало тревоги жрецов. Второго июня 158 года Птолемайоса посетил такой сон: «Мне показалось, что я долго призывал великого бога Амона, чтобы он пришел ко мне с севера, в своем триединстве. Наконец он появился; мне показалось, что там же находилась корова и что она была беременна. Он обхватил корову и уложил ее на землю. Он погрузил свою руку в ее живот и достал оттуда быка». ^{159}

Опознание бога, принимающего роды (Амон из Дельты?), могло обозначать место, где должен был явиться новый Мневис. Без сомнения, именно такие откровения, если они совпадали с действительностью, приносили увидевшему подобный сон огромную славу. В то же самое время некий жрец из Себенитоса, по имени Хор, часто видел вещие сны, связанные с политикой. Что касается Птолемайоса, то его одолевали личные муки.

Но что это были за причины, которые настолько беспокоили Птолемайоса? Дело в том, что Птолемайос не был одинок, множество других отшельников также проживало на территории Серапеума. В частности, там обитал Гарма (на египетском Хоремхеп), местный житель, который разделял помещение с Птолемайосом. Но были и те, которые намного больше тревожили отшельника, по крайней мере в период 154–158 годов, это были девушки-близнецы, которых звали Таус и Фоес. История жизни этих двух девушек началась как мелкое дело криминального адюльтера. Их мать, Нефориса, увлеклась греческим солдатом по имени Филипп, сын Согенеса, и, желая сочетаться с ним законным браком, она убедила его использовать талант дуэлянта против своего мужа, отца двойняшек, но супруг смог убежать, спрыгнув с крыши дома в реку. Вплавь он добрался до острова, на котором его встретили друзья и сопроводили в Гераклеополь, но там он вскоре умер от горя. В это время Нефориса завладела всем имуществом своего супруга и без колебаний выгнала из дома, а также лишила наследства своих троих дочерей, которых прижила от этого брака. Девушки — старшая сестра Тафелиса и двойняшки Таус и Фоес — остались без средств к существованию и нашли прибежище в Серапеуме. В это же время, в апреле 164 года, в почтенном возрасте двадцати двух лет скончался священный бык Апис.

Сложные ритуалы и церемонии, которые должны были последовать за этим событием в течение семидесяти дней бальзамирования, требовали присутствия молодых людей, способных исполнять роли различных божеств, принимающих участие в похоронах Осириса, с которым отождествлялся покойный бык Апис. Среди множества ролей главными были роль Исиды, вдовы бога, и ее сестры Нефтиды. Тот факт, что сестры были близнецами и девственницами, дал им право играть такие ответственные роли. Они исполнили их очень хорошо, так как храм продолжал их приглашать для свершения жертвенных возлияний вина во время церемоний культа Осириса-Аписа, а также на исполнение тех же ролей шесть лет спустя во время похорон Мневиса, священного бога Гелиополя. Несмотря на выполнение таких значимых и прибыльных обязанностей, девушки находились еще в очень уязвимом положении. Их сводный брат Пахрат, сын от первого материнского брака, смог заполучить их деньги, скопленные на заготовках масла, которые составляли важную часть их жалованья.

Неспособные защитить себя, тем более что они не знали греческого, девушки обратились за покровительством к Птолемайосу, написавшему впоследствии большое количество петиций в их пользу. Такая самоотверженность отшельника была, естественно, наполовину искренней, наполовину корыстной. Законное жалованье двух сестер пропорционально важности выполняемой ими ритуальной задачи было несравнимо с той скромной рентой, которую храм выплачивал Птолемайосу. Таким образом, он мог вполне законно надеяться на небольшой доход в обмен на свои услуги. То участие, которое Птолемайос принимал в судьбе девушек и в особенности сны, в которых они ему являлись, показывают, что такого объяснения недостаточно. Птолемайос действительно был убежден, что забота о Таус и Фоес была ниспосланной на него божественной миссией. Эту миссию открыл ему сам бог Сарапис в одном из снов. Такое видение своей роли в жизни девушек входило в конфликт с его личными сексуальными потребностями, которые влекли его хотя бы к одной из сестер, а вынужденное воздержание лишь усиливало это влечение. Переживания, испытанные в снах, были тщательно им записаны:

В ночь с десятого на одиннадцатое февраля 158 года Птолемайосу приснился более четкий сон: