Рассказы (-)

Посмотрев на могучего Капитона, Гвоздев подумал, что если уж кому плыть, то ему. И он назначил боцмана.

Тот глубоко вздохнул, огляделся и, приказав, чтобы приготовили линь подлиннее, побежал в кубрик.

Он вернулся в чистой одежде, неся в руке маленький узелочек. Подойдя к Гвоздеву, он сказал

- Сударь, не откажите... Все в божьей воле...

- Говори, говори, Капитон Иваныч, все сделаю что надо, - сказал Гвоздев, почувствовав, как ему стеснило сердце.

- У меня в Кронштадте жена, тут деньжонок малость... заслуженные... Передайте ей, в случае чего, - боцман протянул узелок мичману, и тот спрятал его в карман.

- Ну, прощайте, Аникита Тимофеич, - сказал боцман и поклонился.

- Прощай, Капитон Иваныч... Да ты что прощаешься? - с тревогою спросил Гвоздев. - Доплывешь ведь?

- Доплыть должон, - отвечал Иванов. - А в случае чего, после меня посылайте Ермакова, а после Ермакова - Маметкула, а после Маметкула Петрова... А если уж и Петров не доплывет... Ну, бог даст... - и боцман бегом побежал на бак.

Гвоздев бросился за ним. Он сам хотел проследить, как его обвяжут и как он будет бороться с бурунами.

Здесь, на баке, было спокойнее, чем на полуюте, - не так обдавало волной, да и нос легче бился о дно, чем корма.

Ермаков и Петров быстро помогли Иванову обвязаться.

- Ну, братцы, не поминайте лихом, - сказал боцман, поклонившись матросам. - А ты, Петров, на меня за вчерашние кошки не серчай.

- Чего уж... служба... - проворчал Петров, хмурясь, и добавил: - Дай тебе бог удачи, боцман.

Капитон Иванов стал на борт, придерживаясь за какую-то снасть, и, выждав, когда пронеслась только что рухнувшая волна, бросился вниз головою в несущуюся к берегу пенистую воду.

Ермаков, напряженно глядя по тому направлению, где исчез пловец, потравливал привязанный к нему линь.

Боцман вынырнул далеко от бригантины. Лежа на боку, он резал плечом воду и быстро плыл к берегу, но волна уже откатывалась, и его заметно стало сносить обратно. Новый вал рассыпался за кормою и помчался мимо борта к берегу, сталкиваясь с отступающим. Иванов, то ныряя, чтобы избежать накрывающих его гребней и отбойного течения, то быстро плывя вместе с прибойною волною, боролся за каждый дюйм, медленно, но неуклонно приближаясь к берегу.

Его сильно сносило вправо от мыса Люзе, к бурунам. Петров указал на это Гвоздеву и сказал:

- Вот тут течение куда идет. Это от мыса волна отшибает.

Вся команда сгрудилась на баке, цепляясь за обрывки вант, за борта, за снасти, люди томились, молча и напряженно следя за отважной борьбой Капитона Иванова

На берегу люди тоже толпились у кромки прибоя, многие даже вошли по пояс в воду, как бы желая помочь. Гвоздев заметил, что одного из них, на берегу, тоже обвязывают веревкою.

"Хочет плыть на помощь Капитону - подумал Гвоздев. - Молодец!"

Вдруг раздался общий стон на баке.

- Капитон Иваныч, берегись! - пронзительно закричал трубач, будто боцман мог его услышать.

В набегающей на боцмана волне Гвоздев увидал какой-то длинный черный предмет. Это было большое бревно - может быть, обломок реи. Бурлящая вода крутила его, нанося прямо на боцмана, который плыл, не оборачиваясь, спеша воспользоваться накатом.

- Капитон Иваныч! - отчаянно закричал Гвоздев.

Но и боцман и налетевшее на него бревно уже скрылись в клокочущем буруне.

Гвоздев бросился к Ермакову, указывая на линь, который тот держал в руках, но рулевой только покачал головою, напряженно глядя в волны и ожидая появления боцмана. Пока его не было видно, он не смел тянуть обратно, опасаясь только помешать.

Вдруг он испуганно поднял брови, подергал линь и стал быстро его выбирать. Но линь нисколько не натягивался, никакой тяжести не чувствовалось на его конце. В бурунах мелькало что-то темное, и каждый раз все с надеждою всматривались, но узнавали все тот же обломок реи. Боцман не появлялся.

Ермаков, вытащил из воды линь, показал Гвоздеву оборванный конец и молча перекрестился. Не было сомнения, что Капитон погиб. Видно, бревно ударило его с такою силою, что даже оборвался линь.

Все молчали. Те, на ком были еще вязаные матросские колпаки, сняли их.

Ермаков обернул вокруг тела тот же линь, молча поклонился товарищам и стал на борт, выжидая удобной минуты, чтобы прыгнуть.

- Забирай сразу левее, Ермаков, - сказал ему Петров, - а то снесет в буруны на отмели, там не вылезешь,

Ермаков кивнул головою и бросился в воду. Неравная борьба человека со слепой и враждебной стихией началась снова.

И опять моряки стали напряженно следить за чернокудрою головою Ермакова, то скрывающейся в белой пене, то плывущей среди водоворотов. Наученный опытом боцмана, Ермаков действовал осмотрительнее: он то уклонялся от множества деревянных обломков угрожавших ему, то, наоборот, хватался за них для передышки. Когда он осилил уже более половины пути, с берега кто-то бросился в буруны и поплыл ему навстречу.

Всем казалось, что они уже долгие часы следят за усилиями двух пловцов. Но вот наконец те встретились, тут же оба исчезли под пенистым гребнем, вынырнули и начали двигаться быстрее - с берега их подтягивали на другом лине, - и через несколько минут оба были на береговом песке.

Моряки видели, как жители сперва сгрудились вокруг обоих, но сразу же расступились и стали суетиться, подтаскивая бревна и устраивая нечто вроде вышки для канатной дороги. Ермаков, которого можно было отличить по его росту, трудился вместе со всеми, как будто не он только что провел два часа в смертельной борьбе с волнами.

5. ПЛОДЫ УПРЯМСТВА ПЕППЕРГОРНА

Вскоре с бригантины при помощи линя, которым был обвязан Ермаков, передали на берег канат и закрепили его одним концом за бревенчатую вышку, а другим - за высокий обломок фок-мачты. Устроили "беседку", которая могла двигаться по канату, подтягиваемая то со стороны берега, то со стороны судна. Первым делом в этой "беседке" переправили нескольких человек, получивших при крушении ушибы. С обратным рейсом на бригантину вернулся Ермаков.

На бак, где было гораздо спокойнее, чем на корме, притащился и капитан, которого под руки вели Маметкул и рулевой Пупков. Тяжелое содержимое его карманов не давало ему свободно двигаться, и он шел с трудом, дрожа в мокрой одежде. Отекшее лицо его посинело. Гвоздев приказал было матросу принести сухую одежду из каюты и помочь капитану переодеться, но Борода-Капустин приосанился и закричал, что никто не смеет ему указывать. Люди его корабля в мокрой одежде, значит и ему не след надевать сухую.