Православная церковь<br />История и социальная сущность

Автор «из бывших духовных», естественно, ничего не говорит о нарастании революционного движения в России, он не выходит из рамок существующей системы, но его разоблачения церкви сами по себе достаточно красноречивы. Правда, нужно было бы еще добавить, что служители культа не только оставались совершенно равнодушными к страданиям народа, а, наоборот, изыскивали средства, чтобы усилить эти страдания, оказать помощь самодержавной власти.

Служители культа, стоявшие на страже интересов эксплуататоров, одновременно блюли и собственные интересы, поскольку церковь и духовенство были крупными землевладельцами.

В.И. Ленин приводил данные статистики 1905 года. В 50 губерниях Европейской России церковные земли составляли 1,9 млн. десятин, земли, находящиеся в частной собственности духовных лиц — 0,3 млн. десятин. Итого 2,2 млн. десятин так или иначе было захвачено церковью. Следовательно, делал вывод В. И. Ленин, «попы будут голосовать за кандидатов, угодных правительству» [111].

По сообщениям газеты «Речь», в сентябре 1912 года на съездах мелких землевладельцев и настоятелей церквей в 46 губерниях Европейской России в числе 7990 уполномоченных выбрали 6516 священников, или 82 процента. Духовенство собиралось наводнить IV Государственную думу, чтобы больше влиять на политическую власть, действуя с нею заодно.

В. И. Ленин еще в 1894 году писал: «Раздробленная, единичная, мелкая эксплуатация привязывает трудящихся к месту, разобщает их, не дает им возможности разуметь своей классовой солидарности, не дает возможности объединиться, поняв, что причина угнетения — не та или другая личность, — а вся хозяйственная система» [112].

Прекрасно освоившись в этой системе, многочисленная армия духовенства использовала свои методы, чтобы охранять имеющийся политико-экономический строй, препятствовать пастве включаться в классовую борьбу.

В 1881 году церковь яростно напала па народовольцев, выпустивших воззвание «К честным мирянам, православным крестьянам и всему народу русскому». Она стала вдохновителем реакции в 1880–1890 годах, когда вместе с помещичье-дворянским классом пыталась вернуть Россию к дореформенным порядкам. Служители культа на страницах печати и с церковных амвонов требовали незыблемости помещичьего землевладения, восстановления собственности на крестьян, крайнего усиления политического гнета. Они были в одном ряду с главным идеологом реакции — К.П. Победоносцевым, провозгласившим крестовый поход против революции, призывавшим применять пули, штыки и нагайки против «врагов» царя и бога. И опять большую услугу реакционерам оказывало «священное писание», где говорится: «…речи пророков единогласно предвещают царю доброе»; «Прогони кощунника, и удалится раздор, и прекратятся ссора и брань. Кто любит чистоту сердца, у того приятность на устах, тому царь — друг».

Духовенство всеми доступными мерами прославляло и освящало великодержавный шовинизм, активно участвовало в гонениях пародов тогдашних окраин России — Польши и Финляндии, разжигании национальной вражды на Украине, в Белоруссии. В Средней Азии, Закавказье и на Северном Кавказе были спровоцированы столкновения между армянами, азербайджанцами и грузинами, между осетинами и ингушами и т. д.

Великодержавный шовинизм — не случайное явление в многонациональной России, не ошибка отдельных иерархов господствующей церкви, а результат реакционной сущности православия.

Богословы, не сумев мирным путем донести до всех «благой вести о царствии божием», убедившись в недостаточной эффективности вооруженного искоренения других религий и церквей (ислама, иудаизма, католичества, армяно-григорианства), формировали среди православных верующих религиозный и национальный фанатизм, чтобы с помощью черносотенцев истребить инаковерие и подчинить своему влиянию всю Россию. С церковных амвонов приветствовали реакционную, открыто террористическую форму уничтожения неверующих «во Христа».

Русская православная церковь стремилась ко все новому обогащению за счет приобщения к «истинной вере» других наций и народностей, не останавливаясь, как мы видели, перед физической расправой с носителями иных исповеданий.

Н.К. Крупская в 1918 году характеризовала путь, пройденный православием: «Православие было государственной религией, на поддержку его шли крупные суммы. Но зато и оно было слугою государства. За получаемые от государства привилегии оно должно было служить власти всеми силами, окружить ее ореолом божьего благословения, возвеличивать с амвона каждый ее шаг, покрывать своим авторитетом каждое ее преступление. Священник провозглашал многолетие царствующему дому, священник освящал казни своим присутствием, священник благословлял христолюбивое воинство на войну. Царское самодержавие смотрело на православных священников как на своих верных пособников, призванных морально поддерживать его авторитет, проповедовать по всей стране необходимость рабского послушания власть предержащим. Благодаря положению „господствующей“ церкви, православие неразрывно связало себя с самодержавием, но тем самым оно подорвало свой нравственный авторитет в массах» [113].

Духовенство, помимо своих каналов, щедро субсидировалось из российской казны. Например, перед «первой мировой войной заработок рабочего составлял 30–50 копеек в день, а православные митрополиты в день получали: Казанский—132 рубля, Херсонский — 205 руб., Московский — 222 руб., Киевский — 230 руб., Петербургский — 710 руб., Новгородский — 842 рубля. Церкви ежегодно выделяли из государственного бюджета примерно 50 млн. рублей. В 1906 г. только „святейший синод“ имел на текущих счетах в банках не менее 60 млн. рублей золотом» [114].

Как видно из сказанного, русская православная церковь приспосабливалась к господствующим классам, выполняя их «заказ» по духовному порабощению народа. Иначе и быть не могло. Без поддержки и помощи этих классов церковь не имела бы возможности осуществлять присущие ей социальные функции. В то же время эксплуататорам необходима религия как инструмент для объединения общества на основе повиновения. Удивлению подобно, что современные проповедники пытаются уверить паству в «чистоте православия», его «беспорочности». История неумолимо отвергает и эту версию.

Религиозные деятели уже давно ощутили, что занятие только небесными делами не приносит желаемых доходов, а без них не может существовать многочисленный аппарат духовенства и церковь в целом. Лишь взаимодействие с царской властью было гарантией того, что церковь не потеряет «овец пасомых», не превратится в одно из сектантских направлений христианства, сохранит свое господство.

Здесь уместно заметить, что богословы последнее время все чаще обращают внимание на период раннего христианства, чтобы доказать тождество христианства и социализма, поскольку якобы социалистические идеи впервые зародились в недрах этой религии. Такое явно не случайно, да и встречается не впервые. Стоит церкви почувствовать, что трудящиеся массы начинают сомневаться в истинности религиозной идеологии, как тут же предпринимаются поиски путей ее сближения с растущим общественным сознанием.

К. Маркс и Ф. Энгельс еще более ста лет назад в «Манифесте Коммунистической партии» писали: «Подобно тому как поп всегда шел рука об руку с феодалом, поповский социализм идет рука об руку с феодальным.

Нет ничего легче, как придать христианскому аскетизму социалистический оттенок. Разве христианство не ратовало тоже против частной собственности, против брака, против государства? Разве оно не проповедовало вместо этого благотворительность и нищенство, безбрачие и умерщвление плоти, монастырскую жизнь и церковь? Христианский социализм — это лишь святая вода, которою поп кропит озлобление аристократа» [115].