В окопах Донбасса. Крестный путь Новороссии

Яма — это совершенно уникальный жизненный опыт. Ты находишься в толще земли-матушки, видишь неровную мозаику слоёв грунта и корни деревьев, небо — непривычно сужено и далеко. Фон привычного потока мыслей и городского шума резко ослабевает до полного исчезновения, и ты начинаешь понимать, как, в сущности, мал человек и как короток его век. «Из праха вышли — прахом станете». На дне ямы лежало несколько пистолетных гильз. И они легко могли означать, что до меня кто-то здесь уже прошёл до конца этот путь — его прямо здесь застрелили и прикопали. Мысль о бренности человеческой жизни именно в яме приобретает совершенную, законченную форму. Ты уже находишься под землёй, и закопают ли тебя сейчас здесь, или всё-таки ты поднимешься на поверхность — становится вопросом не праздным, но исключительно актуальным.

Переформатирование сознания, которое испытываешь там, трудно с чем-либо сравнить — возможно, что-то похожее чувствуют те ребята, которые добровольно, за большие деньги закапываются в землю в гробах. В моём случае платить не понадобилось — Всевышний милостью своей всё организовал без моего участия.

Сидя в яме, я думал о любимой дочери. Как сказал один из наших командиров: «Когда меня поставили к стенке, стою и думаю — я копейки никогда не украл — а меня расстреляют за воровство. Как стыдно дочери будет!» Подтверждаю — мои мысли были почти точно такими. Но мысли о близких придавали сил. И кроме того — полная уверенность в своей невиновности. Помню, когда один из тамошних бойцов, судя по экипировке и уверенному поведению, подошёл к краю ямы, и, передёрнув затвор «Макарова», пообещал, что сейчас: «Застрелит как собаку!», я поднялся, широко перекрестился — ещё стал левым боком, чтобы пуля сверху попала в сердце, наповал — и ответил: «Стреляй! Я умру невиновным!» После Великой Отечественной войны командир легендарного партизанского отряда Медведев назвал книгу о своих бойцах «Люди с чистой совестью». Лично для меня участие в боевых действиях в Новороссии стало «моментом истины» — я всё время чувствовал, что делаю правое дело, делаю с полной самоотдачей, и нахожусь в гармонии со Всевышним и самим собой. Это и есть «чистая совесть». Именно в яме ощущение чистоты своей совести и убеждения в своей правоте достигло своего пика, и оставалось таким почти до конца войны.

Сидя в яме в ожидании расстрела, помню, нацарапал на твёрдой глинистой стене три буквы — ДНР. Это было естественно: мы встали сражаться за правое дело и готовы, если надо, умереть за него. Очень обидно, если от рук своих, — но на войне такое бывает. Помните трагическое стихотворение времён Отечественной:

На следующий день меня пару раз допросили. Не могу не отметить добрым словом людей, с которыми общался в ходе допросов, — психологи хорошей квалификации, они по моим реакциям в разговоре сделали правильные выводы. Кроме того, как я понимаю, были проанализированы мои контакты в телефоне, мои связи и так далее. Ну и немалое значение сыграли мои находившиеся на свободе друзья, прежде всего, моя любимая Ангел, которые пошли по инстанциям с требованиями «разобраться». Как бы то ни было, уже на следующее утро я был на свободе.

Однако за время пребывания в яме произошёл ещё один интересный эпизод, влияние которого на дальнейшие события трудно переоценить.

С «боевых» приехали ребята. Тогда произошёл уникальный бой, когда взвод наших, безо всякой бронетехники, атаковал карательный батальон противника, находившийся на базе в населённом пункте. С формальной точки зрения, это было безумие — взвод не может атаковать батальон, находящийся в обороне. Однако «безумием» были подвиги и Гастелло, и Матросова, и двадцати восьми панфиловцев. С Божией Помощью наши забили этих сатанинских тварей, только убили больше восьмидесяти, не считая раненых. И теперь один из бойцов, сидя на краю ямы, рассказывал мне подробности. Он глядел сквозь меня «потусторонним» взором человека после тяжёлого боя, который я не раз потом буду встречать в глазах тех, кому удалось вернуться и кто только что оставил ТАМ своих друзей.

Он мне говорил о том, что наши подъехали на «КамАЗах», спешились в цепь и закидали противника ВОГами, а потом пошли в атаку. О том, что противника обуяла паника — стрельба была беспорядочной, и целый батальон не мог отбиться от нашего «бешеного» взвода. Что укронацисты отчаянно орали по рации, вызывая на подмогу стоявшие совсем рядом части ВСУ, а те, пылая «исключительной» симпатией к карательным батальонам, даже не пошевелились. Что одного из наших застрелил лежавший в поле вражеский снайпер. Снайперюгу, мерзкого мутанта, всего покрытого татуировками в виде свастики, даже не застрелили — такая тварь не заслуживает свинца. Его зарезали как свинью, тотемное животное хохлотварей.

Он говорил о своём друге — достойном и весьма состоятельном человеке, который вчера шёл рядом с ним, а сейчас лежит вон там, накрытый брезентом. Несколько тел, под брезентом цвета хаки, были незримыми молчаливыми свидетелями нашего разговора, подтверждением правдивости всего сказанного. Мне было страшно стыдно перед этими ребятами — что их уже нет, а я сидел в яме, когда они за нас сражались.

Интересным был его рассказ об охоте на вражеские группы ДРГ. С непритворным изумлением он сказал: «Не знаю, какую там боевую химию они там жрут, но это просто поразительно: мы их преследуем по пятам, «по зрячему», до нас — меньше километра, и при этом в каждом населённом пункте, через который они проходят, они умудряются хоть одну женщину, да изнасиловать! Я бы ещё понял после взятия населённого пункта — когда ликование тебя просто переполняет, и времени впереди — немерено, но когда смерть дышит в затылок…».

И на всю жизнь я запомнил, как он мне сказал: «У меня было высшее образование, я был богатый человек — начальник участка на шахте. Я всё бросил, продал имущество, чтобы купить оружие, и пошёл защищать родную землю!» Храни тебя Господь, брат — надеюсь, ты жив и здоров поныне!

Решение переводиться в строевые подразделения я принял ещё раньше, но именно за эти несколько дней, в обществе этих выдающихся людей, моё решение приобрело прочность железобетона.

И второе. В ходе дальнейших боевых действий от самых разных людей я слышал много нелестного о подразделении «Восток». Многое из этого — горькая правда, кое-что — ложь и преувеличение. Но я стараюсь всегда думать о людях как можно лучше, и потому лично для меня «Восток» — это открытые лица этих честных воинов и накрытые брезентом тела их ушедших в Валгаллу товарищей. Будьте здоровы, братишки, и пусть Удача в бою всегда будет на вашей стороне!..

После произошедшего Вадик принял решение на какое-то время спрятать нас с Ангелом — пока страсти не утихнут, а нам не подберут подходящее для службы подразделение. С этой целью нас спрятали в пригородах Донецка, на даче одного из наших друзей. Заодно получился такой непродолжительный вынужденный «отдых» от всего, что было. Телефоны и компьютер мы не включали, имея неплохое представление о возможностях электронной разведки противника. Изучали окрестности, тренировались, я слушал рассказы Ангела о первой чеченской кампании, жадно впитывая боевой опыт. С одной стороны, это был «отдых для нервов», с другой стороны — весьма относительный: я страшно переживал, что там развёртываются боевые действия, и без моего участия. Когда читаешь в мемуарах, как наивно рвалась в Отечественную войну на фронт молодёжь, боясь, что «без них война закончится», — это выглядит наивным. Однако, когда ты сидишь в саду, слушаешь пение птичек, и всем телом чувствуешь, как на твоей родной земле, совсем недалеко от тебя, в нескольких десятках километров, кровожадный дракон войны развёртывает своё тяжелое, громыхающее тело — спокойно сидеть просто невозможно.

Тогда же произошёл самый первый бой в аэропорту, на тот момент — самый знаменитый в окрестностях Донецка. Подробности легко можно найти в Интернете, а сам я, поскольку не принимал в нём участия, особо много о нём говорить не могу. То, что наши тогда понесли тяжёлые потери — вполне закономерно. Противник нашпиговал аэропорт и прилегающие окрестности отборными подразделениями, выставил многочисленные минные поля, располагал большим количеством тяжёлого вооружения. Среди его войск было много военнослужащих блока НАТО — они позиционировали себя как бывшие военнослужащие, на данный момент наёмники, но сколько из них на тот момент находились на действительной военной службе — я не знаю.