Улыбка Пол Пота
Улыбка Пол Пота читать книгу онлайн
Двенадцатого августа 1978 года делегация Общества шведско-кампучийской дружбы прибыла в Демократическую Кампучию Пол Пота. Вернувшись домой, четверо шведов заявили, что коммунистическая революция красных кхмеров должна послужить примером для других стран. Вскоре мировая общественность узнала, что за три с половиной года правления Пол Пота страна лишилась четвертой части населения: почти два миллиона человек были казнены или погибли от голода, непосильного рабского труда и болезней. Но как могло случиться, что никто в мире вовремя не поднял голос против одного из самых кровавых режимов второй половины XX века?
Почти четверть века спустя писатель Петер Фрёберг Идлинг прочел восторженный отчет шведской делегации и решил провести собственное расследование. В результате появилась книга «Улыбка Пол Пота», ставшая сенсацией в Швеции и уже переведенная на несколько языков.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
По средним оценкам, сюда было отправлено 14 тысяч человек. Их подвергали пыткам и допрашивали, а потом казнили.
Это заведение не было уникальным в своем роде. В провинции существовало много тюрем, где пытали и убивали менее значительных врагов революции. В S-21 посылали только особо важных заключенных. Как, например, министра информации Ху Нима. Или его друга детства Кой Тхуона, партийного секретаря Северной зоны.
Партийное руководство отрицало существование не только S-21, но и вообще каких-либо других тюрем на территории Демократической Кампучии. Сообщалось, что никакой надобности в них больше нет. С преступностью покончено благодаря революции.
С 1979 года S-21 стала музеем.
Музейное руководство размещается сегодня в том же кабинете, где сидели Дуть и другие начальники S-21. Здание через дорогу — следственный изолятор, где велись допросы и пытки. Сегодня здесь расположился хостел и популярный ресторан. Школьные кабинеты, двадцать пять лет назад набитые умирающими заключенными, сегодня пусты.
В тех кабинетах, которые сегодня превращены в музей, висят увеличенные фотографии арестантов. Снимки похожи на фотографии на паспорт, они прилагались к личным делам заключенных, как своего рода удостоверение личности. На стенах тысячи снимков. Бесконечные ряды. Все заключенные смотрят в объектив и встречают взгляд посетителей. Осуждающие, печальные, испуганные лица. Дети, девушки, мужчины, старики. В основном кхмеры, есть среди них и вьетнамцы и даже несколько человек неазиатской внешности.
Камбоджийский юноша без рубашки. На голой груди — табличка с номером «17». Семнадцатый заключенный на тот день. Я подхожу ближе. Номер прикреплен английской булавкой прямо к телу.
Все они смотрят на меня, и я не знаю, что сказать. Их так много, и все они такие разные. Такие живые. И все понимают, что скоро умрут.
В одном ряду снимков я нахожу мужа Анники Андервик, Сромея. Руки заведены за спину, озлобленный взгляд.
Система строилась на стукачестве. Если трое называли одно и то же имя, этого было достаточно, чтобы арестовать человека. При помощи пыток было нетрудно составить списки контрреволюционеров. Под пытками заключенные сдавали всех своих знакомых. Не справляясь с количеством подозреваемых, тайной полиции пришлось вскоре пересмотреть критерии для ареста, увеличив число «свидетелей» до пяти.
То, что арестовывали таких, как Сромей, неудивительно. Он учился и работал за границей и, по мнению тайной полиции, мог легко продаться иностранным разведкам и другим врагам. Студентов, обучавшихся за границей, было не так много. Все друг друга знали. Под пытками они сдавали своих знакомых, и в списках подозреваемых всплывали одни и те же имена.
Один снимок остается в памяти навсегда. Он до сих пор словно стоит у меня перед глазами. Маленький мальчик. На вид не старше пяти. Маленький враг народа.
Мальчик очень похож на моего младшего брата в детстве. Эта фотография ломает последний защитный механизм моего подсознания. Стирает разделительную черту между «нами» и «ними».
Я сажусь на ступени и плачу.
Отвечай на мои вопросы. Не пытайся уклоняться.
Не пытайся что-либо скрывать, уводя разговор в сторону.
Не смей мне перечить.
Не будь дураком — ты здесь, потому что осмелился саботировать революцию.
Отвечай на мои вопросы незамедлительно, не тратя время на раздумья.
Не смей рассуждать ни о своем аморальном существовании, ни о своем видении революции.
Не смей кричать, когда тебя бьют или пытают электрошоком.
Ничего не делай, сиди неподвижно и жди моего приказа.
Если тебя не спрашивают, молчи. Выполняй приказы быстро, не протестуя.
Не пытайся прикрыть свое предательство отговорками про Кампучию Краом [22].
Если ты не станешь выполнять вышеперечисленные правила, тебя будут пороть электрическим проводом.
Если ты не будешь выполнять мои приказы, то получишь десять ударов хлыстом или пять электрических разрядов.
Посередине железный прут длиной в несколько метров. Матовый кафельный пол: белые, цвета слоновой кости, и медово-желтые клетки. Ставни на окнах закрыты, как ночью. Все заключенные садятся на пол, вытянув ноги. Надзиратели приносят тяжелые металлические скобы — на каждом конце петля. Скобы надевают на лодыжки заключенных, затем в петли, под ногами арестантов, просовывают прут.
Одного за другим узников нанизывают на длинный прут. Они сидят в ряд, вытянув ноги. Когда прут проходит через последние петли, его прикрепляют к полу висячим замком. Прикованы все. Чтобы освободить того, кто сидит посередине, нужно отцепить всех, кто с краю.
В Демократической Кампучии людей не казнили.
Их «давили».
Как любое контрреволюционное сопротивление.
Чистки продолжались с прежней силой, и Организация отбирала все большее число людей для «перевоспитания». Или «продвижения». Проходил день или два, и бывшему товарищу приписывали к имени букву «а». Это означало «достойный презрения», «омерзительный», «отвратительный».
ЛУЧШЕ ПО ОШИБКЕ УБИТЬ НЕВИНОВНОГО, ЧЕМ СОХРАНИТЬ ЖИЗНЬ ВРАГУ!
Товарища Витиа попросили сложить свои вещи. Полная радостных предчувствий, она быстро собралась — она получила неожиданное повышение, удостоилась продвижения на региональный уровень. Уехала, не простившись ни с детьми, ни с друзьями, как того требовал несентиментальный революционный обычай.
Через неделю поступило сообщение, что «достойная презрения предательница Витиа (а’Витиа) была раздавлена вместе со всей своей контрреволюционной сетью».
Я стою у входа в S-21. Территорию окружает высокая стена, увенчанная колючей проволокой. Раньше здесь висел транспарант: «Укрепляй дух революции! Будь бдителен, разоблачая стратегию и тактику врага, чтобы защитить страну, народ и Организацию». Транспаранта больше нет.
Здесь останавливались грузовики. Дверцы откидывали и арестантов, с повязками на глазах и скрученными руками, выталкивали из кузова.
Мгновение перед этим. Возможно, представляется мне, такое же мгновение тишины, как в Освенциме незадолго до остановки поезда. Состав замедлял ход, и все на секунду замирало. Неопределенность длиной в несколько вздохов.
И S-21, и Освенцим были лагерями смерти. Разница лишь в том, что перед казнью из узников S-21 пытались выбить какую-то информацию. Полученные под пытками признания должны были содержать путеводные нити, ведущие, возможно, к самому ядру Заговора.
Люди, которые проходили через ворота S-21, считались активными врагами. Они совершили преступление против революции. В нацистской Германии заключенные в лагерях смерти часто получали какие-то задания. Здесь это было немыслимо. Здесь даже надзиратели были под подозрением. За три года существования тюрьмы многие из них были сами арестованы и казнены. Достаточно было задремать на посту или во время пыток нанести слишком слабый или же слишком сильный удар. Или допустить, чтобы заключенный умер от увечий, прежде чем допрос объявят оконченным.