Картины Октябрьского переворота

Всякому, кто хоть немного знал этого политического деятеля, впоследствии перешедшего к большевикам, известно, что он был далеко не орел. Почему выбор революционной демократии остановился именно на нем, не берусь сказать. Он часто выступал на митингах и говорил долго, час, два часа, три часа, не вкладывая в свою речь решительно ничего. Правда, «язык дан человеку для того, чтобы скрывать мысли», — но Скобелеву скрывать было нечего. Для обструкции в американской палате представителей это был бы незаменимый человек. Как и многие люди нашего времени, он искренне верил в то, что пролетариат спасет человечество. Бертран Рассел, один из самых замечательных мыслителей наших дней, говорит, что если какой-нибудь человек объявит себя королем Георгом V, то его посадят в дом умалишенных; но если он приписывает совершенно необыкновенные, фантастические и чудесные свойства своему классу, нации или расе, то это и удивления ни у кого не вызывает. Скобелев, впрочем, к пролетариату по рождению не принадлежал; кажется, он вышел из богатой буржуазии. Он говорил по-французски. Других достоинств за ним не значилось. Но, по-видимому, И. Г. Церетели ехать в Париж не желал; Плеханов же был болен, раздражен и находился в систематической оппозиции Совету {7}. Для верности выработали «наказ», которым Скобелев должен был руководиться на конференции. Кто именно этот «наказ» писал, тоже в точности не знаю. Из воспоминаний Суханова можно сделать вывод, что составляла «наказ» целая комиссия {8}. Закончив работу, она опубликовала свое произведение, вызвавшее сенсацию не в одной России.

«Наказ» был немедленно передан по телеграфу за границу. Несмотря на его длину, документ полностью напечатала газета «Таймс». Хотел тотчас поместить «наказ» и «Тан». Но из всего шедевра появился в номере от 24 октября только заголовок «События в России»: дальше следовала огромная белая полоса — случай если не небывалый, то во всяком случае чрезвычайно редкий в истории французской правительственной газеты. В последовавшие дни, очевидно, шли переговоры между редакцией и военной цензурой. Через четыре дня в номере от 28 октября «наказ» все- таки в «Тан» появился. В редакционной статье Россия — тоже, кажется, впервые в истории — была мрачно названа «Советландией», а сам «наказ» кратко определен как «celucubrations des maximalistes» {9}.

По совести, его и трудно было определить иначе. Такую же оценку он одновременно встретил и в России. Плеханов назвал содержание «наказа» «программой-минимум немецкого империализма». Наказ состоял из пятнадцати пунктов. Некоторые из них были бесспорны. Но большая часть документа заключала в себе трогательную заботу об интересах Германии. В то время как Россия на основании «наказа» должна была предоставить «самоопределение», кроме Польши, также Литве и Прибалтийскому краю, на Германию сходных обязательств не возлагалось. Напротив, отдельный, девятый, параграф требовал возвращения Германии всех ее колоний. Бельгии, Сербии и Черногории уплачивалось вознаграждение за разрушения, произведенные немцами и их союзниками; однако уплачивалось оно, Боже избави, не Германией, а «из международного фонда». Кроме того, объявлялось, что расходы по содержанию пленных должны быть возмещены. Так как к тому времени немцами было взято гораздо больше пленных, чем союзниками, то это означало, собственно, немалую контрибуцию в пользу Германии. Но помимо этих пунктов «наказа», была в нем и совершенная политическая клюква. Так, одиннадцатый пункт самым серьезным образом требовал «нейтрализации Суэцкого и Панамского каналов». П. Н. Милюков ядовито запросил в «Речи» революционную демократию, какие именно санкции она применит к Англии и к Соединенным Штатам, если Ллойд Джордж и Вильсон на нейтрализацию каналов не согласятся. Если не ошибаюсь, о Суэцком и в особенности о Панамском канале никто в мире вообще в ту пору не говорил и не думал. Уделение им места в «наказе» Скобелеву должно было, очевидно, означать необыкновенную глубину и широту кругозора людей Смольного института. В действительности при том положении, в котором находилась тогда Россия, забота о Панамском канале придавала «наказу» вполне юмористический характер.

С чисто художественной точки зрения (только с такой точки зрения) можно пожалеть, что Скобелев не отправился с «наказом» в Париж (помешал октябрьский переворот): как раз перед открытием Парижской конференции министерство Пенлева пало, к власти пришел Клемансо. Было бы интересно посмотреть на него во время изложения «наказа» и послушать его ответ Скобелеву.

Дело не прошло гладко и в Петербурге. Вопрос был перенесен в предпарламент.

Предпарламент, или Временный совет Российской республики, был, как известно, порождением Демократического совещания, собравшегося в сентябре в зале Александрийского театра. В это Демократическое совещание входили представители Совета рабочих и солдатских депутатов (230), Совета крестьянских депутатов (230), городов (300), земств (200), почтово-телеграфных служащих (201), армейских организаций (83), кооператоров (158), казаков (35) и т. д. Были представители от увечных воинов, от продовольственных организаций, от разных национальностей России, от мусульманского совета, от украинской Рады, от учителей, от фельдшеров, от каких-то уж совершенно нам теперь непонятных «курий», как «армейские крестьянские секции», «демократическое духовенство», «экономические группы», «революционные техники». Впоследствии, в пору гражданской войны, когда у нас большевики сражались с украинцами, матросы с финнами, поляки с ударниками, чехословаки с красногвардейцами, было весьма нелегко определить, по какому логическому принципу делятся стороны в «классовой борьбе». Так и в сентябре 1917 года, когда очень трудно было понять, по какому логическому принципу подбираются члены Демократического совещания. Вдобавок едва ли не каждый гражданин России входил или мог входить во множество «курий» по национальному, общественному, профессиональному, политическому и другим признакам. Рязанов в ту пору подсчитал, что Демократическое совещание, собственно, представляет 5—6 миллиардов населения. Разумеется, число «курий» можно было произвольно с одинаковым правом увеличить или уменьшить в пять, десять, двадцать раз.

В Демократическое совещание мог при некоторой изобретательности и настойчивости попасть всякий желающий, а желали попасть почти все. Стремление помочь правительству было столь же распространено, сколь искренне. Нет беды в том, что за ним скрывалось у огромного большинства кандидатов полусознательное намерение выйти, наконец-то выйти на арену. Россия играла в еще малоизвестную ей игру с Марсельезой, с фракциями, комиссиями, подкомиссиями, с формулами перехода, выражением революционного доверия, с выражением революционного недоверия. Имена участников печатались в газетах; при связях и большой удаче можно было даже удостоиться фотографии. «Член Демократического совещания» — это теперь почти то же самое, что анекдотический «старший сын архитектора» на визитной карточке. Тогда это звучало по-иному. Люди чувствовали потребность делать что-то важное и общественное. Выдумать для себя «курию» было нетрудно, надо было только подать вовремя заявление. Фельдшеры успели — и попали; врачи не успели — и не попали. «Плафоном» же, как говорят во Франции финансисты, могла быть вместимость Александрийского театра {10}. Делегатов оказалось 1775! При продолжении записи «курий» пришлось бы перенести сессию на Марсово поле.

Знаю, что упрек в болтовне, связанный с 1917 годом, банален. Что же делать, он справедлив. Теперь, через много лет, оказавшись в эмиграции — как писал князь Курбский, «в странстве будучи и долгим расстоянием отлученный и туне отогнанный от оной земли любимого отечества моего, между человеки тяжкими и зело негостелюбными», — каждый из нас может оглянуться на прошлое беспристрастно и не отказываясь от основных своих чувств. «Работу» Демократического совещания его участник, видный социалист-революционер, определил одним весьма неудобным для печати словом. Мы так далеко не пойдем. С первых же дней стало, однако, выясняться, что Совещание неработоспособно и не нужно. Было решено создать Временный совет республики. Это было гораздо более серьезное учреждение.