Подвиг «Алмаза»

На корабле находился всеобщий любимец щенок. Матросы звали его Морькой, а офицеры — Филькой. Чтобы никого не обидеть, щенок шел на обе клички. Все было хорошо, покамест кто-то из офицеров не купил на Мадагаскаре лемура. Эту полуобезьянку нарекли Коко. Между щенком и лемуром дружбы не получилось, — первый при удобном случае стремился вонзить свои зубы во второго, а тот в свою очередь не оставался в долгу. Любимым занятием Чегодаева-Саконского и стало натравливание лемура на щенка.

Когда корабль пересекал экватор, команда устроила традиционное празднество в честь бога Нептуна. Матрос Ромашин в роли владыки морей, обращаясь к командиру корабля, произнес сочиненный артиллерийским офицером Молчалиным монолог:

Здравствуй, отец командир!

Я надел свой парадный мундир,

И с супругой, детьми на «Алмаз»

Прибыл к вам сообщить, что обидел ты нас.

Ты с кораблем своим вошел без разрешения В мои владения.

Коль не хочешь гневить меня дольше,

Дай мне выкуп — вина, да побольше…

В этот торжественный момент на палубу вышел Чего- даев-Саконский, ведя на привязи Коко. Завидев своего злейшего недруга, Морька-Филька стал лаять. Внезапно лемур сделал прыжок, вырвался из рук прапорщика и накинулся на щенка. Матрос Василий Хаймусов ринулся выручать Морьку-Фильку и, поскользнувшись, нечаянно сбил с ног Чегодаева-Саконского. В довершение всего обозлившийся Коко подскочил к распластавшемуся офицеру и вонзил свои острые зубы в его руку.

Чегодаев- Саконский и вахтенный начальник лейтенант Николай Саблин (однофамилец Саблина) обвинили Хай-мусова в том, что он преднамеренно сшиб офицера. Они

14

утверждали, что Хаймусов якобы замахнулся на князя, на* мереваясь его ударить. Матросу грозило суровое наказание.

Но в защиту Хаймусова встал Павел Саблин. В кают-компании в присутствии многих офицеров он опроверг необоснованные обвинения. Не отрицая, что матросы в целом недоброжелательно относятся к Чегодаеву-Сакон- скому за его высокомерие, Саблин утверждал, что у Хаймусова не было никакого злого умысла, что все произошло случайно, в общей сутолоке. Скандальное дело пришлось замять. Стали было поговаривать, что адмирал Рожест- венский готовит приказ об офицере, «битом по морде» (на крутые выражения командующий эскадрой не скупился), но в конце концов все окончилось сравнительно благополучно, — Хаймусов подвергся лишь строгому дисци- плинарному аресту без отдачи под суд.

От вестовых, прислуживавших в кают-компании, команда крейсера узнала, что Павел Саблин на стороне матросов и решительно отстаивает невиновность Хаймусова. После этого матросы с еще большим доверием стали относиться к лейтенанту. Его каюта была завалена книгами и журналами, и любителе чтения запросто приходили к нему и уносили с собой интересные книги. Однажды побывали у Саблина два неразлучных приятеля — тучный фельдфебель Фефелов и тощий, как щепка, долговязый писарь Пастухов. Они пришли как раз в то время, когда Саблин беседовал ~с машинным кондуктором Дмитрием Горбенко о прочитанной им книге. Приятелям показалось, что беседа имеет политический характер, и они сообщили об этом старшему офицеру лейтенанту Дьячко- ву, не преминув добавить, что Горбенко взял у Саблина «подозрительную» книжечку. Третьего дня адмирал Энк- вист, читая нравоучения матросам, говорил, что на крейсере распространяются вредоносные слухи, давал совет, как должны вести себя моряки вдали от отечества. Фефе-

15

лов и Пастухов, на которых слова адмирала произвели должное впечатление, и решили проявить свое рвение.

— Что это вы читаете? — обратился офицер Дьячков к машинным кондукторам Дмитрию Горбенко и Степану Бондаренко, пристроившимся с книгой на полубаке. * Оба они были родом из Одессы, ранее служили в Черноморском флоте и только в августе 1904 года стали членами экипажа «Алмаз».

— А вот, ваше благородие, интересно как получается: галушки Пацюку прямо в рот сами летят. Кабы нам так! — ответил Горбенко, показывая сочинения Н. В. Гоголя.

Старший офицер ничего «зловредного» не обнаружил. А вскоре надвинулись события, заставившие забыть о доносе на Саблина.

22 марта 1905 года «Алмаз» шел во главе эскадры. Вечером подошли к Малаккскому проливу. Огней не зажигали, за исключением бортовых — красного и зеленого. Даже адмиральский огонь был погашен: в проливе можно было ожидать минной атаки. Ночью с флагманского броненосца «Суворов» поступило приказание зажечь на «Алмазе» огни. Приказ выполнили, но никто не знал, с какой целью это было сделано. Ведь все остальные корабли шли без огней. «Очевидно, мы должны служить приманкой в случае нападения на эскадру», — рассуждали на крейсере.

Командир «Алмаза» И. И. Чагин много плавал в водах Дальнего Востока, в течение трех лет состоял морским агентом в Японии и лучше других знал противника, с которым предстояло встретиться в морском бою. Поэтому с первых дней похода он стал знакомить офицеров крейсера с тактическими и боевыми особенностями японского флота и его командным составом. Когда эскадра входила в Малаккский пролив Чагин созвал на юте** сво

* Полубак — надстройка в носовой части палубы.

** Ют — кормовая часть верхней палубы судна.

16

бодных от вахты офицеров, кондукторов и матросов и напомнил им, что только при тщательной бдительности и решительных, слаженных действиях можно рассчитывать на успех при встрече с неприятелем. Он говорил:

— Прошу проникнуться важностью нашего дела и помышлять в свободное время о том, чтобы чего не упустить и не прозевать. Днем и ночью, кому следует, хорошенько смотреть за горизонтом, комендорам заботиться об исправности своих пушек, машинистам — о турбинах и динамо-машинах, кочегарам — о том, чтобы в возможно скором времени были бы подняты пары в котлах, когда понадобиться ускорить ход. Если все у нас будет исправно, а вы будете действовать сознательно и согласно приказаниям, то с божьей помощью мы свое дело сделаем и лицом в грязь не ударим. Так ли я говорю, ребята?

Экипаж «Алмаза» выразил свое согласие с командиром.

Дальше эскадра продвигалась с соблюдением предосторожностей. Комендоры спали не раздеваясь у орудий, по ночам корабли шли с притушенными огнями. 13 мая подошли к Корейскому проливу. Мгла заволакивала горизонт. В ночь на 14 мая взошла луна. Ее отблеск на горизонте многие приняли за луч прожектора. На «Алмазе» изготовились к бою, однако неприятельских кораблей не оказалось, хотя беспроволочный телеграф всю ночь передавал непонятные слоги. На крейсере имелся японский словарь, к тому же Чагин неплохо знал японский язык. Попытались разобраться в радиосигналах противника, но выяснилось, что японцы переговариваются между собой по шифру.

С подъемом флага по давнишней флотской традиции вся команда в ожидании боя переоделась в чистое белье, белые голландки и черные брюки. С орудий сняли чехлы.

Действительно, вскоре на горизонте показались корабли противника.

— Ваше благородие, почему мы не стреляем? Ведь

2, В. Коыовалов /7

японец совсем близко! — взволнованно обратился к лейтенанту Молчалину комендор Семен Шитин. По левому борту «Алмаза», сливаясь с колоритом воды, неба и мглистого горизонта, шел на сближение с русским разведывательным отрядом японский крейсер, окрашенный в защитный зеленовато-серый цвет.

Артиллерийский офицер и сам не знал, почему не стреляли по неприятельскому крейсеру.

— И почему, ваше благородие, наши корабли окрашены в черный цвет? — не унимался Шитин. — Али серой краски на Руси не нашлось?

Молчалин, как и многие офицеры русской эскадры, понимал, что окрашенные в черный цвет корабли были для неприятеля прекрасной мишенью, тогда как окраска японских судов хорошо маскировала их.