Видение в публичной библиотеке

_______________

* А! Это вы, мой философ! (Здесь и далее перевод автора с фр.)

** Это я, государыня! Я приветствую великую Семирамиду Севера!

*** Где то время, когда мне было только семьдесят лет? Я пришел

бы, чтобы удивляться ей! Где то время, когда у меня еще был голос! Я

воспел бы ее на всем пространстве от подножия Альп до Архангельского

моря!

- Да, государыня, я пришел к вам, несмотря на мои годы: меня давно манила к себе великая северная звезда... Я имел счастье писать вашему величеству: "C'est maintenant vers l'etoile du nord qu'il faut que tous les yeux se tournent. Votre majeste imperiale a trouve un chemin vers la gloire inconnue avant elle a tout les autres souverains!"*. И вот я у ваших ног.

_______________

* Теперь все взоры должны обратиться к звезде Севера. Ваше

императорское величество нашли путь к славе, доселе неведомый всем

прочим государствам!

Что-то захрустело, вроде костей, и мраморный старик опустился на колени.

- О! Встаньте! Не вам склонять передо мной ваши достойные колени: весь мир должен склониться перед вашим гением.

И она тихо положила руку на мраморное плечо старика.

- Встаньте!

И старик, стуча костями и мрамором, встал.

- Я повинуюсь вашему величеству. Но вспомните, что я писал вам, когда вы любезно приглашали меня на ваш карусель: "La reine Falestrice ne donna jamais de carouzel, elle alla cajoler Alexandre Ie Grand, mais Alexandre serait venu vous faire la cour"*.

_______________

* Царица Фалестрина никогда не устраивала каруселей, - она

приходила только льстить Александру Великому; но Александр сам явился

бы к вам, чтобы ухаживать за вами.

- И вы пришли вместо него? Это очень любезно с вашей стороны.

- Смею ли я, государыня, так думать! Я, скромный отшельник Фернея, жалкий старик.

- Не говорите так! Весь мир вам рукоплещет...

- Рукоплескал, государыня... Теперь мир рукоплещет т о л ь к о вам!

- Oh! vous me cajolez, mon philosophe*.

- Non, madame, tout Ie monde, tout l'univers vous cajole!**

_______________

* О! Вы мне льстите, мой философ.

** Нет, государыня, - весь мир, вся вселенная льстят вам!

- О! Вы непобедимы...

- На словах, государыня, только... А вы...

- Что я! Слабая женщина... Не будь у меня друзей таких, как вы, я была бы ничто... Помните, я писала вам по поводу ваших слов об Александре Македонском: "Поистине, государь мой, я более дорожу вашими сочинениями, чем всеми подвигами Александра, и ваши письма доставляют мне более удовольствия, чем угодливость, которую бы мне оказал этот государь".

- Вы слишком милостивы, государыня, - осклабляется беззубый рот.

- О нет! Я только справедлива. Вы же ко мне действительно более чем милостивы.

- Чем же, ваше величество?

- А хоть бы вашими письмами к князю Голицыну.

- А разве он давал их читать вам, государыня?

По лицу вопрошаемой скользнула неуловимая тень и спряталась в глазах.

- Да, показывал.

Но лицо ее говорило не то, что говорили уста. В ее тонкой улыбке сквозила картина, перенесшая ее в прошлое, в ее кабинет: у окна стоит Левушка Нарышкин и ловит муху, а в стороне, у особого столика, сидит Храповицкий и, утирая фуляром красное вспотевшее лицо, перлюстрирует письмо Вольтера к князю Голицыну; сама же она сидит за своим письменным столом и пишет тайное послание Фридриху Прусскому о разделе Польши: "Tout cela, monsieur mon frere, me confirme dans Ie sentiment que pour aller a jeu sur, il sera plus convenable - de rendre mon parti en Pologne superieur par une somme considerable - pour a cheter cet etat qui n'attende que des marchands pour se vendre"*.

_______________

* Все это, государь, брат мой, укрепляет меня в сознании, что

для того, чтобы идти на верную игру, следует только дать моей партии

в Польше перевес с помощью суммы, достаточной для того, чтобы купить

эту страну, которая ждет только покупателей, чтобы продаться им.

- Да, - повторила она с тою же загадочной улыбкой, - я читала ваши письма к князю Голицыну. Еще в одном вы обращаетесь к поэту Томасу...

- Помню, помню, государыня.

- И говорите: "M-r Thomas! vous qui etes jeune et qui avez meilleure voix que moi, vous avez deja celebre Pierre l en trois chants, je vous en demende un quatrieme pour Catherine Seconde"*.

_______________

* Г. Томас! Вы, у которого есть молодость и голос лучше моего,

вы уже прославили Петра I в трех гимнах: я прошу у вас четвертого

для Екатерины Второй!

- Это правда, государыня.

- Но я продолжаю утверждать, что вы больше приписываете мне, чем я заслужила. Вы пишете Голицыну: "Le titre de mere de la patri restera a l'imperatrice malgre elle Pour moi, si elle vient a tout d'inspirer la tolerance aux autres princes, je l'appellerai la biefaitrice du genre humain"*.

- Oui, madame, c'est vrai**, - лукаво улыбается старик.

- Нет, это слишком много. Вы даже говорите там, что "Ie merite des francais est qu'ob celebre mes lounges dans leur langue qui est devenue, je ue sais comment, celle de l'Europe"***.

_______________

* Титул Матери отечества останется за императрицею даже вопреки

ее воле. Что касается меня, то - если она внушит другим государям

такое же милосердие - я назову ее благодетельницею рода

человеческого.

** Да, государыня, - это правда.

*** Заслуга французов состоит в том, что они воздают мне хвалу

на своем языке, который сделался, я не знаю почему, языком всей

Европы.

- Но это правда, государыня, - улыбается лукавый старик.

- Нет, нет! Из угождения мне вы унижаете Францию и весь Запад. Когда я вас спрашивала, сожжена ли книга аббата Базена, вы отвечали, что еще нет, и прибавили, будто бы во Франции подозревают, что книга написана в России, ибо истина, как вы выразились, приходит с Севера, с Запада же только безделушки: "La ve ite vient du Nord, comme les colifichets vient de l'Occidenb*.

_______________

* Истина приходит с Севера, подобно тому, как безделушки - с

Запада.

- И здесь я не преувеличил, государыня.

- О, вы слишком добры к нам, северным варварам.

- Mais non, madame!* Я повторяю ваши слова: я только справедлив.

_______________

* Нет, государыня.

- Даже тогда, - с ярко блеснувшим взором перебила она его, - когда предсказывали, что мои подданные будут ставить мне храмы, как божеству?

- Даже и тогда, государыня.

- А помните, что я отвечала вам на это?

- Простите, всемилостивейшая государыня, забыл, ведь я так стар.

- Так я напомню вам. Я отвечала: "От всякого другого, кроме вас и ваших достойных друзей, я не желала бы быть поставленною в число тех, которых так давно боготворило человечество". В самом деле, как ни мало во мне самолюбия...

На этом слове она точно поперхнулась, а старик закашлялся...

- Но, - продолжала она, - поразмыслив, невозможно желать видеть себя приравненною лотосам, луковицам, кошкам, телятам, шкурам зверей, змеям, крокодилам и всякого рода животным. После такого исчисления какой человек пожелает Храмов! Нет, лучше остаться здесь на земле, я лучше хочу получать ваши и ваших друзей письма - Даламберов, Дидеротов и других энциклопедистов...