Сталин. История и личность

Бек и Годин отмечают рвение, с которым многие студенты доносили на своих профессоров, младшие сотрудники на старших, рядовые партийцы на ответственных работников, и считают такой порожденный амбициями «бунт подчиненных» наиболее характерной чертой того времени⁷³. Евгений Гнедин вспоминает, как честолюбивые молодые люди, включая таких новичков в советской дипломатии, как Малик, Царапкин, Подцероб, встречались в расположенной по соседству с НКИД пивной и намечали жертвы из числа своих шефов, а затем на собраниях парторганизации Наркоминдел обличали этих людей в «связях с врагами народа» (например, со своими арестованными коллегами)⁷⁴-

Да не подумает читатель, что революция сверху перерастала в революцию снизу Ибо никакой «бунт подчиненных» не был бы возможен без поощрения доносительства Сталиным и его сообщниками. Более того, имеются свидетельства, что некоторые доносы инспирировались сверху. Когда профессора древней истории из Киевского университета Година (Штеппу) обвинили на партийном собрании в «троцкизме» (при этом упоминалось его социальное происхождение: он, дескать, сын священника), то выяснилось, что главный доносчик — некто Ефроменко, ассистент на кафедре Година и его любимый аспирант, — действовал согласно соответствующим указаниям. Иными словами, студентам поручали критиковать своих преподавателей, имея в виду, что впоследствии они займут их места⁷⁵

НКВД был осведомлен о жизни миллионов людей через спецотделы, существовавшие на всех предприятиях и во всех учреждениях. Царапкины, малики и их коллеги могли получать материал для своих доносов в спецотделах тех учреждений, где они работали, и в них же получать подтверждение того, что объекты для клеветы выбраны ими удачно.

Неиссякаемым источником организованного доносительства снизу был легион секретных осведомителей — самых разных людей, принуждаемых НКВД стать его внештатными помощниками. Оставаясь работать на своих прежних местах, они продолжали быть в курсе содержания бесед своих сослуживцев, разговоров дома и т. д. Теперь же их просили распознавать и разоблачать козни замаскировавшихся врагов. Осведомителям было трудно справляться с даваемыми им поручениями: ведь никаких козней не существовало и в помине, и единственное, что они могли услышать, так это голоса недовольных, критикующих, скажем, закон, запрещающий аборты, или рассказывающих политический анекдот. Наставники из НКВД обучали осведомителей искусству «интерпретации» подслушанного ими, распознавания скрытого смысла высказываний, которые в действительности не содержали ничего предосудительного. Так, осведомителя учили видеть в жалобе иностранцу на плохие жилищные условия свидетельства «шпионажа». Позволившие себе шутки в адрес Сталина превращались в «подстрекателей террора», а товарищеские компании, основанные на личной дружбе, — в «антисоветские организации»⁷⁶. В итоге секретные осведомители оказались втянутыми в мир искусственной паранойи.

Пэ:

Маневр нопьеносца ыт л

В последние месяцы 1937 г. все новые жертвы террора исчезали по ночам, а днем общественная жизнь сосредоточилась на торжественных приготовлениях к выборам в Верховный Совет, которые проводились по новой Конституции. Избирательная кампания подчеркнуто обыгрывала популистскую политику Сталина, делая упор на роль беспартийных. Все внесенные в списки кандидаты в депутаты причислялись к «блоку коммунистов и беспартийных». В избирательном округе в Москве, где баллотировался Сталин, на первом же собрании по выдвижению кандидата выступила беспартийная избирательница, обратившаяся к нему с просьбой: «Товарищ Сталин, не откажи, будь нашим депутатом в Верховном Совете»⁷⁷. _г;

К

Официальное утверждение, что предстоящие выборы будут подлинно демократическими, увенчанными тайным голосованием, породило известные ожидания. Тем более что в печати был опубликован образец избирательного бюллетеня, в котором, судя по инструкции, при голосовании нужно было оставить только одно имя. Из этого следовало, что, как на это намекнул в 1936 г. Сталин в беседе с Роем Говардом, будет выдвинуто по нескольку кандидатов на одно место.

Такому впечатлению способствовало и то, что, за немногими исключениями, во всех 1143 избирательных округах Сталин, как и другие его коллеги по Политбюро, фигурировал вместе с местным (предварительно отобранным властями) кандидатом. Однако накануне выборов каждый член Политбюро согласился на регистрацию только в одном округе. В результате, когда 12 декабря 91 млн избирателей отправились голосовать, в бюллетенях значилось лишь по одному кандидату в каждую из двух палат Верховного Совета. Хотя в бюллетенях и была напечатана инструкция оставить лишь одну кандидатуру, а остальные вычеркнуть, потребность заходить в кабину для тайного голосования возникала только у тех, кто намеревался вычеркнуть эту единственную кандидатуру. Неудивительно, что кандидаты «блока» собрали почти 90 млн голосов. Больше голосовать было не за кого.

Одиннадцатого декабря Сталин произнес речь, в которой дал согласие баллотироваться в одном из московских избирательных округов. «Предстоящие выборы, — сказал он, — это не просто выборы, товарищи. Это действительно всенародный праздник наших рабочих, наших крестьян, нашей интеллигенции. Никогда в мире еще не бывало таких действительно свободных и действительно демократических выборов, никогда!».

Вскоре после выборной кампании «Правда» опубликовала необычную статью с критикой огульного доносительства. Ее автором был тот самый Кольцов, который в нацистской книге «Большевизм и евреи» был назван «Фридляндом-Коль-цовым», одним из самых видных в области журналистики «евреев в окружении Сталина». В статье Кольцов писал о студенте одного московского института, который был исключен из партии, а затем и из учебного заведения по доносу, обвинившему его в двурушничестве, карьеризме и подхалимстве. Вместо того чтобы проверить обвинения — а, как утверждал Кольцов, они не имели под собой никаких оснований, — секретарь институтской партийной организации спровоцировал его исключение из партии как «врага народа». Люди, подобные этому партийному руководителю, заявил Кольцов, готовы оболгать, опорочить, исключить и уволить ни в чем не повинных, лишь бы защитить себя. Но партия, правительство, суд и общественность вырвут когти у тех, кто клеветой и бессердечностью нарушает права граждан, омрачает их спокойную трудовую жизнь⁷⁸.

Месяцем позже последовала статья Кольцова о людях, писавших ложные доносы. Он разделил их на три группы: копьеносцев, готовых наносить удары своими клеветническими копьями направо и налево, только бы предстать политически благонадежными людьми, отвлечь внимание от собственных темных делишек и своего прошлого; карьеристов, доносящих ради своего продвижения по службе; бездушных бюрократов, которые в целях самозащиты принимают экстренные меры, получив клочок бумажки от любого копьеносца. НКВД, писал в заключение Кольцов, найдет пути, чтобы безошибочно выявить всех подобных клеветников, которых этот орган справедливо считает людьми, ненавидящими советский строй⁷⁹

Поскольку к этому времени сформировались легионы доносчиков, действовавших под нажимом сверху, статьи Кольцова могли появиться на страницах газеты только в том случае, если они были заказаны ее редактором по указанию свыше. Кольцов, несомненно, был счастлив выполнить подобное задание, надеясь, что его материалы предназначены возвестить о близком конце кампании террора, которая так его озадачивала и беспокоила. Два дня спустя после опубликования второй статьи в прессе появилось пространное постановление Центрального Комитета, увертюрой к которому они, должно быть, были. Постановление предварял заголовок-. «Об ошибках парторганизаций при исключении коммунистов из партии, о формально-бюрократическом отношении к апелляциям исключенных из ВКП(б) и о мерах по устранению этих недостатков».