Сталин. История и личность

Описанный случай показывает, как в армию доносчиков вовлекали детей. Прославленный в песнях и литературе Павлик Морозов после своей смерти завоевал место в истории. Его донос преподносился детям в качестве героического примера того, как ценой собственной жизни можно доказать, что преданность государству и Сталину выше сыновнего долга. В изданных за рубежом воспоминаниях певица Галина Вишневская пишет о том, как на пионерских сборах и комсомольских собраниях детям внушали, что, следуя примеру Павлика Морозова, они должны доносить о любых подозрительных событиях: «Дескать, вот, детки, если вы будете паиньками и донесете на папу и маму, то и про вас песенки будут петь»⁶³.

Доносительство снизу инициировалось сверху. Начнем с того, что понятия «сверху» и «снизу» относительны. Республиканские, областные, городские и районные партийные руководители были «выше» народа на их административной территории, но «ниже» Сталина. Закрытое письмо от 29 июля 1936 г., требовавшее распознавать и разоблачать, оказывало на них сильное воздействие, поощряя к большему рвению в деле доносительства. Отклик на это требование можно, в частности, найти в материалах смоленского партархива, где хранится письмо секретаря Козельского райкома партии Петра Деменюка, с которым, как явствует из архивных документов, Сталин поддерживал (как и с секретарями других районов) постоянный контакт через Поскребышева и Особый отдел. Вскоре после получения закрытого письма Деменюк стал писать доносы направо и налево, 1 управляя одни из них в обком партии, а другие — в райотдел

НКВД. Четвертого августа 1936 г. участники расширенного заседания пленума Козельского райкома соревновались друг с другом в изобличении врагов⁶⁴.

Февральско-мартовский пленум усилил нажим на промежуточные звенья власти, потребовав от них развернуть кампанию доносительства. Тон требований становился все более угрожающим. В опубликованной в «Правде» корреспонденции из Сталинграда обком партии осуждался за то, что в областной комсомольской организации чистка не развертывается, а ее секретарь уже давно покрывает врагов. Отсутствие у областных партийных руководителей рвения при выполнении этих требований вполне понятно. Подчинившись им, они тем самым попали бы под подозрение в длительном покрывательстве врагов.

В других случаях центральный орган партии газета «Правда», играя роль рупора Сталина, критиковала областное партийное руководство, тем самым подталкивая на доносы против него. Так, «Правда» призвала омских коммунистов «во весь голос» высказаться против своих областных рукводителей, возглавляемых товарищем Булатовым, за то, что они защищали троцкистско-бухаринских шпионов, занимавших различные областные посты⁶⁵. Отсюда становится ясно, почему Жданов (читай — Сталин) высказался на февральско-мартовском пленуме за «внутрипартийную демократию». Под последней понималось не только тайное голосование при выборах в партийные органы, но и наделение рядовых членов партии правом критики своих партийных руководителей на партсобраниях. О подобной возможности они до этого никогда и не помышляли. Прежде партиец не поднимал голоса против маленького Сталина в Омске — товарища Булатова или маленького Сталина в Смоленске — товарища Румянцева. Теперь же, призывая членов партии всерьез воспринимать «внутрипартийную демократию», их мобилизовывали именно на это, т.е. на критику, например, Булатова и других омских руководителей за то, что они не ловят врагов, а сталинградских руководителей —за отсутствие настойчивости в чистке комсомола.

Уничтожение бюрократической элиты в Иванове — пример именно подобного использования «внутрипартийной демократии». Вслед за визитом в Иваново в июне 1937 г. Кагановича и последовавшим одобрением Сталиным его вывода о «зараженности» всей местной партийной и государственной бюрократии журнал «Партийное строительство», редактором которого в то время был Маленков, упрекнул руководителей Ивановского обкома партии за то, что они исключили слишком многих за «пассивность». (Позиция этих партийных чиновников определялась инструкцией Центрального Комитета об обмене в первой половине 1936 г. партийных документов, которая обязывала уделить «главное внимание исключению пассивных лиц, не оправдывающих высокого звания члена партии и проникших в ряды ВКП(б) случайно»⁶⁶.) Исключенные за «пассивность» члены партии, указывал журнал, оказались стахановцами, которые лишь временно ослабили свое участие в партийной жизни или имели задолженность по партийным взносам. Изгоняя из партии таких честных людей, верных делу Ленина —Сталина, продолжало «Партийное строительство», областной и многие районные партийные комитеты, однако, не разоблачили замаскировавшихся троцкистско-бухаринских диверсантов и шпионов⁶⁷

Обвинив местных руководителей в исключении «пассивных» и потере бдительности в отношении реальных врагов, журнал приглашал осудить ивановскую верхушку «снизу». Это придало чистке видимость использования рядовыми членами партии своего права на критику в соответствии с принципами «внутрипартийной демократии».

Избрав для подобных показательных, преданных широкой огласке осуждений руководителей ряда регионов, центральная пресса давала всем другим понять, что неспособность обеспечить в находящихся под их управлением районах достаточное число доносов создаст угрозу им самим. Многие, по-видимому, отреагировали на это именно так, как и рассчитывал Сталин. Местные партийные секретари жили, прикусив язык. Оказавшись сами за решеткой, они, как это парадоксально ни звучит, обнаружили, что в некоторых тюремных камерах существовала свобода слова. Теперь они имели возможность рассказать о том, как, будучи еще на свободе, они обязаны были спрашивать рядовых партработников, на какое количество врагов ими были написаны доносы. Тем же, кто в ответ утверждал, что ни о каких врагах он ничего не знает, говорилось: «Если хочешь остаться членом партии, то обязан доносить о ее врагах» .

С другой стороны, сам успех кампании доносительства, на котором настаивала Москва, мог в конце концов привести к тому, что их самих обвинили бы в укрывательстве на местах замаскировавшихся врагов. Для большинства из них не оставалось никакого выхода. Несомненно, это также входило в расчеты Сталина.

Реакция на требование «распознавать и разоблачать» была весьма различна. С одной стороны, многие простые люди, а также некоторые руководители, которые пережили это время, не написав ни одного доноса. Но с другой стороны, существовали и рьяные доносители, подобные одной киевлянке, которая на партийном собрании, указав на работника здравоохранения Медведева, заявила: «Я не знаю этого человека, но, судя по выражению его глаз, могу утверждать, что он враг народа». Медведев тут же парировал: «А я по выражению ее глаз могу утверждать, что она б,.,». Он смог спасти себя, лишь перейдя в контратаку⁶⁹ Была ли это та женщина, о которой в 1956 г. Хрущев рассказал югославскому послу, что киевляне, увидев ее идущей навстречу из-за страха переходили на другую сторону улицы? Он не назвал ее имени, но сказал, что она «очень больной человек» и что «те, кто использовал ее», ответственны за гибель не менее восьми тысяч человек⁷⁰. А может быть, это была та самая Ни-коленко, которую Сталин считал достойной подражания? Мы не знаем, да это и не суть важно. Были и другие люди, доносившие списками. Некоторые предлагали установить норму в сто заявлений, лишь выполнив которую можно было подтвердить свою политическую бдительность⁷'. В 1937 г. делегат Московской партийной конференции похвалялся тем, что за четыре месяца он разоблачил более ста врагов⁷².

Но таких рьяных доносчиков было немного — значительно больше людей доносили не в столь широких масштабах. Они оказались движимы весьма различными мотивами. Одни доносили из страха, что на них самих будет подано заявление, если они не выдадут человека, рассказавшего в компании политический анекдот. Другие доносили на людей из неприязни к ним. Третьи рассчитывали получить комнату или квартиру человека, на которого доносили, поскольку после его ареста семья подлежала выселению. Некоторые хотели устранить соперника в борьбе за спортивную славу или ради достижения иных целей. Было немало и таких, кто из карьеристских соображений доносил на людей, стоявших ступенькой выше на служебной лестнице и мешавших их карьере.