Трагедия адмирала Колчака. Книга 2

«Несмотря на то что в Зап. армии дела совсем плохи, Сибирская армия продолжает наступление на запад. Ставка на все это взирает и, по-видимому, не вмешивается... Вместо того чтобы остановить Сибирскую армию... сорвали с места и экстренно гонят на фронт, на затычку разных дыр слабые и совершенно неготовые к бою части ген. Каппеля и бывшие в тылу конные части. Этим сырьем дела поправить нельзя... но зато части быстро истреплются и сделаются неспособными к бою» [XIV, с. 232-233].

От Гайды поступали как раз другие требования. В записке кап. Калашникова, составленной в гайдовском штабе и формулирующей обвинение как против Ставки, так и против верховного управления, значится: «Если отступление не будет ликвидировано выступлением ген. Каппеля, положение фронта Зап. армии надо считать катастрофическим» [«В. Сиб.». VI, с. 81].

В момент начавшихся для Сибирской (Северной) армии неудач Гайда резко выступил против «нелепых» стратегических предписаний Ставки, приписывая расстройство тыла ее бездарным распоряжениям. Свой протест Гайда направил непосредственно Совету министров, требуя немедленной отставки Лебедева. «В Омске, — повествует Милюков, — на этот ультиматум взглянули как на крайнюю дерзость, чуть не начало восстания тщеславного чешского выскочки» [с. 131]. Мы сейчас увидим, что отношение Омска, вернее адм. Колчака, к «дикой выходке» (выражение Будберга) было исключительно корректно — Колчак пытался избежать лишних осложнений. Но «ультиматум» Гайды вовсе не был столь безобиден, как его пытаются представить заинтересованные мемуаристы, ибо, как и при первом своем ультиматуме, Гайда допускал возможность чисто военного давления на Омск. И здесь, очевидно, дело шло уже не только о Лебедеве...

Ультиматум был проявлением того присущего Гайде темпераментного самовластия, которое могло исходить из расчета на влияние и авторитет популярного военачальника. В одном из позднейших документов, связанных с владивостокским выступлением эсеров и Гайды против Колчака, имеется определенное указание на то, что «ультиматум» в значительной степени был подготовлен революционной военной организацией, бывшей при гайдовском «штабе», — другими словами, эсерами во главе с кап. Калашниковым [«Дело Нар.», № 392]⁸³. В беседе с Гинсом в Екатеринбурге (май) Калашников говорит о необходимости уволить Лебедева по политическим соображениям, как «отъявленного реакционера» [II, с. 192]⁸⁴. Что-то серьезное в Екатеринбурге подготовлялось. Авторитетное свидетельство имеем мы со стороны непосредственного участника этих протестов кап. Кириллова. Он рассказывает: «Сибирские деятели (кто они?), понимая преступление Ставки, предложили ген. Пепеляеву послать в Омск одну или две дивизии, разогнать Ставку и взять власть в свои руки, чтобы спасти Сибирь. Но ген. Пепеляев этого не сделал» [В. Сиб.». ГѴ, с. 66]. Пепеляев лично хорошо относился к Колчаку и был в действительности идейным человеком. «Сибирские деятели», очевидно, пошли временно на компромисс и решили использовать для выступления более покладистого Гайду.

«Ультиматум» произвел в Омске впечатление. Гайду поехал уговаривать Нокс, а затем, 30 мая, и сам Колчак. По записанному Будбергом рассказу ген. Акинтиевского, ездившего вместе с адмиралом ликвидировать инцидент, Гайда горячо оправдывался, доказывая, что он был обязан довести до сведения Сов. министров о том, что распоряжения Ставки губят армии.

«Тогда Адмирал спросил Гайду, почему же он раньше ему этого не донес, не доложил, не сделал никогда ни одного намека о такой оценке распоряжений Ставки⁸⁵, а между тем это была его прямая, как командарма, обязанность. Эти слова Адмирала очень знаменательны, ибо дают всему выступлению Гайды настоящую оценку, подтверждая, что интересы армии были только внешним предлогом, а внутренней причиной были обиженное честолюбие и шалая несдержанность⁸⁶... После довольно длительных пререканий и обмена колкостями, Адмирал поставил Гайде ультиматум выехать из Перми в течение двух часов, причем в случае согласия ему будет разрешено уехать самому и еще в звании командующего армией; в противном же случае — будут приняты иные меры. Гайда долго молчал, но затем с усилием проговорил, что он солдат и полученное приказание исполнит, и просит только разрешения съездить домой и собраться в дорогу, обещая честным словом выехать в течение назначенного срока. На это Адмирал ответил, что, хотя Гайда уже два раза давал ему честное слово и оба раза его нарушил, он все же еще раз попробует испытать прочность гайдовских обещаний и потому дает просимое разрешение.

Гайда сначала промолчал, но затем повышенным тоном заявил, что он согласился на предъявленное ему требование и обязался честным словом его исполнить только потому, что этого требовал сам Адмирал, а не из страха или по принуждению; в противном бы случае дело окончилось бы совсем иначе.

Через два часа Гайда экстренным поездом выехал в Омск, сдав командование армией ген. Богословскому, перед отъездом он был у Адмирала, который успел за это время совсем отойти и даже беспокоился, не был ли он «слишком жесток к Гайде». Тут же появился всюду сующий свой нос ат. Дутов, стал просить за Гайду, и Адмирал совсем смягчился... Гайда явился в Омск с отборным конвоем в 356 человек, и сейчас он самая реальная сила во всем Омске. В результате как будто бы Адмирал и победил, но нехорошая эта победа; ядовита та обстановка, в которой возможны такие коллизии» [XIV, с. 276—278].

Колчак решил поручить особой комиссии в составе ген. Дитерихса, Иностранцева и Матковского рассмотреть причины столкновения Гайды с Лебедевым⁸⁷. О работе этой комиссии в «Белом Деле» рассказал Иностранцев. Свою инструкцию для расследования Колчак сопроводил словами: «Какое решение вы примете... приму и я». Он отметил, что Гайда «уже давно истощил его терпение, не исполняя почти ни одного указания, даваемого ему из Ставки, и не соглашаясь почти ни с одним распоряжением». Вместе с тем Верховный правитель подчеркивал, что при популярности Гайды он не может не считаться с ним:

«Все те, которые думают, что полнота власти, врученная мне, есть действительная полнота, глубоко заблуждаются. Вот почему мне нужно расследование знающих и компетентных лиц, и расследование всестороннее, т. е. имея в виду и ту и другую сторону. Мне нужно знать — чем недоволен Гайда и что толкнуло его на этот невозможный поступок, но, с другой стороны, уже давно доходят до меня слухи о недовольстве многих и других в армии деятельностью начальника штаба ген. Лебедева, и мне нужно также знать, есть ли основания для такого недовольства и не дало ли управление армией действительно некоторых оснований к совершению Гайдой его тем не менее антидисциплинарного проступка. Ген. Лебедев, немедленно по получении телеграммы Гайды, просил меня освободить его от должности начальника штаба, но я признал это, в данную минуту, совершенно невозможным именно в видах дисциплинарных и просил его, лишь на время расследования, временно устраниться от дел» [«Белое Дело». I, с. 98].

По словам Иностранцева, комиссия, признавая нарушение Гайдой дисциплины, не могла в то же время не удостоверить, что управление армией из Ставки находилось в «малоопытных в военном отношении руках». Многие жалобы Гайды комиссия признала основательными. Она допросила Гайду, который «со слезами на глазах» рассказывал, что он был «близок к тому, чтобы двинуть армию на Омск». Но «удержался от этого замысла», который «не пошел дальше сердца». Теперь Гайда заверял Верховного правителя в «полной преданности и в дальнейшей готовности его служить делу возрождения России». Комиссия остановилась на компромиссе: оба виновника столкновения должны остаться на местах, в отношении Гайды следует остановиться на выговоре за поступок⁸⁸. Такое половинчатое решение не удовлетворило, конечно, Будберга. Но тот же Будберг с обычной для себя образностью живописует тогдашнюю омскую обстановку:

«Пока что обстановка в Омске самая напряженная; шепчутся о переменах и переворотах; наличие здесь Дутова и Иванова-Ринова, в связи с острым подъемом казачьего значения, дает благодатную почву для разных слухов и предположений. Политиканство и интриги глушат здесь, как бурьян, всю созидательную работу; все рвутся к власти; бедный Адмирал действительно находится в каком-то пленении; как бы хотелось, чтобы он нашел в себе решимость собрать в одну кучу всех местных политиканов и выслать их из пределов Сибири подобно тому, как то было сделано с членами Директории. Я даже говорил с Акинтиевским, бывающим у Адмирала ежедневно с оперативным докладом, чтобы забросить Адмиралу идею о полезности и необходимости забрать Гайду, Дутова, Иванова-Ринова и полдюжины наиболее честолюбивых политиканов и отправить их за границу через Семипалатинск и далее, через пределы Китая; это сразу освежит омскую атмосферу и даст возможность работать спокойно, избавив нас от всяких аспирантов, переворотчиков и жадных авантюристов, работа которых, по видимости как будто бы и в нашу пользу, вредит общему делу хуже всяких красных выступлений» [ХГѴ, с. 279].