Древняя Русь: Образование Киевского государства и введение христианства

Уступка означала, что болгарская церковь хотя и продолжала быть автокефальной, но статус ее нельзя было приравнять к статусу церкви византийской. Охридская церковь имела в своей структуре епархии, но не имела той завершенности, которая образует пирамиду церковной иерархии во главе с патриархом. Если бы русская церковь пожелала перейти под начало Охриды, то не смогла бы сделать подобный шаг, поскольку такое начало у болгар было отнято. Болгарская церковь оказалась сведенной на положение митрополии с правом на самостоятельное управление. Киеву, самому претендовавшему на митрополию, в церковной политике пришлось развивать сотрудничество с Византией, которая, будучи заинтересованной в том, чтобы северный сосед не препятствовал удушению Болгарии, в свою очередь сама искала дружбы с ним.

Движимый встречными интересами наследник Владимира Ярослав Мудрый (1015-1054 гг.) учредил в Киеве митрополию, которую возглавил доверенный византийского патриарха грек митрополит Феопемпт. Добиваться ослабления связей русской церкви с болгарским архиепископством при одновременном усилении ее зависимости от константинопольского патриарха стало для византийцев делом первостепенной важности.

Но константинопольские политики ошиблись, когда посчитали, что сумеют удержать северного соседа на вторых ролях. Очень скоро Ярослав, продолживший и завершивший дело отца, превратил свою столицу Киев в соперника Константинополя. Предпринятые Владимиром радикальные преобразования в сфере религиозной жизни древнерусского народа стали стержнем религиозной политики его сына. В словах, обращенных к «равно-постальному князю», современник Ярослава киевский митрополит Иларион так характеризовал его религиозную деятельность: «Весьма добрым и верным свидетелем твоего благоверия служит сын твой Георгий (Ярослав), которого сотворил господь преемником по тебе на престоле: он не нарушает твоих уставов, но утверждает; не уменьшает учреждений твоего благоверия, но еще распространяет; не искажает, но приводит в порядок; он недоконченное тобою окончил, как Соломон предприятия Давидовы» [79, 151-152].

Главную задачу в сфере религиозной политики Ярослав видел в том, чтобы строить церкви, комплектовать кадры духовенства, открывать монастыри, распространять книжную грамоту и просвещение. В результате организованных им мероприятий «начала вера христинская плодиться и распространяться, и черноризцы стали множиться, и монастыри появляться». Понимая огромное значение книжной грамоты как основы просвещения, Ярослав организовал написание большого числа «книг, по которым верующие люди учились и наслаждались учением божественным» [73, 302].

Однако преемнику Владимира пришлось столкнуться с немалыми трудностями. Кроме оказывавшего серьезное сопротивление язычества, надо было, сообразуясь с принятой ориентацией на Византию, преодолевать традиции и установления болгарского происхождения, заменяя их греческими. Для этого требовалось освободиться от той зависимости, которая шла из Болгарии вместе с ее книгами. Поэтому и собрал князь «книгописцев множество, которые переводили с греческого на славянский язык» [73, 302].

Новое направление в церковной жизни, вытеснявшее первоначально существовавший в Киеве болгарский религиозный уклад, искало идей, которые бы отражали дух и настроения Византии. На смену перенятым у болгар религиозным установкам, распространенным в Киеве накануне выступления Владимира и при нем, когда христианство еще «было проникнуто светлым и возвышенным оптимизмом мировой религии» [65, 12], приходят византийские церковные традиции, сторонником которых становится Ярослав. Н. К. Никольский, анализируя церковно-религиозные воззрения древнерусского христианства, обращает на это обстоятельство особое внимание [65, 1-23]. Вероисповедные и нравоучительные памятники времени княжения Владимира, носят, по его наблюдениям, черты, свободные от монашеской аскезы и негативного отношения к реальной жизни (таковы Начальная летопись, Жития Владимира, Иаков Мних, писания киевского митрополита Илариона, переводы Толкований на пророка, Толковой Палея) [6].

Вера еще понимается как твердая уверенность в том, что крещение – акт, достаточный для спасения. В представлениях о христианстве просматривается религиозный оптимизм: стоит человеку креститься – и спасение ему обеспечено. Покаяние имеет пока второстепенное значение, на первом месте стоит милостыня, ее приравнивают к таинствам, отождествляют со «спасающей» силой. Владимир, вдохновленный евангельским призывом («Продайте именья ваши и раздайте нищим»; и еще: «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль истребляет и воры подкапывают, но собирайте себе сокровища на небе, где моль не истребляет их и воры не крадут») повелел «всякому нищему и бедному приходить на княжий двор и брать все, что надобно, питье и пищу, и из казны деньги. Устроил он и такое: приказал снарядить телеги и, наложив на них хлебы, мясо, рыбу, различные плоды, мед в бочках, а в других квас, и развозить по городу, спрашивая: «Где больной, нищий или кто не может ходить?». И раздавали тем все необходимое» [73, 285].

Наряду с милостыней важную роль в начальных воззрениях древнерусского христианства играла заповедь просвещения. Понимая, что тот, кто «книги часто читает, тот беседует с богом или со святыми мужами» [73, 303], т. е. приобщается к религиозным идеям и представлениям, Владимир, как сообщает летописец, распорядился одновременно с кампанией крещения собирать «детей и отдавать их в обучение книжное» [73, 280]. Взамен язычества, не имевшего развитой письменности, выдвигалось не только крещение, но и просвещение на основе письменной религии, открывавшее земле русской «словеса книжные».

В воззрении, которое Владимир стал распространять в своем государстве, значительное место занимала проповедь активной любви к ближнему и, несмотря на внеэмпирический характер отстаиваемых христианством ценностей, вполне заинтересованного, лишенного мрачного переживания «тленности мирского» отношения к жизни. Естественно, при таком взгляде на вещи монахи вряд ли могли претендовать на роль главных пропагандистов христианства.

Аналогичный характер веры имел место в X в. в Болгарии. Но затем он исчез, а его место занял аскетический подход к жизни. Ясно, что на Руси посеяли этот «светлый» тип христианского мироотношения не византийцы, официально крестившие ее. Его занесли вместе с книжной верой те, кто распространял письменность и книжную грамоту. И здесь болгарское влияние обнаруживается с особой силой. Конец ему был положен только тогда, когда Ярослав активно приступил к внедрению в русскую действительность монашеско-аскетического идеала, когда «черноризцы стали множиться, и монастыри появляться».

В религиозной жизни времен Ярослава произошли ощутимые изменения. Церковная практика стала более упорядоченной, регламентированной, сросшейся с деятельностью духовенства, монахов, число которых резко увеличилось. Ставка на Византию повела к серьезной коррекции пришедшего на Русь при болгарском посредничестве религиозного мироотношения.

Главная тема всего средневековья – вопрос о потусторонней реальности, воплощенной в особом святом сообществе, которое определяло основные ценности коллективной и индивидуальной жизнедеятельности, сообщало направление развитию культуры, в византийской церкви приобрела радикальное выражение. Проблему человеческого существования она решала путем решительного введения земного мира в небесную иерархию, венчаемую богом. Весь мир понимался как определенным образом относящийся к церкви, которая своими тайнами проникала в глубь божества – основу всех вещей. Человеческое существование могло быть оправдано только в том случае, если оно было устремлено к вечности, человеческая деятельность оценивалась как положительная лишь тогда, когда вела к преобразованию действительности в направлении вечности. Простое изменение действительности, безотносительно к абсолютному, для византийского мышления не имело ни смысла, ни значения. Главный критерий ценности того или иного события, поступка жизни – степень их участия в вертикальном движении. В способности подчинить жизнь вертикальному измерению византийская церковь видела главное достоинство верующего. Из стремления служить только тому, что ведет «долу горе», и отметать все, что развертывается в горизонтальном направлении, т.е. исторически, естественным образом, вытекал монашеско-аскетический идеал, который Ярослав и вознамерился направить в русскую жизнь.